- Не помню, - сказал Иосиф Моисеевич. - В другой раз поищем. А что была за книжка?
- Я же говорю, она была обернута газетой.
- Черт, у меня много книг, которые я обертываю газетой. Ладно, как-нибудь в другой раз выясним.
- А это что ты разгружаешь? - спросил Беляев, кивая на пачки, хотя на них были этикетки и он мог сам нагнуться и прочитать.
- Швейцер, "Культура и этика".
- Не слышал. Интересно?
- Феноменально! - сказал Иосиф Моисеевич.
- Можно экземплярчик?
- Четвертак.
- Нет вопросов.
Комаров шепнул Беляеву на ухо:
- Возьми и мне.
Беляев удивленно посмотрел на него и так же шепотом спросил:
- Зачем тебе "Культура и этика"?
- Пригодится.
- Тогда можно парочку, Осип?
- Для тебя, Коля, все можно! В машине, когда ехали к Беляеву, Комаров сказал:
- Здорово у тебя схвачено все!
- Что "все"?
- Ну, на работе, и у этого еврея.
- Лева, где прошел Беляев, там еврею делать нечего! - рассмеялся Беляев.- Надо преодолевать комплекс неполноценности и крутиться так, чтобы у евреев только глаза мелькали от недоумения! Комплекс из себя выколачивать нужно! Ты понял меня?
- Понял. Но не слишком-то выколотишь этот комплекс. У них все везде схвачено!
- А ты - перехватывай. Вон Борода тачки перехватил! Схватите все тачки! Я схватил стройматериалы, еще кое-что. Не зевай! Действуй на опережение! И учись у евреев.
- У них научишься! Жди. Они все в секрете держат!
- Не скажи. Их нужно уметь к себе располагать. И вообще не делать из них культ.
В переулке было безлюдно. Комаров ехал медленно и через приспущенное стекло было слышно, как скрипит снег под колесами. Комаров держал елку на плече, как полено, когда они остановились перед новой, поблескивающей лаком, дверью квартиры Беляева. На одной створке был вделан "волчок". Беляев открыл сначала один замок, потом второй, а затем уж и третий специальным ключом, похожим на напильник с зазубринками и согнутым на конце. Отворив внешнюю дверь, сунул ключ в скважину внутренней, такой же новой, двери. Сразу же послышались детские голоса и, когда Комаров втащил елку в прихожую, ярко вспыхнула в ней люстра с подвесками, и Саша с Мишей подбежали к елке и захлопали в ладоши от восторга.
Комаров прислонил елку к стене, на которой в багетовых рамках висели масляные картины Коли, которого дома не было, учившегося в художественной школе. Паркет блистал под ногами золотистыми оттенками. Комаров раздевался и снимал ботинки, глядя на себя в огромное, из антиквариата, зеркало, двухметровое, от пола почти что до потолка. Вдоль другой стены высились книжные полки, застекленные, набитые книгами.
Из дальней комнаты показалась Лиза, с книгой в руках. На ней было просторное домашнее платье, несколько скрывавшее беременность.
- Елка, Лева! - оживилась она после чтения. Комаров надел шлепанцы и с чувством музейного посетителя стал ходить по прихожей, оглядывая ее. Все в ней было основательно, добротно, ново. Двери в комнаты поражали своею старинностью и белизной, на которой очень дорого смотрелись бронзовые тяжелые ручки в виде львиных голов.
- Дворец! - произнес с придыханием Комаров, несколько лет не бывавший в этой квартире.
- Брось ты! - сказал Беляев, поднимая трехлетнего Мишу над собой и сажая его на шею.
- Мама! Мы будем сегодня наряжать елку?! - восторженно спросил Саша, с осторожностью притрагивающийся к елочным веткам.
- Как папа решит, - сказала Лиза и спросила у вошедших: - Вы голодны?
- Как звери! - сказал Беляев, снимая Мишу с плеч и ставя его возле Саши. - Сейчас мы с дядей Левой поедим, а потом займемся устройством елки. Да, ребятки? - обратился он к детям.
- Да, да, да, да, да, да! - затараторил Саша весело, и Миша стал вторить ему и прыгать.
- Новый год, Новый год, он подарки принесет! - скандировал пятилетний Саша.
Комаров с Беляевым прошли в его комнату, в которой преобладали книги.
- Неужели ты все прочитал? - спросил Комаров.
- Нет, - усмехнулся Беляев, - я их держу для звукоизоляции и вместо обоев. Прекрасный интерьер?!
- Черт, столько книг?! Когда ты успел их накупить! - выражал удивление Комаров, садясь в кресло. - Ну и терпение у тебя! Из одной комнаты сделал квартиру. Потрясающее терпение! А я дурак послушал Светку, поехал в двухкомнатную. Кухня - пять метров, прихожей - ноль, двоим не разойтись, комнаты проходные... Надо было мне, как и тебе, ждать.
