и продать можно, и дело свое начать. Теперь же ты снова сидишь здесь, как собака в конуре, только вместо цепи – стекло с выпивкой.
Пьяница молча утирал слёзы. Ему было очень грустно от того, что единственный товарищ его отчитывал, а отчитывал за что? За правду. Саксайский это понимал.
Вдруг он резко встал, гневно посмотрел в глаза Михаилу и произнес, – Ты ничего не понимаешь, только и можешь браниться. А я-то что? Я просто немного внимания хотел, достоин я, в конце-то концов, хоть какого-то внимания? – и он развернулся и побежал куда-то в белую пустоту, за его спиной ещё долго слышались слова и приказы вернуться, но Саксайский не останавливался. Не менялась лишь дорога под его ногами, а остальное, словно во сне выплывало из небытия. Продолжалось это до тех пор, пока бегущий не упал, споткнувшись о банку. Это была краска для разметки дороги. Пьяница с трудом поднялся и уставился на растекающееся перед ним пятно. Много о чем он думал в этот момент, и чтобы не стоять попусту, взял валяющуюся рядом кисточку и начал рисовать. Постепенно, желтое пятно стало превращаться в причудливые образы, ограждающие его от досадных мыслей.
Пока Михаила не было в Порожках, Крючевский решил провести в его комнате обыск. Он прекрасно понимал всю неправомерность своих действий, однако желание найти револьвер, который, к слову, нужен был скорее не как оружие, а как показатель социального статуса, давало мнимый повод к поискам. Первым, что попалось на глаза, была картина с красным маяком и бескрайними песками пустыни. Отчего-то хозяин задержал на ней взгляд, он пытался вспомнить, откуда у него эта картина, но так и не смог. Его интерес быстро переключился на шкаф, полки, в целом на всё, куда можно спрятать оружие. Крючевский неторопливо продвигался по бордовому пыльному полу, словно по ковровой дорожке, мерно переходя от одного угла к другому, стараясь ничего не упустить из виду. И в какой-то момент он вспомнил, что не осматривал диван. Его полные руки быстро раскидали подушки.
Револьвер найден не был, но хозяин забегаловки обнаружил чемодан, как позднее выяснилось, принадлежавший мертвому почтальону. Владелец забегаловки с некоторым удивлением осмотрел находку и решил немедленно отнести её Белле. Их отношения в последнее время складывались хорошо, он дарил ей цветы, а она уделяла ему должное внимание во время совместных чаепитий. И вот Крючевский уже шел по линии на дороге, ведущей к Управлению. Вокруг него простиралась белая пустота, но он даже не замечал её, всё думая о том, как отдаст Изабелле такую важную улику, и как она после этого его отблагодарит своим присутствием. Его смущала только повседневная одежда, которую стоило бы заменить, однако на это не было времени.
Здание управления выплыло каменным фрегатом из льющегося тумана. Видно было, что и здесь ремонта недоставало: потрескавшаяся, иногда обвалившаяся штукатурка, запыленные оконные рамы, и двери, огромные черные двери, словно врата в замок, стояли недвижимы. Крючевский потянул одну из них за ручку и слегка оробел, когда раздался ужаснейший скрип, будто крик сирены он оповещал работников управления о том, что в их обитель вошел человек. Этот скрип продолжался до тех пор, пока дверь не открылась. Внутри здание было совсем не таким как снаружи – оно было темнее и серьезнее. Острые углы не сглаживались, а подчеркивались резко поставленными столами и хмурыми квадратными комодами. По холлу то и дело пробегали сотрудники, их было так много, все были нарядны и приятно пахли. Только сейчас владелец забегаловки заметил цветные лампочки, развешенные по стенам, разносортные закуски на столах и стоящих вдоль стен жителей Полынева. Тут же заиграл старенький патефон, и всё окунулось в атмосферу лёгкого, хотя и немного нафталинового праздника. Из-за единственно освещённого зала были особенно заметны зияющие провалы темноты в огромных дверных проходах. Крючевскому казалось, что гости мечутся в разные стороны как стёклышки в калейдоскопе, то кружась в танце, то беседуя, как обычно что-либо осуждая. Дамы были в парадных платьях, часть из которых была сшита самостоятельно по картинкам из "модных" журналов, десятилетней давности, а другие куплены в ателье у местной портнихи. Мужчины были в довоенных костюмчиках и густо-лакированных туфлях, либо ботинках. Крючевский вертелся в этом размеренном беспокойстве, всё время вспоминая про чемодан в руке. Мысли в его голове разлетались испуганной стайкой птиц и вновь переплетались бесконечными узлами.
Он подходил к различным группам людей, спрашивая, где ему найти Изабеллу, но в ответ получал, лишь двусмысленные шутки, упреки и недоумение, мол, "как это вы не знаете? Ну подождите пару минут, сейчас сами всё увидите, господин кухарь". И хозяин забегаловки ждал, беспокойно бродя из стороны в сторону. Ему постоянно было стыдно за свою повседневную одежду, нечищеную обувь, но более всего он стыдился ужасно нелепого чемодана, который оттягивал ему руку. Крючевскому казалось, что люди постоянно на него смотрят, и что дамы хихикают именно над ним, а не над шутками кавалеров.
Тут кто-то сменил пластинку и несколько секунд тишины прервались музыкой. Владельца забегаловки внезапно покорежило, словно всё внутри сильно сжалось, превратившись в комок бумаги. Он уже где-то слышал эту музыку, когда-то давным-давно она уже звучало в его жизни, но он никак не мог вспомнить, только плохое предчувствие, ужасно плохое, тяготило его сердце.
Одна из темных комнат управления озарилась электрическим светом, и оттуда вышли двое. Всё стало вдруг так ясно, банально и плохо. Название композиции всплыло в голове бедного кухаря, и он выронил чемодан. Играл "Свадебный марш" Мендельсона, а в центр вышла пара влюбленных. Виктор Диомедов и Изабелла, в ужасно белом платье, которое имело такой слепящий, такой режущий оттенок, что Крючевский решил, будто слёзы пытаются вырваться именно из-за этого оттенка. Через несколько мгновений скрип черных входных дверей попытался разрезать атмосферу праздника, однако никто не обратил на него внимания.
Крючевский долго бродил, пропадая в сырых переулках между некрасивыми домами. Белое марево то выплевывало его из себя, то поглощало вновь. Бледный солнечный диск едва проглядывал сквозь сгустившийся туман. И тут Крючевский набрел на древний парк.
Это было очень старое место, в котором редко кто гулял, потому что оно находилось на окраине города и было полузаброшенным.
Ржавые прутья ветвей заковывали небо, пока хозяин "Добрых порожков" проходил под ними. Ушлая каменистая тропка петляла под ногами Крючевского, выползая из мути. Перед ним возник потрескавшийся фонтан. Он, видимо, был сломан, но вода вокруг насоса осталась и позеленела, а холодный ветер гнал по ней маленькие волны. Немного погодя кухарь обошел
