молнию и повесил куртку на стул. Остался в заляпанной краской прозодежде поверх фланелевой рубашки с грязными манжетами. Но даже идущий от сына мускусный запах дорог матери, наполняет ее сердце радостью.
Вирджил не решается спросить мать, как дела. Боится услышать очевидный ответ.
Я в отчаянии. Мне больно дышать. Отпустите уже меня наконец. Мне без него так одиноко.
Нет, Вирджил не может задать ей такой вопрос. Стоит ему только мысленно произнести слова «Папы нет, он ушел», как у него начинаются перебои с сердцем.
Джессалин так рада сыну! Она часто о нем думает.
Как и он о ней.
Она импульсивно прижимает его к себе. Хотя его обдает приятной волной тепла, Вирджил, как подросток, чуть съежился и растопырил руки (мол, я тут ни при чем), как огородное пугало. Хотя бы не отстранился, и на том спасибо.
Какой же он худой! И как вытянулся. Мать понимает: он боится, что она сейчас заговорит об отце.
Она опережает извинения Вирджила, что он давно ее не навещал:
– У меня все хорошо. Я снова начинаю волонтерскую работу в библиотеке. И в больнице, с понедельника. Уже пора.
Пауза. Это правда, про волонтерскую работу? Джессалин вернулась к работе по полдня в городской библиотеке, где она выдает книги и DVD и иногда читает вслух дошколятам во время «Часа живых историй»? Но вряд ли она вернется волонтером в информационную службу городской больницы, где ежеминутно все будет ей напоминать о больничной палате на пятом этаже с трупом мужа. Глаза полуприкрыты, губы слегка приоткрыты. О господи.
– Завтра я собираюсь перебрать папины вещи. Пора уже. (Пора? Может быть.)
Вирджил спрашивает, не нужна ли ей его помощь.
А в глазах уже написан ответ: Скажи «нет». Ну пожалуйста.
– Спасибо, но, думаю, сама справлюсь. Еще не решила, когда точно начну.
Сознание отключилось. Такое ощущение, что тебя буквально трясли, как куклу, – стучали зубы, мозг колотился о черепную коробку. И все мысли куда-то улетучились.
Вирджил прерывает неловкое молчание вопросом, нельзя ли чего-нибудь выпить. Он достает из холодильника грейпфрутовый сок и наливает в свою любимую старую кружку бирюзового цвета – последнюю из набора в двенадцать штук, купленного в «Таргете».
(Уайти всегда настаивал на том, чтобы Джессалин отоваривалась только в лучших магазинах. Она с ним не спорила, но многие вещи покупала в сетевых магазинах, таких как «Таргет», «Хоум депо» и «Джей Си Пенни», только муж про это ничего не знал. Какие классные кружки! – была его первая реакция.)
Джессалин накладывает (простой, обезжиренный) йогурт в плошку. Нарезает туда банан, сверху мюсли и корицу. И ставит перед Вирджилом, который с жадностью набрасывается на еду.
Она подает ему бумажную салфетку, и он машинально заталкивает ее за воротник.
Накормить сыночка – материнская забота.
Вирджил-нелюдим даже не в силах поблагодарить мать. Почему он такой странный? Она испытывает к нему любовь и страх за него. Он ведь ищет любви и заботы, но при этом всех сторонится. И в детстве был таким в теплой семье Маккларен. Впрочем, Вирджил умеет быть обаятельным, даже соблазнительным, как с женщинами, так и с мужчинами, хотя к последним он, кажется, равнодушен. Способен на экстравагантные шутки. Джессалин видела, как женщины и молодые девушки поглядывают на него в публичных местах, как его некрасивое лицо внезапно хорошеет, зажигается внутренней энергией. В такие минуты он вызывает интерес даже у мужчин.
Отсутствие с его стороны всякого интереса к девочкам в школе порой заставляло мать задуматься.
Ну разве что он умело скрывал свой интерес. Скрытничал.
Обычно Вирджил производил впечатление обидчивого замкнутого человека. Вроде субъекта, шкандыбающего в тесных туфлях, но стоящего на своем из презрения не то к сволочным туфлям, не то к самому себе.
Или к родителям, навязавшим ему эти туфли.
Джессалин спрашивает, не хочет ли он добавки, и Вирджил задумывается – да? нет? – словно не он должен решать. Посмеявшись, она снова наполняет плошку.
К такому поведению его «поощрила» мать, считает Лорен, и тут она права. (Вот только не догадывается, что ее колючий характер является следствием того, к чему ее «поощряли» родители.) А какая альтернатива? Для Джессалин это всегда было загадкой.
Будь Уайти более терпимым и не таким предвзятым, все сложилось бы иначе. Но она не могла допустить, чтобы Вирджил был менее любим, чем остальные дети.
Вот кого не надо было баловать, так это Тома. Он умел сам себя баловать.
Какое удовольствие видеть на кухне младшего сына! В принципе Джессалин «никто не нужен», ей хорошо одной с Уайти, то есть со своей печалью. Но Вирджил – исключение.
Когда он бежал из Хэммонда сразу после похорон, она его отлично поняла.
Ее дочери и старший сын Том непременно спросили бы, чем она питается, готовит ли что-то себе или довольствуется чем придется (тем же йогуртом и мюсли). А вот Вирджил никогда не спросит.
Мать олицетворяет силу. Нельзя ставить силу под сомнение.
– Как поживает… Сабина, правильно?
Вирджил хмурится и передергивает плечами. Мать прекрасно знает, как ее зовут.
– Нормально, насколько мне известно.
– Она по-прежнему живет на ферме?
– Иногда.
Джессалин так и подмывает спросить: Ты с ней встречаешься? У вас роман?
Она все не может расстаться со своими фантазиями: Вирджил влюбится и женится, найдет наконец кого-то (не важно кого!), кто будет его любить и заботиться о нем, как она. Тогда и умереть не страшно.
(Услышав такое, Уайти пришел бы в ярость. Не глупо ли – связывать собственное счастье с благополучием кого бы то ни было и считать свою миссию выполненной!)
Ты не должна так думать. Она как будто слышит тихий голос Уайти.
– Привел бы ее как-нибудь на ужин… было бы весело.
– Не думаю, мама. Сабина и «веселье» как-то не очень сочетаются.
Он сопровождает эти слова мстительным смешком.
Джессалин с ним соглашается. И вспоминает другую его подружку или, скорее, друга… как ее звали?
– Полли, – напоминает он задумчиво.
– Ну да, Полли. Как она?
Полли была тот еще фрукт, жесткая, неудобная. Помощница ветеринара, волосы бобриком, в джинсах и туристических ботинках, с татуировкой орла на левом запястье, на которую Уайти с удивлением пялился во время нескладного воскресного ужина (как он позже объяснил жене, не столько на тату, сколько на само запястье, не уступавшее в размерах его собственному). Крупная девица, ничего не скажешь.
Сын и мать сейчас вспоминают это с юмором. То, как Полли выговаривала Маккларенам-мясоедам: «Вы отправляете в рот то, что когда-то было живым существом. Вроде вас». Она смотрела на них как на монстров.
Вирджил извинялся перед гостьей:
– Полли, я должен был тебя предупредить. Как я мог забыть…
И ведь такое невинное имя – Полли! Маккларены с трудом сдерживали улыбки.
Чувствуя свою ответственность как хозяйка и как мать, Джессалин робко пробормотала в ответ:
– Вот такие мы… обычные люди.
Это прозвучало так беспомощно, она выглядела такой виноватой!
– Мама, зачем ты
