в колесе, ты сам знаешь. Все они обещали перезвонить, однако фальшивая бодрость их тона уведомляла, что звонка не будет. В прошлом Джастин и сам не раз так поступал, но думать не думал, что когда-нибудь окажется на другом конце провода.
Что ж, такова жизнь в Китае – на мгновенье остановишься, и поток пронесется мимо тебя, размышлял Джастин. За три месяца его добровольного заточения Шанхай изменился неузнаваемо, все точки соприкосновения с его миром сдвинулись и переместились незнамо куда. Казалось, вслед за машиной с шофером сгинула и путеводная карта жизни, словно навигатор в мозгу отключился, предоставив блуждать самостоятельно. Весь город, живший на скорости сто миль в час, умчался вдаль, а он безнадежно отстал.
Джастин подбирался к концу каталога, перекидывая карточки, не обещавшие никакой помощи. Он остановился, увидев визитку, на которой с женственным росчерком значилось имя Лэон Инхой. Карточка затесалась в конец алфавита вовсе не по ошибке, он поместил ее туда машинально, потому что владелица ее всегда была для него просто Инхой. Никакого недогляда, всего лишь привычная фамильярность.
Джастин думал, он потерял ее визитку, и был этому отчасти рад, поскольку не представлял и даже опасался того, что могло последовать за возобновлением отношений. Во время своего зимнего одиночества без всяких мыслей и движений он пытался вспомнить, куда ее подевал. Перед глазами возникал образ Инхой, не обладавший достаточной силой, чтобы поднять его с постели и отправить на поиски карточки. Прежние желание и раскаяние, способные его расшевелить, сгинули. Вот тогда-то он понял, что и впрямь болен – им овладела не обычная простуда, но нечто темное, что так просто не сбросишь.
Их встреча произошла, когда он был, как теперь стало ясно, в начальной стадии своего недуга: постоянная рассеянность, туман в голове, нечеткость зрения и мыслей. На мероприятие его затащила Чжоу Эс, актриса, с которой он познакомился на благотворительном аукционе в свои первые дни в Шанхае. «Мне нужен спутник на завтрашний вечер, – щебетала она по телефону. – Там какое-то награждение предпринимательниц. Никто не хочет со мной идти, мол, будет жуткая скука. Я и сама не пошла бы, но мой агент говорит, надо показать, насколько я серьезна и трудолюбива. Умоляю, составьте мне компанию!»
По дороге Чжоу Эс болтала без умолку. Она только что вернулась со съемок в Берлине и Париже и озвучания в Лондоне. У нее было свое мнение обо всем: европейская еда ужасна – всегда мясо, мясо, мясо огромными кусками, зачастую даже не прожаренными; рис в китайском ресторане в Париже все равно что пластмассовые дробины. Немцы жирные. Голландцы долговязые. Французы элегантные, но грубияны. Англичане ужасно одеваются. Лондон грязный, но парки там красивые. Отели старые. Народ ленивый и вечно бастует. В Париже она купила чудесную сумочку, лимитированная серия, в Китае такую не достать. В Европе хороший шопинг, но жить невозможно.
Как только подъехали к пятизвездочному отелю, агент увлек ее к толпе репортеров, маячивших у входа в зал. Чжоу Эс уговорила Джастина на короткую фотосессию и повисла у него на руке, позируя перед камерами. Он стоял столбом, стараясь не моргать от вспышек, и чувствовал себя памятником, перед которым фотографируются туристы. А вот актриса вовсю принимала позы – надо же и выложить фото в Фейсбуке, и отправить родным и друзьям. К счастью, вскоре Чжоу Эс угомонилась и умчалась на поиски кого-нибудь веселее и полезнее, нежели Джастин.
Оставшись в одиночестве, он бродил среди украшенных флажками столиков-стендов с названиями городов. Гул голосов, белозубые улыбки, бесцельное кружение гостей, вспышки камер, рекламные плакаты и музыка порождали близкую к панике тревогу, и он ушел в дальний конец зала. С пугающей ясностью вспомнились давние нескончаемые приемы, на которых он, неуклюжий юнец, ни с кем не общался и вечно, вот как сейчас, держался в тени.
Чтобы не привлекать внимания, Джастин притворился, будто изучает взятый со столика буклет. Рассказ об иностранных компаниях в Шанхае изобиловал фразами типа «укрепление связей» и «наведение мостов». Прохаживаясь по залу, Джастин разглядывал в буклете фотографии номинанток на нынешнюю награду – молодых женщин с лицами закаленных бойцов, во взглядах которых читались разочарованность и утрата иллюзий. Всем чуть за тридцать, некоторым даже меньше, но все отмечены хорошо знакомой печатью мировой скорби и жесткостью, извещавшей, что жизнь уже ничем их не удивит, а единственный путь к счастью лежит через все большее и большее накопление.
Вдруг со страницы глянуло знакомое лицо, и Джастин остановился, давая себе время распознать эти близко посаженные и неизменно внимательные глаза, этот маленький рот, готовый к нежной улыбке либо резкому отпору, смотря по настроению хозяйки. Сперва он подумал, что обознался, ибо черты женщины на маленьком пересвеченном фото были не столь выразительны, как те, что хранила его память. И прическа была другая, но длинные волосы, как ни странно, смотрелись хуже короткой стрижки девчонки-сорванца, фирменного стиля той давней знакомой (если это, конечно, она). У женщины на фото острые скулы и погасшие глаза. Наверное, я и впрямь болен, а то и схожу с ума, подумал Джастин. Та старая знакомая считала бизнес детской забавой мальчишек, не желающих взрослеть. И вот извольте: номинация на награду, под снимком имя заглавными буквами в орфографии, сообщающей о зарубежных корнях его носителя, – Лэон Инхой. Джастин всмотрелся в фото. Она, точно. И должна быть здесь. Джастин огляделся, но ее не увидел. Внезапно он стал отдавать себе отчет в каждом своем движении – как переставил ногу, как кому-то улыбнулся, как вздохнул. А потом, обернувшись, увидел ее, словно она его караулила.
– Чи Кеон? Джастин?
– Да. Лэон Инхой! Господи, сколько лет!
Ее плотно сжатые губы разъехались в улыбке, но она не выглядела удивленной или обрадованной неожиданной встречей, скорее уж раздраженной случайным неудобством.
Завязался разговор, отмеченный неловкостью, какую испытывают давние друзья, давно не видевшиеся, но рассчитывающие (как он надеялся) на восстановление былой близости. А потом Джастин вспомнил, что они в общем-то не были друзьями, хотя он этого очень хотел. На ее вежливые вопросы он отвечал односложно, досадуя на себя, ибо всегда желал выглядеть перед ней остроумным и находчивым, что ему никак не удавалось. Прежде он относил это на счет своей юношеской застенчивости и думал, что с годами, повзрослев и добившись успеха, станет красноречив, однако же ничто не изменилось.
Внезапно возникла Чжоу Эс и вцепилась в его руку. Опять фотокамеры, опять улыбки, опять людская толпа. Он щурился от блицев и высматривал Инхой, боясь, что она ушла. Но та сама пробилась к нему, подала свою визитку и потом исчезла, пока он моргал от яркого света. Затем он
