по любви, да… А с ее стороны только холодный расчет был. Она меня на дух не переносила, а замуж пошла, дрянь такая. Да она даже мою фамилию не захотела взять, в ужас пришла, что будет Подрыгаевой! Нет, я понимаю, фамилия так себе… Но я ж не виноват, что я не Березовский и не Преображенский! Да и не в этом дело… Черт с ней, с фамилией. Мне просто за себя обидно, понимаете? Как я, дурак, все эти годы ужом вокруг нее увивался, ублажал-угождал, все желания исполнял… Я все для нее, а она… Никогда меня не любила… Неблагодарная… Я ее родителей из области перевез, я ей то, я ей се… А от нее в ответ – только презрение. Знаете, скрытое такое презрение. Вроде и смотрит нормально, и отвечает хорошо, а все равно знаешь, что изнутри ее презрение и ненависть ко мне разрывают. Как ударишься об этот холод всем организмом, так и замрешь весь… А, да что говорить… Не дай бог вам такое испытать, не дай бог…
– А почему же вы раньше… Почему терпели так долго? Надо было раньше развестись, если так…
– Не мог я раньше. Не мог.
– Почему?
– Я любил. Очень любил. Я ждал все время… Думал, может, откроется в ней что-то… Хотя бы уважение ко мне как к человеку. А потом понял – нельзя купить ни женской любви, ни нормального к себе отношения. И нечего тут ждать. Наверное, женщина звереет с годами, когда с нелюбимым в постель ложится. Чешуей изнутри обрастает. И холодной становится, как рыба. А потом и меня вдруг в одночасье пришибло… Понял, что не люблю больше. Устал. Такая досада во мне образовалась, такая ненависть! Нет, не хочу, чтобы она моими трудами пользовалась, не хочу! Я работал, а она пользовалась! Нет, пусть с голым задом останется, пусть! Помогите мне, а?
– А дети у вас есть? – быстро спросил Филипп, отводя глаза.
Отчего-то ему плохо стало. Образовался внутри какой-то холодный липкий страшок, и захотелось бежать прочь из кабинета, выйти на улицу, свежего воздуха глотнуть. Или хотя бы окно открыть…
– Нет у нас детей. Какое там… Она и слышать не хотела. А я очень хотел, да… Думал, если дети появятся, она и ко мне изменится. А потом догадался вдруг – это она от меня детей не хочет! Именно от меня! И так мне тошно это осознавать было… Но все равно я ее любил, ничего с собой поделать не мог… Чувствовал себя тряпкой, о которую ноги вытирают, а не мог! Вы уж простите, что я столько эмоций на вас вываливаю, просто не могу иначе. Тем более очень хочу, что вы меня поняли…
– Я вас понимаю, Павел Петрович. Очень даже хорошо понимаю.
– Правда? И не думаете, что я идиот ненормальный?
– Нет. Не думаю.
– Вот спасибо-то… А то ведь, знаете, всякое может быть… Не все понять могут. А скажите, она ведь тоже может к адвокату побежать, правда? Я думаю, обязательно побежит… И, как вы считаете, можно тут что-нибудь сделать? Ну… Чтобы ей ничего не перепало, а? Хитрости какие-нибудь включить, штучки ваши адвокатские… Я заплачу, сколько скажете! Ведь можно что-то сделать, правда?
– Честно вам скажу – вряд ли. У вас ведь брачного договора нет?
– Нет… Откуда? Я ж, когда женился, на крыльях от счастья летал… А может, попробуем все же?
– А скажите, Павел Петрович… В какой момент вы поняли, что жену больше не любите? Как это произошло? Что послужило триггером? Ведь так не бывает, чтобы в один момент?
– Может, и не бывает, я не знаю. А только меня вдруг ударило, будто током прошибло. Смотрю на нее и понимаю – все, кончилось во мне что-то. Другим человеком стал. Раньше любил и на руках носил, а теперь ненавижу и видеть не хочу. И она сама в этом виновата – могла бы хоть каплю любви дать, хотя бы притвориться могла… Но она ведь даже притворяться не хотела, понимаете? Жила со мной, как снежная королева с пажом, из милости… Ни капли, ни капли любви… Да что я вам рассказываю, вам этого не понять! И вообще, к делу это отношения не имеет – в какой момент что произошло. Главное – это произошло! Я ее ненавижу! И не хочу, чтобы она моими трудами пользовалась, чтобы и дальше жила припеваючи! Не хочу, не хочу!
