Катериной Николаевной онъ поздоровался, какъ съ доброй знакомой. Лиза хотѣла-бы протянуть ему первая руку, но стѣснилась и неловко присѣла.
— Вы-то здоровы? — спросилъ докторъ, усмѣхнувшись, Катерину Николаевну хриповатымъ басомъ.
— Что мнѣ дѣлается! — весело отвѣтила она.
Больная открыла глаза и, увидавъ у кровати огромную фигуру съ бородой, немного какъ-бы испугалась.
— Что съ вами? — прогудѣлъ докторъ и, взглянувъ на нее, ужь не повторилъ своего вопроса, а прямо наклонился и проговорилъ:
— Грудь позвольте выслушать.
Онъ совсѣмъ опустилъ свою косматую голову и, вынувъ изъ кармана стетоскопъ, началъ постукивать и выслушивать. Больная должна была ворочаться съ боку на бокъ. Докторъ стукалъ громко и сильно, такь-что она безпрестанно покашливала. Лиза, слѣдя ухомъ за этими звуками, невольно вздрагивала.
Когда докторъ отошелъ отъ кровати, Лиза бросилась къ нему и прошептала:
— Docteur, qu’est ce qu’il y a? de grace! [29]
Бородачъ глянулъ на дѣвочку всей своей суроводобродушной физіономіей и вымолвилъ:
— Маменькѣ вашей спокойствіе нужно. Уйдемте отсюда.
Онъ пригласилъ Катерину Николаевну въ слѣдующую комнату. Лиза бросилась-было за ними, но докторъ, затворяя дверь предъ самымъ ея носомъ, шепнулъ ей:
— Посидите около маменьки.
Лиза осталась передъ захлопнутой дверью. Этого она рѣшительно не ожидала. Вся кровь бросилась ей въ лицо, даже шея покраснѣла. На глазахъ выступили слезы досады. Она подошла къ кровати и спросила, ставъ на колѣни:
— Больно онъ тебѣ сдѣлалъ, мама?
— Ничего, Лизокъ, — отвѣтила Загарина и обернулась къ ней лицомъ.
— Не говори, мама, пожалуйста, не говори… Онъ, кажется, хорошій, этотъ докторъ… seulement un peu raide [30]…
Больная ничего не отвѣчала и чуть замѣтно улыбнулась.
А въ комнатѣ Лизы докторъ говорилъ густымъ шопотомъ Катеринѣ Николаевнѣ:
— Оставить ее здѣсь невозможно. Я не говорю, что она въ отчаянномъ положеніи, но часть лѣваго легкаго уже тронута. За ней нуженъ постоянный медицинскій уходъ, а у себя на квартирѣ она не можетъ его имѣть.
— Какъ-же быть? — спросила, болѣзненно улыбаясь, Катерина Николаевна.
— Въ лечебницу. Въ простой больницѣ слишкомъ плохой уходъ. Надо похлопотать, чтобы ее приняли за половинную плату. Работать ей нельзя въ теченіе нѣсколькихъ недѣль.
— Это исполнимо, — рѣшительно выговорила Катерина Николаевна. — Но думаете-ли вы, что въ здѣшнемъ климатѣ она поправится?
— Дѣло мудреное; у ней и сложеніе-то такое типическое для грудныхъ болѣзней, но вдыханіе сжагаго воздуха еще можетъ, при благоріятныхъ условіяхъ, поставить ее на ноги. Долго на сѣверѣ, во всякомъ случаѣ, она не проживетъ.
— Какъ это все грустно… Дѣвочка-то у ней на рукахъ…
— Ну, эта дѣвчурка не пропадетъ. Ее только доучить годокъ, другой; она, кажется, звѣзда.
И докторъ усмѣхнулся въ свою бороду.
— Благодарю васъ, — сказала тронутымъ голосомъ Катерина Николаевна, вставая. — Трудно будетъ ее уговорить переѣхать въ лечебницу и отказаться отъ работы. Поговорите вы съ ней, докторъ, — знаете, по-вашему — крупно, съ авторитетомъ, какъ вы умѣете говорить.
— Извольте, я пойду къ ней, а вы пока побудьте здѣсь. Дѣвочку я пришлю къ вамъ.
Онъ приблизился къ кровати и сказалъ Лизѣ:
— Пойдите-ка туда.
Она молча повиновалась.
— Послушайте, — началъ докторъ, садясь въ ногахъ больной — вы женщина развитая, и я съ вами буду говорить безъ глупыхъ обиняковъ.
Голова Загариной довольно быстро отдѣлилась отъ подушки и ея утомленные глаза блеснули лихорадочнымъ блескомъ.
