- Бывает, дело прошлое.
В барак ввалился высокий парень в свитере, без шапки, лохматый, как медведь, и заголосил:
Обниму свою милую женушку
И усну на груди у нея...
- Ты что, Чечиль, с ума спятил? Орать в такую пору? - сердито сказала девушка с таблицей в руках.
Между тем на койках никто даже не шевельнулся. А Чечиль, покачиваясь, пошел к столу и плюхнулся на скамью рядом с рябенькой кофточкой:
- Эх, Любушка-голубушка! Я тебя на Ангарскую сосну не променяю. Звали не поехал. И никуда от тебя не поеду. Да брось ты эту стиральную доску! Он потянулся за таблицей.
- Не мешай шахматку заполнять! Ну! Кому говорят. - Люба вырвала у него таблицу.
- Ты вот как, да?! А может, я с тобой поговорить пришел последний и решительный, а?
- Вон садись к Сереге на койку. Он там уговаривает одну. А мне не мешай.
- Десятник у нас серьезный, - сказал один из ухажеров, выныривая из-под портяночной тени.
- Ты, Чечиль, смотри не толкни ее. Не то она мне вместо плюса минус поставит.
- А на черта тебе плюсы! Ты и так гребешь по две сотни!
- Как на черта? А вон Ларда ящик водки привез... Иль ты хочешь один всю выпить?
- Я даю только тому, кто озябла, - высунулся из чулана Аделов.
- Брысь! - цыкнул на него Чечиль.
И Ларда мгновенно скрылся.
- Давеча прошу у него поллитру - не дает. На обогрев, говорю. Человека спасать еду, говорю. Не дает, ханжа насредине!
- В самом деле, тебя посылали Попкова выручать? - спрашивает Люба Чечиля.
- Ну? - Тот любезно осклабился. - Еще что?
- Вытянул?
- Вон, на дворе стоит его сено.
- Зачем ты его припер сюда?
- Он сам приехал.
- Так ему же в Ачинское надо.
- А я почем знаю... Он в кабинке уснул...
- Где ж вы нализались?
- Водку из ОРСа везли да засели. Мы их вытянули и литровку дубанули...
- А где Попков?
- Да говорю, в кабинке! Спит...
- Он же замерзнет, чертяка! - Люба бросает шахматку, встает. - А ну-ка марш на двор! Вся застолица... Пошли, пошли! Надо вытащить Попкова.
Две девушки и три парня, накинув фуфайки, вышли из барака.
- Господи, господи, вот шалопутные! Ни днем, ни ночью угомону не знают, - сказала женщина в зеленой кофте, снова берясь за свою вязку.
- Откуда они приехали? - спросил я.
- Кто откуда... Все бором-собором. Слетятся, года не проживут - и бежать. Я уже вот в третьем месте по вербовке доживаю. Тоже сорвалась, дуреха, на старости лет. Помирать уж пора, а я все ищу, где лучше. Народ ноне проходной стал... Не держится на месте... Кругом одно озорство.
Этот неприхотливый, веселого нрава люд пришел сюда, в таежные дебри, из дальних далей, чтобы в рабочей сутолоке добыть свои нелегкие рубли и опять податься на новые места в поисках хорошей работы, большого заработка, жилья, романтики... По-всякому это называется. Но суть одна - человек стремится туда, где лучше...
Я спал тревожным сном. Мне все снилось, что я иду по тайге и куда ни сунусь - везде высоченные завалы. Я карабкаюсь на завал, хватаюсь за какие-то ветки, сучья... И вдруг - завал уже не завал, а сопка: на вершине стоит огромный Пинегин и размахивает кедром. "Ты куда лезешь? Забыл, что времена теперь другие. А? Хочешь, я те напомню? Кедром-то как долбану сейчас..." Он ударил кедром по сопке, и земля подо мной зашаталась...
Я очнулся. Возле меня стоял Пассар и тряс койку:
- Вставайте, Попков в Ачинское едет.
Наскоро одевшись, я проглотил кружку черного чая, отдающего жженой коркой, и вышел. На улице было совсем светло. Сухой морозный воздух ударил в голову до опьянения. Я тяжело и отрывисто дышал, как загнанная лошадь.
- Садитесь, что ли ча! - Попков открыл дверцу кабинки.
Мотор у него уже ревел, слегка подрагивал капот, и зудела какая-то железяка на дне кабинки.
- Здравствуйте! Вот не ожидал встретиться здесь, - сказал я, влезая в кабинку.
Попков только повел бровями. Выражение лица у него было такое, что казалось - вот-вот зарычит и замотает головой.
- Может, прикажешь своему кашевару? - высунувшись из кабинки, упрашивал Попков Пассара. - Мне только полстакана. Дайте муть осадить.
- Ты что, понимаешь? Думаешь, такое дело? За рулем сидишь. А кого задавишь! Я отвечай, да? - Пассар стоял на крыльце, из-за его спины выглядывал Аделов.
- Да кого я в тайге сшибу? Медведя, что ли?
- Порядок везде одинаковый. - Пассар был неумолим.
- Я водку даю только тому, кто озябла, - сказал узбек.
