таким видом, словно половина этих булл была посвящена ему.
— Итак, — сказала мать Люцилия, — общую ситуацию вы представили. Дальше я буду говорить о двух кармелитках, сестрах Терезе и Марии.
— Кармелитки — это кто? — спросил я.
— Орден, практикующий медитативную молитву. Они превосходят на этом поприще даже бенедиктинцев и иезуитов. Сёстры Тереза и Мария к тому же терезианки, то есть исповедницы святой Терезы Авильской, а это духовное сердце ордена.
— Воистину, — сказал Ломас. — Каждое их переживание чрезвычайно важно для нас всех.
— В прошлом году, — продолжала мать Люцилия, — сёстры Тереза и Мария ушли в трёхмесячный слепоглухой ритрит в традиции «Лектио Дивина».
— Слепоглухой в каком смысле?
— Для баночниц это значит, что визуальный и зрительный каналы отключаются вообще. Медитатор повторяет про себя отрывки из канона, заученные наизусть. Через некоторое время он начинает различать картины и звуки, созданные его умом. Если объектом подобной медитации становится отрывок из священного писания, это… Даже не знаю, с чем сравнить.
— Экранизация, — предположил я.
— Ну… Если экранизация, то очень особенная. Отрывок из писания превращается в многомерный объект, раскрывает свои явные и неявные смыслы — и ведет наших подвижниц к инсайтам, недостижимым на поверхности планеты.
— А над каким отрывком они медитировали?
— Знаете, — ответила мать Люцилия, — опытные монахини часто берут расширенную тему — не просто какую-то одну цитату, а весь, так сказать, смысловой кластер вокруг.
Ломас сложил руки перед грудью и придал лицу ещё более благоговейное выражение.
— Исходной точкой было Первое Петрово послание, глава три, стих девятнадцать:
«К предвозвестившим духам, сидевшим в темнице, Христос сошёл и проповедовал им». Также в послании к Ефесянам, четыре-десять, сказано, что Иисус «восшёл выше всех небес, чтобы наполнить всё…» Вы понимаете?
Я отрицательно покачал головой.
— Это толкуют в том смысле, — пояснил Ломас, — что после воскрешения Иисус спустился в ад и освободил его пленников.
— Католическая традиция не подвергает это сомнению, — кивнула мать Люцилия. — Святой Августин Гиппонский говорит так:
«Никто не может сомневаться, что Господь Иисус Христос, наш Спаситель, как только Он умер за нас, как только Он принял нашу смерть на Себя, сразу же пошёл в ад, чтобы вывести оттуда души, которые были там содержимы…» Святой Ириней Лионский подтверждает: «Итак, Он, Который спустился, Он же и восшёл, так что спасение наше Он совершил, ад освободил, и жизнь нам явил, дающую вечность тем, кто уверовал в Него…»
— Достаточно, — сказал Ломас, — Маркус уже понял чрезвычайную важность этой догмы.
Он преувеличивал, но возражать я не стал. На самом деле мне понемногу начинало казаться, что я попал на радение озверевших сектантов.
— Перед тем, как я объясню, что именно постигли сёстры Мария и Тереза, — продолжала мать Люцилия, — я хотела бы напомнить следующее. Наш мир — это сложнейшая многомерная конструкция, непостижимая и загадочная. Она основана на чуде творения, и её внутренние связи так же чудесны. Постичь их полностью способен лишь божественный разум. Многое из того, что созерцают духовидцы, ставит в тупик их самих, и только комментарий опытного теолога, а иногда и физика, способен прояснить увиденное.
— Я прекрасно это понимаю, — сказал Ломас, — прекрасно. Даже в нашей практике случается подобное.
— Итак, — продолжала мать Люцилия, — сёстры Мария и Тереза медитировали над спуском Иисуса в ад. Цитаты из святых подвижников служили маяком духовного поиска. Примерно месяц тексты из Петра, Иринея и Августина не желали оживать и оставались просто словами и буквами. Так бывает, если медитатор нацеливается на очень высокую истину…
Ломас значительно кивнул. Может быть, подумал я, в свою бытность епископом он сам занимался чем-то похожим.
— Через два месяца после начала ритрита монахинь посетило откровение. Оно случилось с ними не одновременно, а с интервалом в несколько дней, что указывает на духовную достоверность опыта. Они испытали нечто поистине страшное.
— Что именно?
— Сначала они увидели древнее Зло, заключённое в аду.
— Да? И как оно выглядело?
— Духи, содержавшиеся там, были облечены в тела. Чёткого и однозначного догматического указания на это нет — только трактовки и мнения теологов. Но само по себе это логично. Как связать дух, если не заключить его в тело?
— Совсем недавно я тоже про это думал, — признался я.
— Чтобы удержать в заключении бестелесные души, Господу пришлось бы создавать особую твердыню духа, защищённую божественными силами. А если душа низвержена в адское тело — и при этом боится его потерять — то никуда дальше тела она не денется. Будет сторожить себя сама.
— Технологичное решение, — сказал я. — И что это были за тела?
— Страшные, поистине чудовищные монстры с огромными зубастыми ртами, когтями, шипами и так далее. Обитатели ада занимались в основном тем, что пожирали друг друга, немедленно возрождаясь в той же самой юдоли, поэтому даже гибель тела не вела к освобождению из духовной тьмы.
— Умно устроено, — сказал я. — Вечная темница.
— Да. Смотреть на это было невыносимо, и только высочайшая духовная отвага позволила сестрам Марии и Терезе продолжить медитативную крусаду. Но вскоре им стало казаться, что картины ада уже открывались им прежде. Ещё во время жизни на земле. Они сосредоточили своё духовное зрение на этой загадке — и постигли, что видят…
— Что? — не выдержал я.
— Царство рептилий. Мир динозавров, населявших Землю десятки миллионов лет назад.
— Вот как, — сказал я. — А почему? Они что, э-э-э… куда-то не туда духовно вгляделись?
— Нет, — ответила мать Люцилия. — Они медитировали на слова Писания и святых. Это значит, увиденное ими действительно было адом. Просто ад оказался не слишком похож на реки лавы и огня, населенные перепончатокрылыми тварями, хотя и такое там водилось. Скорее ад напоминал влажные горячие джунгли, пахнущие гнилью и распадом. А его обитатели походили на древних ящеров до полной неразличимости. Но это не всё. Вслед за этим сёстры увидели, как в ад спускается Христос…
Ломас оперся подбородком на сложенные кисти и уставился в стол. Я ожидал, что он задаст какой-нибудь наводящий вопрос, но он молчал. Возможно, в словах матери Люцилии заключался какой-то теологический диссонанс.
— И как это выглядело? — спросил я. — Парящий в воздухе силуэт в ризах? Нимб, голуби вокруг?
— Если