- Ждать, терпеть - это исключительные качества, - сказал полушутливо Беляев, - и ими обладают единицы. Человек всегда торопится. Конечно, торопиться нужно, смерть каждого поджидает, но торопиться нужно с умом. В терпении торопиться. Понимаешь?
- Не очень.
- Ну, взять, например, книгу. Объемный роман. Допустим Томаса Манна "Иосиф и его братья", - Беляев обвел глазами стеллаж и с трудом вытащил два полных тома романа. - Ставишь себе задачу за две недели прочитать эти два тома...
- За две недели? Да ты что... Тут полгода нужно колупаться!
Беляев смерил его скептическим взглядом.
- Поэтому ты и ютишься в "хрущобе"! Вот тебе для проверки торопливого терпения. От доски до доски прочитать роман, последовательно, не глотая страниц, не пропуская. Нужно проверять себя. Для этого книги-замечательные тренажеры.
- Но невозможно осилить за две недели эти два кирпича!
- Ты спешишь, не начав читать. Давай прикинем, - сказал Беляев, смотря, сколько страниц в обеих книгах. - Так. Тысяча четыреста страниц. - Он взял из стола микрокалькулятор и стал считать. - Две минуты на страницу. Это будет... две тысячи восемьсот минут. Делим на шестьдесят... Получаем сорок шесть и шесть в периоде. Короче, сорок семь часов. Теперь посмотрим, сколько страниц нужно читать в день. Делим сорок семь на четырнадцать. Получаем... три, запятая, триста пятьдесят семь... Округляем, три с половиной часа. Комаров безрадостно вздохнул.
- Нет, это не для меня. - Он взял книгу, полистал. - Да и текст сложный... Ну, что это такое:
"Я тоже сподабливался кой-каких откровений, когда был моложе, и то, что я увидел во сне, когда против своей воли уехал из Беэршивы и, не подозревая того, набрел на известное место и на известный подступ, может, пожалуй, потягаться с тем, что показали тебе"? Как будто человек не может сказать попроще! Выпендривается этот Манн, как муха на стекле, вязью какой-то занимается!
- Это было его задачей... Где-то в конце второго тома он сам об этом говорит. - Беляев заглянул в книгу. - Вот... "разработать до мелочей изложенное вкратце". Короче, Манн коротенькую легенду из Книги Бытия раздул на тысячу четыреста страниц!
- Зачем?
- Затем, чтобы ты, балбес, погрузился в мир мыслей, в эпоху, в другие измерения. И чтобы выковал свое терпение.
- Ты сам-то прочитал эту словесную эквилибристику?
- Последовательно, страница за страницей - нет...
- Ну, а мне говоришь...
- Но очень детально просматривал. Меня не интересовал Иосиф, меня интересовал сам Манн, его взгляд на библейские события.
Комаров встал, показывая всем своим видом, что его это абсолютно не волнует.
В комнату вбежал Миша, но сразу же остановился, смущаясь постороннего дяди. Комаров приветливо раскинул руки в стороны, присел и заулыбался. Маленькие детские ручки потянулись к нему, крепенькие, полненькие ручки с грязными ноготками. Миша был любитель поползать по полу, под столами и под кроватями. Однажды он заснул под кроватью и его долго искали. Комаров втащил его к себе на колени и стал тискать, качать, щекотать, нюхать детское тельце, целовать маленькие, пытливо-разбойничьи глазки, только что ставшие познавать мир.
Миша потащил за руку Комарова в свою комнату, устланную красным мохнатым синтетическим ковром, по которому были разбросаны яркие пластмассовые кубики. Миша пришел в неописуемый восторг, когда Комаров в мгновение ока выстроил из этих кубиков башню.
Глава XXII
В комнате было темно, когда Беляев обнял Лизу и привлек к себе.
- Осторожно, - сказала она.
- Я хочу осмотреть твой животик, - сказал Беляев, потянулся рукой к розетке и включил елку.
И в темноте вспыхнула елочная гирлянда, целые созвездия. Лампочки, снабженные прерывателем, мигали, целые кучки вспыхивающих и гаснущих огоньков. Лампочки были всех цветов - и зеленые, и красные, и лиловые, и желтые... Казалось, что в комнату залетело множество фосфоресцирующих бабочек. Они вспыхивали то на одной, то на другой мохнатой ветке, выхватывая из тьмы блестящие елочные украшения.
- Как красиво! - прошептала Лиза.
- Очень красиво, - согласился Беляев, лаская ее.
- Ты меня любишь?
- Да.
- Между нами - третий, - сказала она. - Осторожно.
- Я всегда люблю тебя осторожно. На потолке от елочных лампочек был цветастый луг: с травой, цветами, бабочками.
- Когда ты молчишь, о чем ты думаешь? - спросила она.
Он сжимал в своей руке ее руку.
- Когда я молчу, я чаще всего ни о чем не думаю. Вернее, о чем-то думаю, но точно не могу сформулировать - о чем.