Павел Петрович замолчал, будто задохнулся своим монологом, нервно провел руками по лицу. Потом достал из кармана платок, отер лоб, глянул на него в ожидании ответа.
А что он мог ему ответить? Ничего и не мог…
– Знаете что, Павел Петрович? Наверное, я не смогу вам ничем помочь. Извините.
– Почему? Мне же именно вас рекомендовали…
– Раздел имущества – это не моя квалификация. Я вам посоветую другого адвоката в нашем бюро. Его зовут Сергей Николаевич Савельев, он вашим делом займется. Давайте я вас к нему провожу…
Филипп говорил и выдыхал при этом с облегчением, будто радовался, что нашел выход из положения. Хотя и обманным это облегчение было. И страшок внутри шевелился, ерзал под солнечным сплетением, и очень хотелось его быстрее прогнать. Не сознаваться же самому себе, как задели его откровения несчастного Павла Петровича. Нет, лучше не сознаваться… Лучше побыстрее проводить его из кабинета, сбагрить Сереже Савельеву, хотя Сережа явно спасибо ему не скажет! Но с Сережей они потом как-нибудь разберутся… Потом, потом…
Сережа был недоволен, конечно же. Глянул на него с укоризной, провел ребром ладони по горлу, что означало – у меня и так под завязку, шеф… А вслух проговорил вежливо, но с досадой:
– Мне же в заседание скоро…
– Не скоро еще, Сереж. У тебя заседание только через два часа. Тем более оно в Кировском суде, это рядом.
Подвинул к Сережиному столу стул, широким жестом пригласил Павла Петровича:
– Присаживайтесь… Сергей Николаевич – весьма опытный адвокат как раз в таких делах, как ваше. Всего доброго, Павел Петрович.
И, чтобы не смотреть в полные укора Сережины глаза, быстро вышел, столкнувшись в дверях нос к носу с Аглаей.
– Ой, Филипп Аркадьевич, извините… – отпрянула она испуганно.
– Ничего страшного. Работаем, Аглая, работаем. А где у нас все сегодня?
– Так Лидия Константиновна в арбитраже, а Лева… То есть Лев Константинович… Он с клиентом занят… Только Юрик пока балду гоняет. Но он на то и практикант, чтобы ерундой заниматься. Вы ж ему ничего серьезного не можете поручить, я думаю.
– Ну, так сама займи его чем-нибудь. Дела изучать дай.
– Ладно, займу. Кстати, вам ваша мама звонила. Просила перезвонить, когда освободитесь.
– Хорошо, Аглая. Спасибо.
Телефон матери долго не отвечал, и он уже начал беспокоиться. Но вдруг ответила, и он удивился, как тихо и грустно звучит ее голос.
– Доброе утро, сынок… Как ты? У тебя все в порядке?
– Да… А что случилось, мам? Почему у тебя такой голос?
– Какой?
– Непривычно задумчивый.
– Да? Может быть… Просто мне сон сегодня странный приснился, все утро под впечатлением этого сна нахожусь.
– Что за сон?
– Говорю же – странный… Будто ты отталкиваешься от земли и летишь, а мне отчего-то страшно. Будто ты совсем улетишь… Потом, знаешь, будто приблизился ко мне и говоришь – помоги мне, мам… Помоги на ноги встать и идти, я сам не могу… Только летать могу…
– Хм… Действительно, странный сон. Но ты не переживай, мам, я летать вовсе не собираюсь. Куда мне, что ты. Рожденный ползать летать не может.
– Вот тебе все смешки, а мне как-то не по себе стало, когда проснулась. У тебя точно все нормально, сынок?
– Вполне. Все отлично, мам.
– Ну ладно… Это я, наверное, к старости становлюсь сентиментальной, начинаю верить снам и гаданиям. А как там Алиса, с ней все в порядке?
– Да. Сегодня первый день на работу вышла.
– Ух ты, какое событие… А чего это ей вдруг поработать приспичило?
– Не знаю. Говорит, что личностью хочет стать. В себя поверить.
– Ну, зачем ты так… Вполне благие желания, что ты. Хотя Алису вовсе не назовешь страдалицей в этом плане. Уж в кого-кого, а в себя она искренне верит. Но ты ее поздравил, надеюсь? Все-таки первый рабочий день в жизни…
– А что, надо было? Я удивился,
