Ободренные таким предложением, Сьюзан и Дэвид со всех ног побежали к концу улицы и свернули за угол, где в великолепии свежей покраски стоял их прежний дом. Сьюзан резко остановилась, а Дэвид сильнее сжал ее руку. Боль обиды нахлынула на них. Новые шторы на окнах, свежая краска, незнакомая, до блеска отполированная машина на подъездной аллее – все это было для них оскорблением.
– Без краски он мне нравился больше, – горько произнесла Сьюзен.
– И мне, – согласился Дэвид.
К пляжу они шли спокойно, иллюзии их оставили. Здесь, по крайней мере, можно не ждать перемен: океан, песок и зеленая скала будут на прежнем месте.
– Бежим! Скорей! – оживилась Сьюзен.
Она потянула Дэвида за собой к берегу. Ветер откинул назад ее волосы, на губах ощущался приятный вкус соли. Был отлив, и от солнца запах водорослей стал еще острее. Дети остановились в изумлении.
Пляж оказался меньше, чем им запомнился, и таил в себе нечто странное и чужое, скрывавшееся под гладким песком и невозмутимой ровной поверхностью воды. Их встретила пустота и непонятная тишина – лишь слабый плеск волн. Словно после долгого отсутствия входишь в знакомую комнату и видишь, что она пустая и чужая.
Сьюзан предприняла последнюю попытку.
– Пойдем к зеленой скале, – предложила она Дэвиду. Это должно сработать. Зеленая скала должна хранить магию.
Казалось, камень тоже уменьшился в размере. Тяжелый и неподвижный, он стоял, окруженный галькой; просто зеленая скала… и ничего больше. Куда делись замки, шлюпки, горы? Все исчезло, осталась только пустая, голая скала.
Некоторое время дети молча стояли, отказываясь принимать увиденное. Наконец Сьюзан устало проговорила:
– Пошли, Дэвид, назад.
Печально повернувшись, они медленно побрели в гору и скрылись за поворотом.
Прилив наступал, постепенно наползая на скользкие черные камни; ветер стих, лениво шурша в песке. Волны все катились и катились к берегу, пока зеленая скала полностью не исчезла под ними. Лишь узкая змейка пены теперь указывала на место, где она стояла – темная, молчаливая, спящая во мраке под прибывавшей водой.
Среди шмелей
Воспоминания Алисы Денуэй начинались с отца: он высоко ее подбрасывал, отчего у дочери перехватывало дыхание, а потом ловил в сильные медвежьи объятия. Прижимаясь ухом к отцовской груди, маленькая Алиса слышала, как стучит его сердце и пульсирует кровь в венах – словно мчится табун диких жеребцов.
Алисе отец казался великаном. В блеске его голубых глаз ей виделся весь небесный свод, а когда он смеялся, в звуке смеха был рев морских волн, обрушивающихся на берег. Алиса боготворила отца: ведь он был всемогущ, и все вокруг исполняли его приказания, он знал, что для всех лучше, и никогда не ошибался.
Алиса была отцовой любимицей. С малых лет все говорили ей, что она похожа на отца, и он очень гордился дочерью. Младший брат Уоррен походил на мать – белокурый, мягкий и постоянно болевший. Алиса любила дразнить Уоррена, потому что тогда он начинал ерзать и плакать, а она ощущала свою силу и превосходство. Уоррен часто плакал, но никогда не жаловался.
Как-то весенним вечером Алиса сидела за обеденным столом напротив Уоррена, который ел шоколадный пудинг. Это был любимый десерт Уоррена, и он ел его медленно и аккуратно маленькой серебряной ложечкой. Алиса в тот вечер была враждебно к нему настроена: он весь день был паинькой, и мама сказала об этом пришедшему с работы отцу. Волосы Уоррена были золотистыми и мягкими, как одуванчики, а кожа – нежной и светлой, как молоко в его стакане.
Алиса посмотрела на папино место во главе стола – не глядит ли он в ее сторону, но тот был увлечен едой, отправляя в рот ложку пудинга со стекающим с него кремом. Алиса немного подвинулась на стуле, с невинным видом глядя в тарелку, вытянула под столом ногу и изо всех сил пнула брата, больно ударив носком по нежной голени.
Из-под опущенных ресниц Алиса внимательно следила за Уорреном, с трудом пряча торжество. Не донесенная до рта ложка с пудингом выскользнула из его руки, стремительно прокатилась по нагруднику и упала на пол; глаза брата расширились от удивления. Его лицо скривилось от горя, и он захныкал. Уоррен ничего не сказал, просто тихо сидел, а из уголков его закрытых глаз лились слезы, капая в шоколадный пудинг.
– Бог мой, он что, только плакать умеет? – нахмурился отец и, подняв голову, презрительно посмотрел на сына. Алиса следила за Уорреном с таким же презрением.
– Он устал, – сказала мама, бросив на Алису полный упрека взгляд. Склонившись над столом, она погладила Уоррена по белокурой головке. – Он неважно себя сегодня чувствовал, бедный мальчик, ты же знаешь.
Мать, с лицом нежным и любящим, как у Мадонны в воскресной школе, поднялась и обняла Уоррена, и брат хлюпал носом в тепле и безопасности ее объятий, отвернувшись от отца и Алисы. Светлые волосы, пронизанные солнечным светом, казались нимбом, окружавшим его головку. Мать что-то ласково напевала, чтобы его успокоить, и приговаривала:
– Ну-ну, мой ангел. Все хорошо. Все уже хорошо.
Алиса почувствовала, что кусок пудинга не лезет ей в горло, и чуть не подавилась, но все же с трудом его проглотила. Лишь ощутив на себе ровный, ободряющий взгляд отца, Алиса воспряла духом. Глядя в его проницательные голубые глаза, она рассмеялась чистым, ликующим смехом.
– Кто моя девочка? – ласково спросил отец, дергая ее за косичку.
– Алиса! – воскликнула она, подпрыгнув на стуле.
Мама повела Уоррена наверх, чтобы уложить спать. Алиса видела ее удаляющуюся спину, потом слышала постукивание на лестнице каблучков и отзвук шагов на втором этаже. Раздался звук льющейся воды. Уоррен будет принимать ванну, а мама рассказывать ему сказку. Она каждый вечер что-нибудь ему рассказывала, укладывая в постель: ведь он всегда вел себя как ангел.
– Можно, я посмотрю сегодня, как ты исправляешь ошибки? – спросила Алиса отца.
– Можно, – ответил он. – Можно, если будешь сидеть тихо. – Вытерев губы салфеткой, он сложил ее, бросил на стол и отодвинул стул.
Алиса пошла за отцом в рабочий кабинет и села в одно из больших скользких кожаных кресел у стола. Ей нравилось смотреть, как отец правит работы, которые приносит из города в портфеле. Он исправлял ошибки, сделанные в тот день разными людьми. Какое-то время он просто читал, а потом вдруг резко останавливался, брал цветной карандаш и делал небольшие пометки красным там, где были написаны не те слова.
– Знаешь ли ты, – спросил ее однажды отец, оторвавшись от работы, – что случится завтра, когда я раздам эти тетради?
– Нет, – сказала Алиса, поежившись. – А что?
– Там будет, – отец нахмурил брови и произнес с шутливой серьезностью: – плач и скрежет зубов [37].
Алиса представила себе огромный зал в колледже, где высоко на трибуне стоит отец. Однажды она заглянула туда с матерью – там были сотни людей, которые пришли специально,
