кольца, чтобы понять, сколько этому дереву лет. Трещины на его коре говорили сами за себя, будто морщины, покрывая ствол.
– Что за историю ты мне сегодня поведаешь, Курай? – Ойнур приветливо погладила дуб по еще голым ветвям. – Играть, говоришь, пора, проводы зимнему устраивать?
Много лет назад еще молодой муж Ойнур сделал из опавшей ветви этого дерева дудочку местному музыканту, и тот, говорят, играя на ней, будто мелодией рассказывал истории местных просторов. Словно само дерево через него говорило о том, что когда-то бывало на этих землях.
– Оно и немудрено, сколько лет он питался этой землей. Сколько ветров приносило ему свои вести. И сколько людских историй он повидал в наших краях. Такие деревья равно что хранители мест. Оттого и зовем Кураем. Поет он этими историями.
Ойнур бережно смахнула снег, залежавшийся на ветвях дуба.
– Ужель тоже хочешь зиму проводить с нами? Ну давай, сбрасывай ветви, которым пора. Буду к вечеру костер разводить. Да дудочку твою достану. Авось, найдется умеющий звучать.
деревне любили Ойнур. Но что интересно, никто не мог сказать, за что именно. «Просто она умеет быть благодарной», – сказала мне как-то соседка, когда мы по старой женской традиции обсуждали все, что происходит на нашей улице.
– Всегда есть за что поблагодарить, – будто между делом сказала Ойнур, разливая чай. – Ведь если есть человек, неважно, хорошее он тебе сделал или не очень, этак у вас уже и история есть на двоих. Из таких историй вся жизнь складывается. Хорошее сделал, благодарность приумножить помогает. Гадость какую – так, может, от твоей же следующий дури отвел, – рассмеялась Ойнур под звон пиал.
Я смотрела, как кубики сахара плавно растворяются в чае, лопаясь маленькими пузырьками и теребя листья чабреца. Смотрела и пыталась найти, есть ли во мне какая благодарность.
– Глубже гляди, – учила Ойнур, – вот сюда, в самое нутро. Через сердце она только выходит, а рождается там, в темноте, потому и сами вместе с ней светлеем.
Мне казалось, что сейчас я снова та маленькая девочка рядом с бабушкой Аюной. Я наклонилась к кружке, вдыхая пар, будто пытаясь разглядеть себя же в узорах чаинок и трав. И было непонятно, отчего глаза стали влажными. То ли от пара, то ли это слезы радости выступили. Во мне точно так же лопались маленькие пузырьки, шевеля что-то внутри.
– Вот видишь. Благодарность все замки и двери без ключей открывает. И в нас, и в том, чему благодарны.
23. Про пауков и себяплетение
аждую весну на веранде старого деревянного дома образовывалась новая паутина.
– Не смахивай, пускай плетет.
– Прям настоящий домик лесной колдуньи, – рассмеялась я.
Ойнур посмотрела на меня с улыбкой:
– Ну если умение пользовать всего себя и строить жизнь на этом – колдовство, пущай так и будет.
– Ты о чем это? Вечно со своими загадками.
– О пауках, известное дело. Погляди на него, лучше любого старика расскажет, как жизнь свою создаем, пока плетет. Знаешь, как он это делает? Нити его сотканы только из того, что внутри него самого есть. Они же и опора, и связь с внешним миром. Ими же и добычу ловит, считай, собой трудится. По ним же и путешествует, перекидывая с ветки на ветку как страховку. И дом свой так же оплетает, уют собою создает. Поди не глупее людей, колдун. А то и поумнее будет. Паутину же не только пауки плести умеют. Есть другие, но у них паутина из головы выделяется, а не из нутра. Но она совсем другая. Понимаешь? У нас, у людей, все то же самое. Потому оставь его в покое, будет мне о важном напоминать.
– А как же примета, что увидеть паука – к известию?
– Ага, к нему самому – о себе что-то новое узнаешь, потому их многие и боятся. – Тут уж Ойнур рассмеялась надо мной. – Ну, айда свою паутину плести, колдунья.
доль дороги уже вовсю цвели первые цветы.
– Странный цветок какой-то эта мать-и-мачеха. Вроде цветок один, а названия два – и мать, и мачеха.
– Славный он, правдивый. Погляди какой, вроде и маленький, а сколько силы. Один из первых цветет после холодов. Как и мы всегда после своих холодов к матерям возвращаемся. Вот тут-то и весь секрет, – сказала Ойнур, разглядывая новое желтое покрывало земли.
– Какой?
– Знаешь, почему мать-и-мачеха? У него сверху листья холодные, блестящие, будто мачеха. А снизу теплые, шершавые. Так и дитя любое в детстве под крылом матери, видит ее теплой и любящей. А вырастает, думает, что большой становится, а видит-то только сверху, как мачеху. И сам холодеет к ней. И только потом, додумавшись уже внутрь цветка заглянуть, мать обнаруживает вместе с тенью листьев. Тогда и цветок раскрыться может.
Я сидела, окруженная россыпью желтых цветов, и начинало казаться, что внутри себя они намного больше, чем эти маленькие кустики у дороги.
– А самое интересное, когда эту суть цветка понимаешь, к нему и как к лекарю идти можно. Ничто так раскашляться не поможет. Считай, голос свой вернуть и полной грудью дышать. А в парную добавишь, так все косточки укрепит.
– Иногда мне кажется, что маленькие и чудные не так уж бесполезны. Ты вон тоже маленькая и чудная.
– Да ну, какая от меня польза, – развеселилась старуха. – А ну давай собирать, замочу тебя с ними сегодня, глядишь, и грусть твоя городская отмокнет, – хохотала Ойнур, собирая первые цветы в большой карман старого льняного фартука.
аннее утро. После недельной жары стало как-то по-новому свежо и ветрено. Я знала, это был тот самый ветер, прилетающий с цветением сирени и черемухи. Мы почти не виделись с того дня, как решали вместе отправиться к родным землям Ойнур. Холодный воздух будоражил и гонял по телу мурашки. То ли своей свежестью, то ли боязнью неизведанного вперемешку с любопытством новых историй.
На крыльце лежал небольшой сверток ткани, бережно перевязанный бечевкой. Это был привет от Ойнур и послание, что уже пора в путь, – мягкие, чуть потертые ботинки точно моего размера. Только кожевник со второй улицы шил такие во всей округе.
Наскоро переделав все утреннее, я пошла к дому старухи. Ойнур уже сидела на крыльце, будто прощаясь с домом:
– Готова к дороге? Отправимся, как только соберешься.
Я замешкалась. С одной стороны, мне очень хотелось отправиться вместе с Ойнур, а с другой – страшила неизвестность и необходимость расстаться с привычным. Все это время я спрашивала себя о том, что нас ждет в дороге. Смогу ли я вот так налегке уйти навстречу новому. Я помнила ее слова «никто не возвращается прежним». Готова ли я была расстаться с собой прежней?
Рядом с Ойнур лежал небольшой рюкзак, больше напоминающий шутовскую котомку из сказок.
– Это все, что ты возьмешь с собой?
– Это все, что мне нужно: пара ботинок, если ноги устанут от нынешних, немного одежды, еды да несколько моих «помощников». Вижу-вижу твою тревогу. Не переживай, с нами всегда наши сердца и руки, значит, на необходимое и заработок по пути найдется. Иногда стоит просто довериться дороге. Коль она сама так зовет, то и земля под ногами помогать будет. Бери с собой только важное. Это и есть самый трудный
