нет и не было.
Отошел подальше от нас, повалился на траву и закинул руки за голову, глядя в голубоватое небо.
Макарыч осторожно присел рядом.
– Семен Парфеныч, давай еще на Бесовы кулички сходим. Там, правда, только один Васька Калякудин, дурачок, искал. Однако чем черт не шутит…
– Не пойду.
– Семен Парфеныч, ради общества.
Сеньку будто подбросило.
– Как землю ради общества слушать, так Сенька! А как самого Семена выслушать, так хрен вам… Вот теперь послушайте: хотите клады копать – я буду всем командовать. Единолично. Не то ищите как можете.
Вскочил и гордо пошел прочь.
– Тоталитарный правитель, – сплюнул Макарыч, глядя ему вслед. – Сережа, попытай счастья… Может, тоже узришь чего…
Все мы, конечно, уже пробовали, и не раз.
– Знает, подлец, что без него ни в какую, – сказал Володя.
Догнали правителя, упросили, уломали и выслушали единоличный приказ:
– Выступаем в неизвестном направлении.
Мы подняли носилки и двинулись вслед за Сенькой, который долго шагал по заброшенной дороге, ведущей от нас к заброшенной деревне Сухое, от которой остались лишь груды обгорелых бревен, затем свернул к обмелевшему ручью на дне оврага, перешел его вброд, поднялся по пологому склону и углубился в поле, заросшее травами.
– Дисциплинарное наказание, – прокомментировал дядюшка, который тащил лопаты и топор. – Воспитывает.
На дальнем краю поля Сенька остановился.
– Ставьте здесь.
– Семен Парфеныч, тут отродясь ни жилья, ни… – начал было Макарыч.
Сенька лег и приготовился слушать.
– Бей.
Макарыч ударил.
Сенька вслушался, встал.
– Теперь здесь.
Мы перенесли колокол на пяток метров в сторону. Сенька послушал, послушал и пополз по-пластунски дальше.
– А ну-ка здесь.
Так он облазил на брюхе чуть ли не с гектар, приминая траву и обрастая репьями. Комаров и оводов он, казалось, не чуял, так что пока Макарыч бил в набат, мы с Володей то и дело хлестали нашего слухача пучками полыни, а солнце постоянно поддавало жару в просторной безветренной баньке под открытым небом. Только к вечеру Сенька напарился досыта, вернулся к прямохождению и, ни слова не говоря, с упрямой и злой мордой зашагал по направлению к Мокрому. Пошли и мы, тоже молча – из сочувствия.
На Волчьей пустоши Семен вдруг резко затормозил возле большого белого камня, похожего на позвонок какого-то доисторического зверя, плюхнулся на чахлую траву и замер. Мы пристроили колокол рядом, Макарыч зазвонил.
Внимал Сенька, наверное, с минуту, потом сел, улыбаясь смущенно и растерянно.
– Ничего, Сеня, не беда, – сказал Макарыч. – Мы понимаем… Сразу-то, с налету не…
– Есть, – прошептал Сенька. – Золото.
Тут и мы растерялись.
– Семен, не дури, – первым опомнился дядюшка.
Но Сенька словно оглох.
– Монеты, – бормотал он. – Целая куча. Не медь, не серебро… Зеленым светятся. Как фосфор в темноте…
– Где?!! – взревел Макарыч.
Семен поднял на него ошеломленные глаза.
– Прямо тут, подо мной.
Он едва успел откатиться в сторону, как Володя и я, мешая друг другу, вгрызлись лопатами в сухую плотную почву.
– Неглубоко, – сказал Сенька.
Но мы уже и так это обнаружили. Володя, загнав лопату в дно ямы по самый штык, выворотил ком каких-то полуистлевших лохмотьев. Сверток! Тяжелый! Сенька растолкал нас, схватил пакет, развернул рогожу. На траву посыпались монеты. Я поднял одну. С одной стороны большой круглой деньги был вычеканен профиль какой-то царственной дамы – Екатерины, а может, Анны, я в них, честно говоря, совсем не разбираюсь, – а с другой, естественно, выбит двуглавый орел. Монета была тяжелой, на вид совсем новенькой, и странным в ней казалось лишь одно – темно-серый цвет.
– Это чего же такое? – растерянно спросил Сенька. – Платина?
Макарыч взял монету, подкинул на ладони, взвешивая, потом попробовал на зуб.
– Свинец.
Сенька возмутился:
– Врешь! Из свинца деньги не чеканят.
– Знамо дело, – сказал Макарыч. – Однако есть у наших местных почв одно свойство. Мне о нем Иван Протопопов говорил: закопай, мол, в нашу землю золото, а оно в свинец обратится. Я, конечно, не поверил, да и золотишка никогда не имел, чтоб опыт поставить.
