Я изучала ее профиль в тусклом свете – заостренный нос, маленький круглый подбородок. Она хмурилась.
– Спасибо вам, мадам Ле Кальве, за то, что встретили меня и что…
– Благодарить меня ни к чему, – перебила она, прежде чем я успела договорить. – Я делаю это только ради Янника.
– Янника? Мсье Ле Бользека?
Она взглянула на меня, и я уловила холод в ее глазах.
– Да. Он сказал, что тебе больше некуда идти.
Нависающие над дорогой деревья отбрасывали слабые тени, и я содрогнулась, еще острее ощущая пустоту внутри.
– Это очень любезно с вашей стороны, что вы приняли меня.
– Хм. – Она кашлянула, игнорируя мое замечание. – Тебе придется много работать. Мне нужен кто-то, кто ухаживал бы за коровами.
– За коровами?
– Да, за коровами, – повторила она как для слабоумной. – Я покажу тебе, как их доить.
– Да, конечно. – На самом деле мне очень понравилась эта идея.
– Когда должен родиться ребенок?
– В апреле.
– Осталось три месяца. Живот уже торчит?
– Не совсем.
– Полагаю, Париж еще не наелся досыта.
– Да, еды не так много.
– Кто отец? – Она выстрелила этот вопрос тем же холодным тоном.
– Фредерик, – солгала я. – Его застрелил немецкий снайпер во время освобождения. – Легенда, которую мы сочинили с мсье Ле Бользеком, прозвучала коряво, и я невольно съежилась, когда слова слетели с моих губ. Я как будто предавала Себастьяна и ненавидела себя за это. Она не ответила, и дальше мы ехали в тишине. Холодный ветер пробирался сквозь мое тонкое пальто. Я снова мельком взглянула на ее профиль; в тусклом лунном свете резко выделялся тонкий заостренный нос. Она выглядела гордячкой, и я не могла себе представить особой теплоты между нами. Я зарылась лицом в шарф, стараясь не позволить одиночеству поглотить меня.
– Каким он был? – вдруг спросила она.
Ее вопрос застал меня врасплох, и я заколебалась, не зная, кого описывать – Себастьяна или Фредерика. И все-таки надо было придерживаться лжи.
– У него были каштановые волосы, карие глаза. Он был добрым. – Повисло тяжелое неловкое молчание. Я задрожала, глубже зарываясь лицом в шарф. Холод пробирал меня до самых костей, и ощущение ужаса просачивалось вместе с ним. – Вы кому-нибудь говорили, что я приеду? – Меня охватило беспокойство. Кто знает, может, она вовсе не на моей стороне?
– Я вижу не так много людей, только старика-соседа и дам, хозяек maison de la presse [96]. Им я рассказала о тебе.
– И что вы им рассказали?
– В точности то, что сказал мне Янник. А что, по-твоему, я могла им рассказать? – Она громко прищелкнула языком, когда мы повернули за угол. Дорога выровнялась, и лошадь побежала рысцой, а я приготовилась к схватке с ледяным ветром.
Вскоре мы заехали на подъездную дорожку и остановились перед небольшим каменным коттеджем. Мадам ле Кальве достала фонарик и посветила вокруг, пока мы слезали с двуколки. Я успела разглядеть пустынные поля, окружающие коттедж.
– Ты проходи в дом. Я распрягу лошадь.
– Вам помочь? – предложила я, хотя продрогла насквозь, и хотелось быстрее оказаться в тепле.
– Нет, – коротко ответила она. – Просто зайди в дом и согрейся.
Я радостно подхватила чемодан и открыла дверь в коттедж. Тепло кухни сразу же накрыло меня. Оно исходило от большой печи, на которой стояли две кастрюли. Потянувшись к ней, я сняла перчатки и подержала руки над жаром плиты. Постепенно мои пальцы оттаяли.
Она вернулась, похлопывая в ладоши.
– Ma Doué! [97] – Слова показались мне незнакомыми; должно быть, что-то бретонское. – Ну и холод сегодня, – продолжила она по-французски, снимая с себя несколько слоев одежды и развешивая все на заднюю стенку двери, а затем посмотрела на меня, застывшую возле печи в тоненьком пальтишке. – Я сварила суп. – Она подошла к плите и взялась за большую кастрюлю. – Снимай пальто и садись.
– Могу я что-нибудь сделать?
– Нет. Просто вымой руки и сядь.
Я сделала, как было велено – сняла пальто, повесила его на заднюю стенку двери, повторяя за ней, потом вымыла руки в кухонной раковине и вытерла их жестким полотенцем, висевшим у плиты. Я огляделась вокруг, но голые стены не давали никаких подсказок насчет хозяйки.
Я заняла свое место за длинным узким столом из массива темного дерева, покрытым следами от горячих предметов – большими кругами и овалами поменьше. Она поставила кастрюлю посередине, и я поморщилась при мысли о том, что на столешнице останется еще одна отметина, удивляясь, почему она не пользуется ковриками под горячее. Она разлила половником суп, и в животе у меня заурчало, как только нос учуял запахи трав, черного перца и курицы. Когда миски наполнились, я попыталась проявить дружелюбие:
– Bon appétit.
– Боже, благослови пищу нашу. – Она проигнорировала мое бессмысленное пожелание приятного аппетита, осеняя себя крестным знамением и оглядывая стол. Я последовала ее примеру.
В молчании мы съели по первой ложке.
– Очень вкусно, мадам ле Кальве. Спасибо вам. – Она кивнула и передала мне кусок багета. Он оказался твердым как камень, но когда я окунула его в суп, размягчился, впитывая аромат курицы. Мы ели в тишине. – Как далеко мы от моря? – Я попыталась завязать разговор.
– Пять минут. – Она прихлебывала суп.
– Вот уже пять лет, как я не видела моря.
– Можешь прогуляться завтра. Но надо одеться потеплее. Здесь, на побережье, лютые ветра. И придется повязать шарф поверх берета. – Она решительно положила ладони на стол. – Но может, тебе вообще не стоит выходить куда-либо. Пока не родишь.
Я опустила ложку в свою миску.
– Это еще три месяца!
– Я знаю. – Каменные холодные глаза впились в меня. – А теперь, девочка, ты расскажешь мне правду об отце?
Я почувствовала, как запылали мои щеки, и не посмела встретиться с ней взглядом. Повисло тяжелое неловкое молчание. Затем она громко вздохнула.
– Янник принимает меня за идиотку? – Ее голос пронзил меня насквозь. – Я все поняла, как только получила письмо. Зачем еще тебе понадобилось бы приезжать в эту дыру? – Она изучала мое лицо. – Он блондин? – резко спросила она. – У него голубые глаза?
Я сглотнула, прежде чем ответить, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно и спокойно:
– Да, у него были очень светлые волосы. И глаза голубые, цвета аквамарин.
– Прямо-таки аквамарин! – Она фыркнула. – Янник понимал, что я бы не взяла тебя к себе, зная, что ребенок от боша. И он был прав. Я бы этого не сделала. – Она вздохнула. – Он умолял меня, если хочешь знать. Он всегда чувствует, на каких струнах сыграть. Он знал, что я не вышвырну тебя, стоит тебе только войти в дверь. –
