толика любви. Фрейя просто перестала для них существовать. Каково это, жить и понимать, что ты – функция, что ожидали не тебя, но
от тебя.
Что она могла? Извиниться? Ее никто не обвинял. Этот дом завис в тишине, воспитанный, равнодушный дом, где никогда не повышают голос, никогда не произносят упреков. Пустота в пустоте – таков был этот брак. Раздельные спальни, драконово дерево во дворе, несмятая простыня на пустой половине постели – судьба снова оставила Фрейю наедине с собой.
Кто мог поддержать ее? С матерью она порвала связь, а новая мать просто тщательно играла свою роль. У таких, как она, нет ничего, чем они бы могли ударить напрямую – лишь обходные пути и намеки, которые страшнее любого оружия. Она подарила Фрейе место в семейном склепе. Как лучше она могла бы упрекнуть не упрекая? Красивый жест аристократки, принятый в их кругу, но настоящей красоты в нем не было, он был чудовищным, Джош, и цель у него одна – показать, что Фрейя для них уже мертва, что она остается в семье лишь по недоразумению. Они сплотились против нее. Порочные дети объединились с порочной матерью.
И только Генри Мэтьюз, человек, который построил себя сам, оказался неидеальным. Я ездила к нему на судоверфь. Я думала, что он имеет отношение к ее исчезновению. Я почти угадала. Люди, которые строят себя сами, всегда неидеальны, Джош. Генри протянул ей руку помощи. Только он и сумел разглядеть боль, которая билась внутри его невестки, так опрометчиво угодившей в сети, хладнокровно расставленные членами его идеальной семьи. Только он сумел вызволить ее.
Подведи меня к окну, Джош, я боюсь темноты. Но мои глаза еще не готовы к свету, мне нужно сейчас смотреть в черноту, не то я ослепну. Ты готов слушать дальше?
Наверное, ты бледен и не говоришь ни слова, потому что никогда не думал о Фрейе так. Это нормально. Мужчины никогда не думают о женщинах так. Для вас мы непонятны, наши поступки своенравны, и только. Но если бы вы знали о предпосылках…
Ты сказал, что Дилан разбился в дождь. В день, когда Фрейя решила порвать с ним. Ты думаешь, она потеряла его. Нет, Джош, в тот день она потеряла себя. Не я должна найти ее сейчас, а она должна была найти себя тогда. Наверное, ты чувствовал, что жизнь ее тягостна, казалось, ей просто слишком не везет и в ее жизни все идет не так, как хотелось бы, но все это обстоятельства, а причины – вот тебе причины, Джош. Она потеряла самость.
Как причудлива судьба, иногда она посылает нам препятствия, чтобы мы повернули голову, чтобы обратились в себя. И Фрейя обратилась. К источнику, что жил внутри ее всегда, и чем глубже она уходила в него, тем горячее он становился. В нем можно было оплакивать нерожденное дитя, там можно было передохнуть, набраться сил, и там не было голосов, которые зовут тебя не туда.
Она теряла себя по кусочкам, пропадала с каждым событием на своем жизненном пути, исчезала незаметно, слой за слоем, пока остальные наконец не заметили. В том числе и я.
Пришло время ей возродиться, открыться нам. Давай послушаем тишину, вдруг в ней раздастся шепот или крик. Я чувствую, что она совсем рядом, та, настоящая Фрейя. Ты же тоже чувствуешь? Прошепчи ее имя, иначе она снова ускользнет.
Но что это? Луч рассвета уже пробился сквозь горизонт. Придержи ночь, я еще не готова, у меня в запасе есть еще кое-что, ты должен собраться, чтобы услышать это. Я не могу произнести это в одиночестве. Мне нужны свидетели. В тебе течет ее кровь, она донесет мою мысль до нее. Она поймет, когда услышит мое покаяние, где бы она ни находилась.
Отодвинься подальше, мне нужно пространство, в котором я облеку слова в плоть, слова-призраки, мне тягостно от них, они изжили свое, я привезла их сюда и не могу уехать с ними. У меня была мечта… Но нет, об этом не сейчас. Позже, позже. Слушай внимательно, Джош. Смотри мне в глаза и не суди.
Когда люди узнали о ее исчезновении, они решили, что она умерла. Но она и умирала каждый новый раз, сама того не замечая, а когда очнулась… Тогда она начала понимать, что происходит. И ей пришлось обернуться к моменту, когда все началось. Все ведут отсчет с пропажи Фрейи. А она – взяла его от нерождения. Нужно знать, откуда на самом деле все пришло, Джош.
В ней жило воспоминание, ты не знаешь о нем. Одна маленькая смерть, причиненная руками врачей. Один укол, одна кушетка, поездка в Ливерпуль. Одна неприятность, временная неполадка, обернувшаяся крахом. Запоздалое сожаление, упущенная возможность, нечуткий советчик, дурная кровь, плохая подруга. Вот когда Фрейя начала по-настоящему исчезать – в день, когда она решила избавиться от ребенка Дилана. Ей было семнадцать. Разве можно вырвать из себя ребенка и остаться прежней, Джош? Фрейя не знала, что плоть от плоти – рана от раны. Она не знала, что одни умеют рубцеваться, а другие кровоточат всю жизнь.
Ты знаешь, что такое синдром Ашермана? Это чрево, которое нужно оберегать. У нее был один шанс забеременеть, всего один за всю жизнь, Джош. Она носила в себе болезнь, не подозревая о ней, думала, что ее плоть снесет эту небольшую помеху, вмешательство извне, что она сможет повторить этот плод, зачать снова. Ей нельзя было делать аборт. Она могла родить только раз. Когда она узнала об этом? Предполагаю, что незадолго до смерти Дилана. Наверняка пошла к врачу и долго смотрела на него, безмолвно вопрошая, за что ей это?
Я думаю, она хотела услышать то, что могла бы сказать ей я – нужно было сберечь…
В тот день мы сидели на холме. Под нами был город, он безмолвствовал, зная, что на земле нет ничего важнее того решения, которое мы должны принять. Мы же были напуганы. Фрейе казалось, что она «натворила дел», вот так, банально, словно кофе, пролитое на блузку. Что до меня, мне казалось, что мир стал слишком физиологичным. Моя любовь к Дилану всегда казалась мне возвышенной, словно у нее не существовало якорей, которыми можно зацепиться за реальность. Он умел парить, и я умела. Фрейя прервала заведенный порядок, создала якорь, отрастила его, как лишнюю конечность, которая утяжелила ход. С этим якорем все стало материальным, окончательным и бесповоротно другим. Она зачала от него и стала слишком осязаема, как понесший ангел. Все заземлилось. Я знала, что не вынесу этого.
В моем кармане лежал билет, на нем стояла дата. По совпадению, эту же дату произнесла Фрейя, когда решила ехать в Ливерпуль, в частную клинику, где пообещали убить ребенка, а ее оставить в живых. Кажется, она все решила. Я пытаюсь вспомнить, произнесла ли она слова «я решила» – или нет. Воспоминания так легко подменить. Я хочу, чтобы было так: она решила сама.
Но это будет неправдой, Джош. Это будет неправдой.
Свет на горизонте, смотри, какие лучи, словно закат на другой стороне земного шара.
Давай сойдемся на этом: она решила сама. Пока будет так.
Пусть она не могла
