Гесту не хотелось. Никогда не любил. Нырнув в теплую тьму за полукруглой дверью, он попросил у полноватой барменши кофе.
– Эспрессо? Американо? Латте? Капучино? Гляссе?
– Эспрессо, – улыбнулся он, подумав, не попросить ли ристретто – покрепче, но решил, что пока бодрости и так хватает. Даже лишку, пожалуй, хоть раздавай жертвам весеннего авитаминоза.
Дождь превратился в редкую морось, и Гест пристроился на каменном парапете пустой террасы. Поставил рядом горячий стаканчик, вытянул ноги. Отсюда хорошо просматривалась вся улица, и влево, и вправо. Камни были, хоть и влажные, но совсем не холодные. Он сидел и улыбался, ни на мгновение не сомневаясь, что вот еще полчаса, час, два – и тонкий Алин силуэт появится из-за вон того угла. Или из-за вон того. Или – и это будет лучше всего – она явится, как это уже случалось, внезапно. Словно ниоткуда.
Прижмется на мгновение и промурлычет, стряхивая с волос дождевые капли:
– Привет, Львенок!
Так она стала называть его после их первой… ночи. Которая была и не ночь вовсе – ранний вечер. Но он думал именно так: их первая ночь. Тем более что Аля тогда моментально заснула. А он глядел на нее и мучился: разбудить или дать поспать? Аля предупредила, что у них «есть полтора часа», но будить ее было жалко.
Она проснулась сама – минут через десять. Должно быть, от его пристального взгляда. И сразу улыбнулась:
– Привет, Львенок!
– Почему вдруг львенок?
– Ты сейчас такой лохматый! – Она еще сильнее взъерошила его волосы, так что по телу опять покатилась жаркая темная волна.
Он едва сдержался, чтобы не начать «второй акт Марлезонского балета». И сам себе удивился – через полчаса после первого? Как в двадцать лет, когда он мог, как это называлось в мужских посиделках, всю ночь без перерыва? Ну, всю не всю, но перерывы тогда и вправду были краткими. Потом ему начало хватать и одного раза… Возраст, чего удивляться. Чтобы «подряд», такого с ним не бывало уже очень давно. Нет, с Мией – да, случалось, но… Но.
Гест давно умел продлить процесс если не на всю ночь, то надолго. И с удовольствием этим умением пользовался, оставив «бурю и натиск» в ничего не понимающей в удовольствиях юности. Не важно – сколько раз, важно – как. По второму кругу? Если бы Мия не старалась, не ласкалась, не шептала на ухо, не скользила по его телу быстрыми горячими пальцами – ничего бы не было. А тут – никаких специальных ласк, ничего особенного – и пожалуйста!
Аля убрала руку, и затопивший его жар пошел на спад. Она уселась на кровати, разглядывая Геста пристально, как будто впервые его видела:
– Взъерошенный, и глаза круглые-круглые! Прямо как у Львенка из мультика. Ну помнишь, они с Черепахой пели песню?
Он помнил, конечно. Хотя оказаться мультипликационным персонажем было не совсем приятно. Мультипликационные персонажи не занимаются тем, чем они занимались полчаса назад. Ну, по крайней мере, если это не персонажи японских, как их там, анимэ. Но упомянутый Львенок точно был не оттуда.
– И потом, – серьезно продолжала она, – ты же сам себя предпочитаешь Леней называть. То есть вроде Леонид. А Леонид – значит, из рода Львов. Ну если в переводе. С греческого, кажется. Вот и получается Львенок.
Он, разумеется, предпочел бы именоваться Львом. В «львенке» было что-то… снисходительное? Или нет? Или это – нежность? В самом деле, глупо ведь именоваться Львом… без штанов. Пусть даже настоящие львы и не носят штанов, но Львы-то носят!
– Если я львенок, значит, ты – черепаха?
– Может быть…
Аля оседлала его, откинулась на спину – так что по-детски пушистые волосы защекотали колени – и замерла, чуть слышно напевая:
– Я на солнышке лежу…
Он хотел сказать «дразнишься?» (лежа на спине, он совсем, совсем ничего не мог, а тело требовало продолжения), даже сделал усилие, чтобы подняться или хотя бы повернуться на бок – вместе с ней! – но, к счастью, не успел.
Ее неподвижность была мнимой. Она двигалась… там, внутри!
Никогда, никогда еще…
– Никогда… – прохрипел он сквозь закушенную от немыслимо острого наслаждения губу…
– Все лежу и лежу, и на Львенка не гляжу…
Гест встряхнул головой, отгоняя наваждение. Прикушенная губа явственно саднила.
Мимо террасы ходила туда-сюда местная сумасшедшая. Гест каждый раз вздрагивал. Как-то сразу понял, что это – сумасшедшая. Молодая, стройная, пожалуй, красивая. И с совершенно потусторонними глазами.
Такие глаза бывали у Ульянки.
Когда Мия намекнула, что неплохо бы Ульяне проконсультироваться у специалистов, а то и в клинике полежать, он возмутился. Во всяком случае, возмущение, которое он изобразил, было вполне достоверным.
На самом деле он испугался. Потому что Мия была права. Но… Ульянку, его принцессу, его капельку, искорку, светлячка – психиатрам? И, квинтэссенция кошмара, ведь психические заболевания наследуются по большей части. То есть если у его дочери проблемы с головой, значит – у него тоже?
Ничего непоправимого, если подумать. Досточно, скажем, вспомнить тот знаменитый фильм. Как его? «Игры разума»? Даже с кардинальными поражениями можно не только жить, но и преуспевать. И в то же время – это очень, очень страшно.
Он, может, и впрямь свихнулся бы тогда, не от генетики, а от самого страха, если бы не Аля.
Она звонила один-два раза в неделю. Неуловимая и безмятежная.
– Привет! Если найдешь время, можем пересечься, я в городе сейчас…
Конечно, он находил время!
«Слава современным технологиям», – думал Гест всю зиму, чуть не с вожделением глядя на сохранившийся с той первой, случайной, встречи номер в памяти его телефона. Пусть звонить по нему было бесполезно. Безликий женский голос равнодушно сообщал, что телефон вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Но если она звонила сама – номер был именно этот!
Однажды Гест даже отважился спросить, почему ее номер всегда «вне доступа». Аля только плечами пожала.
– Да я постоянно его выключаю. Работа такая…
– Ты – секретный агент?
– Ага. – Она рассмеялась, нежно, колокольчиками. – Двадцати восьми разведок сразу. Не, все проще. Сложная техника не любит лишних наводок.
– Ты же говорила, что программист вроде?
– Ну… в общем и целом. Ты полагаешь, что вокруг программистов мало сложной техники?
Но она же все-таки звонила! А потом он ее провожал. Подвозил. Никогда не видел ее на машине. Даже дико было: Аля – за рулем? А, махала рукой, на стоянке бросила, потом заберу. Или – чаще – что «машинка» опять в ремонте. Однажды он не сдержался:
– Может, тебе нормальную тачку пора купить?
