а на игры наскребём.
- Книг-то много ли у тебя?
- Сот шесть-семь наберётся.
- Хоть бы нам почитал какую...
Сазонов вытащил из-за пазухи аккуратно склеенную книгу.
Вокруг захохотали.
Его привычка постоянно носить с собой книги была известна всем. Сазонов слегка смутился, но книгу не захлопнул.
Держась кто за шапку, кто за бока, мужики придвинулись ближе.
- Я не с начала, – вынимая закладку, предупредил Варлам. – Но всё равно всё понятно. – И весь отдался чтению.
Читал он складно, умело. Мужики слушали его, раскрыв рты, в полном молчании.
«Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костёр горел ярко, освещая отягчённые инеем ветви деревьев. В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги и хряск сучьев.
- Ребята, ведьмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса на свет костра выступили две державшиеся друг за друга человеческие странно одетые фигуры.
Это были два прятавшихся в лесу француза. Хрипло говоря что- то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе и казался ослабевшим. Пройдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам, солдат был сильнее...».
- Верно, – перебил Исай, громко высморкавшись. – Солдат он, конечное дело, поужилистей офицера. Я в двадцатом с одним в разведке схлестнулся, да не рассчитал... Давнул...
- Не перебивай! – строго взглянул на него Евтропий. – Читай, Сазонов.
«...Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что-то...»
- И тогда, слышь, товарищи были! – теребя чёрную бороду, удивился Панфило.
- Товарищи всегда были, – отодвигая его, сказал Европий. – Сказано: не перебивать.
«Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки...»
- Во! – шепнул Коркин. – А у тебя зимой снегу не выпросишь...
Панфило съёжился, протиснулся назад, подальше от света.
Толпа колхозников вокруг чтеца стала редеть.
Панкратов снова загремел фишками.
- Поговорить надо, – сдерживая обиду за неудавшееся чтение, тихо сказал Ефиму Сазонов.
- Пермин ругает, что не учимся, – говорил Ефим, когда они вышли из конюховки. – Не всякому учиться-то сподручно! За больших работали...
- И вам несподручно?
- И мне. Отец каждым куском хлеба попрекал.
- Присесть бы где. Если у меня – печь не топлена.
- Пошли к нам, – пригласил Ефим, поворачивая от своего дома в противоположную сторону.
Сазонов миновал с ним два проулка и лишь потом удивился.
- Куда это мы?
- Я от отца ушёл... У Тепляковых квартирую...
- И чего вас мир не берёт? Дом – полная чаша. Одной живой воды нет...
- Без живой воды – не жизнь, – голос Ефима стал суше.
- Папаша у вас нелёгкий. Всех разогнал. Одна Шура Зырянова ладит с ним...
Сазонов нарочно заговорил о Шуре, догадываясь, что как раз это и есть Ефимова болячка. Но там, где имеется интерес, болячки не щадят.
- Шурёну не поминай! Ненавижу её.
- За что? По-моему, славная девушка!
- Ходит, перед отцом расстилается!
- Вам-то что? Пусть расстилается, – ковырнул поглубже Варлам.
- А то, что я её сильно... уважаю, – не сумев выговорить «люблю», тихо признался Ефим. – Меня не спросясь, сватать пришла. Не парень я, что ли?
- Дурачок! Сколько вам лет?
- Скоро девятнадцать.
- Молод, но жениться можно. Ведите Шуру к себе. Пока свободен дом Прошихина, можете занять. Потом своим обзаведётесь.
- За дом спасибо. А жениться – не выйдет...
- Разве кто мешает?
- Эх, дядя Варлам! – с болью сказал парень, открывая калитку. – Чего отцовы руки коснулись, от того другим мало достаётся... Не запнись, тут подворотня...
У окна, возле холста с изображением Ямина, сидели Семён Саввич и Логин.
Поздоровавшись, Сазонов подсел к мужикам.
- Говорю тебе, он не такой! – кивнув председателю, указал на портрет старик. – Я не только его – отца и деда знавал... так что не успоряй.
- Какой есть, такого и нарисовал, – негромко возражал Логин.
- А ты на одного себя не полагайся! С людьми советуйся!
- Рисую-то я, а не люди. Если они возьмутся за кисть, я с советами не полезу.
