отвечать… на соболезнования.
Беверли запинается, словно у нее во рту лежит что-то постороннее, то ли семена с кислинкой, то ли пучок крапивы. Сама удивляется каждому сказанному слову, но остановиться уже не может.
Беверли надеется, что мать предложит ей остаться до конца дня, а то и на ночь. Где еще будет так хорошо, как в родительском доме на Олд-Фарм-роуд?
Муж устал от перемены ее настроений. Дети все чаще на нее наскакивают. Мам, да блин. Возьми уже себя в руки.
Она сбежит в дом своего детства! В девичью комнату, где сохранились старая кровать, комод и зеркало, когда-то главный ее дружок.
Это же факт: никто так не заинтересован в тебе, как твое отражение.
– После Уайти что-нибудь осталось? Я имею в виду спиртное. Или ты все вылила?
– Да, я все вылила.
– Ох, мама!
Но я сейчас не мама. Постарайся это понять.
Беверли вынуждена уехать, обиженная, раздраженная, недовольная собой (ей так хотелось выпить!) и матерью, которая вылила папин дорогой виски в раковину непонятно за каким чертом. Через пять минут после того, как она покинула родной дом, она съезжает на обочину, чтобы позвонить Лорен и оставить ей голосовое сообщение мученицы.
Я же тебе говорила, наша мать совсем потеряла голову от скорби, уже который месяц не в себе, обошлась со мной грубо, папа просто не узнал бы ее в старой, несвежей одежде, растрепанную, диковатую, седую… она окончательно поседела… он ведь так гордился тем, что она молодо выглядит. Представляешь, уже середина дня, а она еще не накрасилась и ходит в домашних тапках! Не позволила мне разобрать письма и папину одежду. Отказалась поехать со мной за покупками. А когда я пригласила ее на воскресный обед с внуками, она вообще не прореагировала. Скорбь – это понятно, но не до такой же степени! И она не обращает внимания на бедного Лео Колвина, такого симпатичного, настоящего джентльмена, а он в нее влюблен, и он богатый, а значит, не гонится за ее деньгами, как какой-нибудь другой мужчина. Мне звонят ее подруги, у них точно такие же ощущения, Джессалин не до них, она не отвечает на их звонки. Лео Колвина она воспринимает как что-то само собой разумеющееся, в результате она оттолкнет его от себя, и что тогда? Она превращается в старую седую эксцентричную дикарку! Джессалин Маккларен, еще недавно кто бы мог подумать! Я считаю, что нам пора вмешаться. Лорен, черт побери, это серьезно! Только попробуй мне не перезвонить!
Снегопад. Утром возле дома следы животного.
Джессалин обнаруживает их, выйдя на заднюю веранду, чтобы насыпать птичий корм в кормушки. Одна дорожка следов какого-то существа (размером с собаку), которое поднялось по ступенькам и прошлось по веранде, словно хотело заглянуть внутрь сквозь застекленные раздвижные двери.
А еще покружило вокруг дома, как будто слепо искало лаз, чтобы проникнуть в дом.
В последнее время тремор в левой руке Лео Колвина заметно усилился. А в Джессалин проснулась жалость. Она готовилась к долгому уходу за мужем после выписки, воспринимая период реабилитации как некое романтическое приключение, и сейчас, лишенная этого опыта, она все чаще посматривает с участием на мужчин в инвалидном кресле и стариков-инвалидов. Но этих бедолаг всегда обхаживают жены, и они вряд ли их отдадут в чужие руки.
Вот и хорошо, что так все закончилось, душа моя. В каталке я бы сделался невыносимым, и ты меня в конце концов возненавидела бы.
– Уайти, ну что ты такое говоришь…
От одной этой мысли ее всю передергивает. Нет, нет и нет.
Она купила брошюры и книги с деловыми, утилитарными названиями: «Руководство по уходу за больным после инсульта», «После инсульта: помощь пациентам и сиделкам», «Возвращение после инсульта к нормальной жизни: несколько советов». Она заинтересовалась вечерними курсами в муниципальном колледже для будущих сиделок.
Лео Колвин и правда очень милый. Хотя она испытывает к нему не больше чувств, чем к манекену, выброшенному на свалку, нельзя не признать, что он привлекательный мужчина для своего возраста, щедрый, временами остроумный. Как любят повторять ее дочери, джентльмен. И трогательно, что она ему нравится.
Лео периодически заговаривает о своих «резиденциях». Квартира с двумя спальнями в кондоминиуме в престижном жилом комплексе для пенсионеров, с видом на реку Чатоква; охотничий домик в долине Кин, в Адирондакских горах; «почти выходящий на залив» кондоминиум в Сарасоте, Флорида. Лео из тех местных жителей, которые проявляют повышенный интерес к Войне за независимость, поэтому его восхищает дом Форрестера, и он был бы счастлив оказаться в таком доме, где живет память о генерале Джордже Вашингтоне.
Если другие спрашивают вдову из праздного любопытства, собирается ли она продавать дом, то лицо Лео Колвина выражает настороженность и боль. «Джессалин, вы же не намерены продавать дом? Я надеюсь, что нет». Он нервно соединяет руки, сдерживая тремор.
У него Паркинсон? Или тремор «доброкачественный», не являющийся симптомом чего-то серьезного? Джессалин сделалась более участливой. Через год-другой ему может понадобиться женский уход.
Вдова, вдовец. Адская парочка!
Трогательно, с какой тщательностью он одевается перед их совместными выходами на званые ужины, где они неизменно сидят бок о бок. «Джессалин, смотрите! Наши карточки стоят рядом». Он щурится, нет ли, случайно, какой ошибки, еще, не дай бог, она окажется на другом конце стола. На Лео некогда элегантный, но слегка траченный молью фланелевый пиджак, галстук-бабочка в горошек (Уайти бы презрительно хмыкнул) и сравнительно неплохо выглаженные брюки (почти), в одном стиле с пиджаком. На ногах чаще всего мокасины с кисточками и черные носки. Как всегда, из нагрудного кармана торчит носовой платок, а на самом кармане закреплен загадочный значок с пересекающимися треугольниками (пирамидами?), говорящий о его принадлежности к тайному братству, в котором (насколько ей известно) Джон Эрл Маккларен не состоял. (Хотя кто знает. Уайти презирал всякие тайные общества, за исключением своего бойскаутского Ордена стрелы. А в это братство его могли принять по чисто профессиональным соображениям. О чем он даже забыл упомянуть в семье, а значок куда-то засунул.)
Жидкие бесцветные волосы Лео аккуратно зачесаны. От него пахнет чуть терпким лосьоном для бритья или одеколоном. Он, как ей известно, старый республиканец, но не такой гибкий, каким был Уайти (например, голосовал за Обаму). Про таких, как Лео Колвин, ее покойный муж говорил: «Республиканец – это тот, кто нанимает других, чтобы они делали за него его работу. Полицейских, военных, адвокатов».
Лео твердо верит: чем меньше правительства, тем лучше. Зачем регулировать семейный бизнес? Он не одобрял Клинтона. Он не одобрял популизма в политике. У него «были сомнения» по поводу женщин в высоких публичных кабинетах и в судебной власти. Однажды Уайти назвал его в лицо «белым англосаксонским протестантом-республиканцем выдержки