— Умру? — прошептала она.
— Умрете, если будете насиловать природу. У васъ серьезное легочное разстройство. Отъ него вы можете освободиться при очень энергическомъ леченіи. Дома вамъ оставаться нельзя. Вамъ надо лечиться сжатымъ воздухомъ.
— У меня нѣтъ средствъ, — уже тверже выговорила больная.
— Средства тутъ не Богъ-знаетъ какія нужны… Вы человѣкъ трудовой, вы будете платить половину… Наконецъ, вы принадлежите къ пишущей братіи, работаете въ газетахъ. У васъ общество есть такое… Во всякомъ случаѣ,—продолжалъ докторъ, — вамъ временно необходимо воздержаться отъ всякой работы. Если-бъ вы меня не послушались, вы-бы поступили крайне нелогично: вѣдь вы такъ усердствуете для дочери вашей, но что-же за разсчетъ, скажите на милость: уложить себя въ лоскъ въ какихъ-нибудь двѣ недѣли и оставить дѣвочку въ такомъ возрастѣ безъ всякой поддержки. Разсудите сами.
— Вы правы, докторъ, — вымолвила Загарина: —я боюсь только потерять работу.
— Эхъ, полноте, свѣтъ-то не клиномъ сошелся. Угодно, я васъ примажу къ одному научному изданію, вотъ когда вы маленько поправитесь; не все-ли вамъ равно статьи переводить или вырѣзки изъ разной газетной болтовни.
Ей было пріятно глядѣть на широкое, бородатое лицо доктора. Тонъ его поднималъ ея силы. Она видѣла предъ собою рѣзкаго, правдиваго человѣка, который предварялъ ее объ опасности.
— Я подумаю, — сказала она.
— Думать тутъ нечего: ваша знакомая все вамъ устроитъ, а насчетъ лечебницы я похлопочу.
— Но развѣ я не могла-бы ходить туда?
— Въ вашемъ положеніи не будетъ никакихъ результатовъ. Ни ходьбы, ни теперешней погоды вамъ не полагается.
Докторъ всталъ и протянулъ ей руку. Она крѣпко пожала.
— Смотрите-же не усердствуйте зря: хуже будетъ. Я къ вамъ завтра заѣду, а сегодня я вамъ кое-какіе пустячки рекомендую; я скажу, какъ ихъ принять Катеринѣ Николаевнѣ и дочери вашей — она у васъ шустрая; а вы можете и забыть.
Онъ вышелъ. Катеринѣ Николаевнѣ онъ сказалъ:
— Я ее вразумилъ.
Лиза обратила на него вопросительный взглядъ, но онъ на нее даже не посмотрѣлъ.
— Что вы пропишете? — смѣло спросила она.
— Пропишу что? — переспросилъ докторъ и улыбнулся. — Да ничего, дѣвица, не пропишу…
Лиза омрачилась.
— Пропишу, пропишу, а главное вы съ маменькой-то не говорите много… Ну, а теперь дайте мнѣ листокъ бумаги.
Лиза достала бумаги, а докторъ, обратясь къ Катеринѣ Николаевнѣ, сказалъ въ полголоса:
— Все обойдется, я ее урезонилъ. А пока начинать леченія не стоитъ. Я только подниму ея общее состояніе и облегчу боли.
Пока онъ писалъ рецептъ, Лиза подошла и прижалась къ Катеринѣ Николаевнѣ.
— Chère madame, — шептала она — vous n’oublierez pas ma priere? [31]
— Non, mon enfant, — отвѣтила ласково Катерина Николаевна и поцѣловала дѣвочку въ голову.
Прикосновеніе втого молодаго существа, ея ласка, тронутый голосъ дали Катеринѣ Николаевнѣ какое-то неизвѣданное ощущеніе. У ней защемило на сердцѣ, она съ трудомъ удержала слезы.
— Вотъ, — загудѣлъ докторъ, отдавая два рецепта Катеринѣ Николаевнѣ, но въ это-же время обращаясь и къ Лизѣ:—тутъ порошки, утромъ и вечеромъ; а капли чрезъ два часа по тридцати капель… А главное — спокойствіе и до тѣхъ поръ не двигаться, пока я не позволю.
Видя, что больная забылась, докторъ ничего ей не сказалъ и удалился, пожавъ руку Катеринѣ Николаевнѣ и кивнувъ головой Лизѣ.
— Мнѣ нужно еще поговорить съ maman вашей, — промолвила Катерина Николаевна такимъ тономъ, что Лиза, сдѣлавъ серьезную мину, тотчасъ-же отошла.
— Maman, кажется, спитъ, — промолвила опа.
— Я не сплю, —
