личное оскорбление, в ответ наорал на председателя профкома, обозвав того вонючим макаронником и пообещав посадить, если он ещё хоть раз заявится в его магазин. Нужно знать ранимую и пылкую итальянскую натуру, чтобы хоть в какой-то мере представить, что творилось в душе Франческо Ренатовича в тот момент. Не обладающий никакими навыками единоборств, худенький итальянец, дрыгая ногами и размахивая руками от распиравших его чувств, выдал непереводимую тираду на сицилийском диалекте, запустил в хозяина кабинета его собственным дыроколом и спешно покинул место полемики, дабы не получить по сусалам.
С тех пор отношения между ними перешли в глухую вражду. Первый магазин, как никакой другой в торге, часто проверялся на предмет соблюдения условий труда и с завидной регулярностью получал предписания и штрафы. А Зуев, несмотря на все старания, не мог избавиться от настырного председателя профкома, поскольку профсоюзы не подчинялись администрации, а кроме того, тот был активным членом комитета советско-итальянской дружбы и, соответственно, курировался организацией, члены которой обладали горячим сердцем, холодной головой и чистыми руками. Так что Ромка неожиданно обратился очень даже по адресу. Помимо ненависти к Зуеву и желания денег, Франческо Ренатович был хорош и тем, что, несмотря на отсутствие прямых рычагов не допустить разворачивания ситуации, он был фактически единственным, кто мог в ней профессионально разобраться, поскольку по роду деятельности должен был защищать работников торговли, никчёмным представителем которых Ромка и являлся.
Получив от Романа не бог весть какой аванс, он на совершенно законных основаниях затребовал все материалы по этому делу и незамедлительно их получил. Недолго покопавшись, грамотный буквоед обнаружил многочисленные нарушения, допущенные как в процессе проведения контрольной закупки, учитывая, что она проводилась в отношении несовершеннолетнего, так и в событиях, предшествующих ей. Так, например, несовершеннолетний только что аттестованный младший продавец по трудовому кодексу должен был находиться на испытательном сроке и самостоятельные действия совершать под контролем опытного наставника, призванного поправлять подопечного, что, естественно, не нашло отражения в материалах дела, поскольку сотрудники карающей десницы сами в трудовом законодательстве разбирались слабо. В этом случае, естественно, подставлялся директор магазина Иваныч, не назначивший официального наставника, но само по себе это было мелким нарушением, не предполагавшим заметных последствий для директора. Зато это практически снимало ответственность с допустившего очень серьёзное даже не нарушение, а уже преступление Романа – мол, по неопытности, а администрация недоглядела.
Было и ещё немало моментов в пользу оступившегося. В конце концов, трудовое законодательство в стране победившего пролетариата призвано было максимально защищать права этого самого пролетариата. Вот только разбирались в нём единицы, а применяли и того реже. Ещё одним существенным нарушением прав несовершеннолетнего, допущенным уже оперативниками, было то, что они не зачитали протокол вслух, как было положено. Таким образом, Фалькони, собаку съевший на отмазке «залетевших» продавцов, написал грамотное заключение по делу, из которого вытекало, что преступление фактически имело место быть, а привлечь к ответственности за него практически некого. Ну, обстоятельства так сложились – виноваты все, включая проверяющих, поэтому и наказывать никого нельзя, только объяснить, что впредь так поступать не следует, причём никому.
Но и это не всё. Зная, с кем имеет дело и испытывая почти физическое удовольствие от возможности ему нагадить, Франческо Ренатович подстраховался со всех сторон. Он отнёс своё заключение в вышестоящую организацию – Московский горком профсоюза работников торговли и потребкооперации и получил одобрительную резолюцию юридического отдела, подтвердившую правильность его выводов. И только после этого он официально разослал заключение всем заинтересованным сторонам, а именно в дирекцию торга, в партком, в комсомольскую организацию и отдельно в ОБХСС – знай наших.
Людмила, читая служебную записку, только головой качала: «Ай да Ромка, ай да сукин сын!» Выкрутился. И действительно никого при этом не подставив. Прямо противоположные чувства испытывал заказчик несостоявшегося распятия, на поверку оказавшийся не таким всемогущим, как казался со стороны и как ему самому хотелось бы. Он, конечно, клялся себе, что этого так не оставит, но в глубине души понимал, что больше не владеет ситуацией, и даже впервые заподозрил: «А может, парень не так прост, как кажется?»
* * *
Боря, как он представлялся фраерам, а на самом деле Бидзина Микеладзе, больше известный как вор в законе Бидзина Сухумский, привычно сидел на корточках недалеко от фонарного столба, но оставаясь в темноте. Все прохожие при этом были ему хорошо видны, поскольку неизбежно попадали в круг света от фонаря. Было холодно, мела неприятная позёмка, но ему было не привыкать. Несмотря на южное происхождение, десять лет, проведённые отнюдь не на юге, закалили тело, но особенно – волю. Вот и сейчас он не обращал внимания ни на холод, ни на затёкшие ноги – позиция была удобной, а значит, он будет так сидеть столько, сколько нужно. Чуть дальше, за спиной, совсем в темноте, расположилась пристяжь – его личная охрана и одновременно ударная группа – трое безбашенных, на всю голову отмороженных земляков. Они были абсолютно преданны – а куда им деваться, и в зоне, и на воле он был гарантом их комфортного существования. Впрочем, слово «комфортного» можно отбросить – он был не просто гарантом, а условием самого их существования – необходимым и достаточным.
Бидзина был правильным вором – его не интересовали ни деньги, ни воровская идея. А интересовало только одно – власть над людьми, абсолютная, безграничная. Именно такая, как была у него на «волчьей зоне» под Стерлитамаком. Он скучал по тому ощущению могущества, когда не то что любой зек клал в штаны от одного взгляда, но даже кум серел лицом, если он хмурил бровь. Подзадержался он на воле – пора домой. Заждались уже, в малявах толкуют, что много беспредела стало, разброд и в «чёрной масти» пошёл – пора наводить порядок. Ничего, сейчас исполнит дембельский аккорд – и в хату. Два года на воле он не терял времени даром – грел зону по высшему разряду. Никогда бродяги не видали такую смачную бациллу: чай, сало, «кайф» – и всё от Сухумского. Пока другие воры кайфовали на воле, развлекаясь разборками и проводя время в ресторанах, он исполнял скок за скоком, нагло, дерзко, умно – менты с ног сбились. Его авторитет и в зоне, и на воле был на невиданной высоте. Но дом вора – тюрьма, а значит, нам туда дорога.
Поёжился – не май месяц. Где этот пацан запропастился? Вроде отсемафорили, что скинул хабар, лавэ на карман принял и в метро ломанулся. А значит, от метро этой дорогой пойдёт, она самая