– Философские, значит, почвы? – сказал я не без иронии. – Только действуют наоборот.
– Они самые, – подтвердил дядюшка. – Почвы тощие, вот и располагают к философии. Мудрствовать, правда, не любим, зато нутром постигаем…
Это он-то мудрствовать не любит?!
– Дядь Петь, я с философским камнем сравнивал.
– Так то алхимия, – сказал Макарыч. – А здесь природа…
Сенька тем временем лихорадочно рылся в свинцовых денежках и, видимо, искал, не осталась ли среди монет, трансформированных суровой природой, хоть одна золотая. И вдруг сгреб весь клад вместе с рогожей и зашвырнул как мог дальше в чисто поле.
– Это ты напрасно, Сеня, – Володя нагнулся, подбирая рассыпавшиеся кругляши. – И свинец пригодится. Грузила, скажем, лить…
Сенька злобно пнул ногой ближайшую кочку.
– Проклятая земля…
– А куда податься? – сощурился Макарыч. – На небо вознестись?
– На остров! – крикнул Сенька.
Пустошь, где мы нашли свинцовые сокровища, спускалась к озеру, на котором виднелся вдали небольшой островок.
– Там будем искать. На воде, не на суше. Уж на острове почва не забалует…
Ну и чудак! Принял дядюшкину метафору всерьез. Макарыч попытался его образумить:
– Сенюшка, сам подумай, земля – она и есть земля, где бы ни была…
– А ты меня не учи! – озлился Сенька. – Про землю я сам все знаю. Кто из нас клад нашел?
Я выдвинул свою версию:
– А что, если тут не природа, а фальшивомонетчики поработали? Начеканили монет из свинца, чтобы потом позолотой покрыть. Спрятали заготовки, да так и не выкопали…
Но Сеньке хоть кол на голове теши.
– Завтра едем на остров.
Мы, с тех пор как погубили Озерного, еще ни разу не выходили в плавание всей командой. И вот на следующий день с утра пораньше установили носилки с колоколом на корме плоскодонки, погрузились сами и отчалили. Володя и я – рабочая скотинка – на веслах, Макарыч, звонарь, – на носу, а Сенька примостился на корточках на корме, рядом с колоколом. Его распирало от энергии, разве что искры от него не сыпались.
– Мужики! Сегодня найду! Нутром чую. Вот только сил наберусь, а то с утра пожрать не успел…
Он вытащил из кармана сухую хлебную горбушку и, не донеся ее до рта, вдруг заорал во все горло:
Как на острове зарыли
Серебро да злато.
Прежде корки мы сушили,
А теперь богаты.
Я тоже был почему-то уверен, что сегодня нам наконец повезет. И не я один. Володя в ответ на Сенькину частушку согласно хмыкнул, а Макарыч сзади одобрительно крякнул. Видать, даже наш любомудр забыл горькую мудрость предков: богатство на час, а бедность довеку. А Сеньке она и вовсе была неведома. Охваченный пиитическим воодушевлением, он начал новую песнь:
И в жару, и на морозе
Отыщу я клад везде,
Хоть запрячь его в навозе
Или в бабкиной…
– Не охальничай, Семен, – пробурчал Володя меж двумя гребками.
– А кто услышит?! – крикнул Сенька. – Кроме нас, никого.
Мы плыли по середине озера, и ни на приблизившемся уже острове, ни на дальних берегах, заросших лесом, нас вряд ли могла услышать хоть единая живая душа. Откуда ей здесь взяться?
– Я еще и не такое могу, – Сенька вскочил на ноги и завопил отчаянно:
Дуб растет на острове,
А на ветках желуди.
Мое зренье острое,
А…
Он замолк на миг, хитро глянул на Володю, хулигански ухмыльнулся, взмахнул рукой, и… Лодку качнуло, Сенька присел, чтоб не упасть. Носилки с колоколом накренились, сдвинулись влево и поползли.
– Держи! – закричал дядюшка.
Сенька обернулся, выронив сухарь, потянулся к котлу и еще сильнее завалил набок нашу посудину.
– С другой стороны хватай! С другой!
Сенька крутанулся на корточках, разворачиваясь… Носилки поехали вправо. Сенька – за ними, ухватил за раму, рванул на себя, поскользнулся на мокром дне и рухнул на борт. Котел в деревянной оснастке соскользнул с кормы, как корабль со стапелей, и ушел под воду. Сенька плюхнулся вслед за ним, перекувыркнув лодку.
Когда я вынырнул на поверхность, Сенька неподалеку от меня старательно следовал сценарию, который природа разработала для не умеющих плавать: бил по воде