- А я что, на печке буду сидеть? - рыкнул Попков.
- Поезжай, понимаешь... Зачем без толку говорить? - Пассар даже отвернулся.
- У-у, басурманы... - проворчал Попков. - Одно слово - азияты...
Погнал он быстро, очевидно решив всю свою обиду выместить на грузовике. Меня бросало по кабине, как горошину в бочке. Я упирался ногами и спиной во все, что было неподатливым, вцепился обеими руками в держальную скобу, и все-таки меня поминутно срывало, и я бился обо все углы либо головой, либо плечами, либо коленками. Дребезжали стекла, подпрыгивал капот, и над нашими головами, шурша о кабинку, мотался огромный воз сена. Мы оседали то на одну, то на другую сторону, но, не сбавляя скорости, летели вперед, каким-то чудом не опрокидываясь.
Только мы успели выехать на главную Ачинскую дорогу, как навстречу нам из-за ельника вывернулась карета "скорой помощи".
- Больных везут. Придется нам уступить дорогу, - забеспокоился я.
- Это - наш автобус... Приспособили, - сказал Попков. - Видать, участковое начальство едет.
Карета, не доезжая до нас, попятилась задом с дороги прямо в снег. Мы проехали мимо, шаркнув сеном по кабине "скорой помощи". Из кареты посыпались на снег пассажиры, все в полушубках и чесанках. Сразу видно не на работу едут.
Мы вышли навстречу. Оказалось, что ехал на совещание начальник лесопункта Мазепа с бригадой передовиков. Я незнаком был с Мазепой и удивился при встрече с ним. Он был мал и невзрачен, сухопарый, с желтым морщинистым лицом, словно исхлестанным корявыми ветвями ильма, с печальными, умными и усталыми глазами.
- Архип Осипович, - подал он мне большую костистую руку.
Я назвался в свою очередь.
- Мне Пинегин рассказывал о вас. - Мазепа повернулся к Попкову. - Что ж ты, труженик, дороги путаешь, как слепая лошадь? Мы ночью тебя ищем, а ты в бараке дрыхнешь.
- Хвостовик у меня занесло малость, - пробурчал Попков.
- Чтобы не заносило еще раз, за вчерашний день зарплату с тебя удержим.
Мазепа кивнул на стоявшего рядом с ним сутулого, в черной сборчатке рыбного инспектора Чурякова, большеносого, с унылым, каким-то сонным лицом.
- Мне эта рыбья мамка руки связала. Вот поеду в леспромхоз, там развяжут.
Видя мое недоумение, он пояснил:
- Запретил мне трелевать лес к Теплой протоке.
- Правильно сделал! - сказал я.
Мазепа ничуть не смутился.
- Это ж нерестовая протока, пойми ты. Нельзя по ней сплавлять, - нехотя пояснил инспектор.
- Лыко и мочало - начинай сначала, - вздохнул Мазепа. - А если других проток нет - что делать? Трелевать к Бурлиту за пять верст? - трактора не выдержат. И лес будет золотым.
- Стройте дорогу, - ответил равнодушно инспектор, и видно было, что подобные разговоры между ними ведутся не впервой.
- Дорогу за год не построишь.
- Будто вы здесь год работаете, - усмехнулся Чуряков.
- Вы же губите лес! Губите рыбу! Люди страдают... - сказал я. - Неужели вам это непонятно?
- Я уже на такое насмотрелся, дорогой мой, что глаза слепнут, - Мазепа потер виски и устало посмотрел на меня. - Мне за последние пять лет удвоили план, а техника все та же. Работаем на износ... А вы - строй дорогу... Кем? На что?
- Денег не отпускают на дорогу, что ли?
- Когда отпускают, когда нет. Это не наше дело. Дороги - дело высокого начальства.
- Оно кому плохо без дороги-то, а кому и подходяще, - протискиваясь боком, подмигивая мне, говорил молодой рыжий технорук с белесыми бровями, с вислым хрящеватым носом. - Была бы дорога, небось перевели бы леспромхоз из райцентра к нам в тайгу... А может быть, и трест бы сюда загнали... Кому в глухомани жить хочется? Теперь каждый едет из леспромхоза на лесопункт - ему и суточные платят. А тогда - прощай командировочные, - он многозначительно улыбается и чем-то напоминает мне шорника.
- Ну, что мы топчемся на дороге? Поехали! - сказал Мазепа и, посмотрев на меня, спросил: - С нами поедете? Или в Ачинское?
Этот вопрос застал меня врасплох.
Те сердитые слова, что я копил за всю долгую дорогу, чтобы бросить их в лицо Мазепе, оскорбить его, отхлестать... слова эти куда-то исчезли, ушли, точно вода в песок. Передо мной стоял усталый невысокий человек, в рыжем малахае, и смиренно, по-собачьи печально глядели его округлые умные глаза. И я не знал, что сказать.
- Поезжайте к нам, - Мазепа истолковал по-своему мое молчание. - Люди у нас хорошие... Есть такие, что уже семилетку выполнили.
Мы разошлись по машинам.
Раздался пронзительный свисток "скорой помощи", и желтая карета с красными крестами на бортах заныряла по ухабам.
