тонуть еще быстрее. Никто из нас не мог ничего достичь. Ты же сама меня учила: ребенок – вторая лучшая в жизни вещь. И даже не вторая. И мы даже обсуждали второго ребенка, потому что единственный ребенок – это самая печальная вещь в мире. Разве не так,
Mutti?»
Тут она встала, я тоже. И она добавила:
«Вот что я хотела тебе сказать и зачем приехала. Постарайся отнестись к этому как к хорошей новости. Я ухожу от него. И от ребенка. Нет, не говори ничего. Ты думаешь, мне не больно? Но мне надо сделать это сейчас, пока есть возможность. Я также ухожу от тебя. Я отказываюсь идти по твоим стопам».
Теперь она чуть ли не перешла на крик:
«Я не хочу утонуть! Я собираюсь спастись. И попутно я могу даже спасти тебя!»
И тогда я брякнула очередную глупость. Просто не смогла в такой момент придумать ничего лучше. Наверное, хотела дать ей полезный совет, проявить доброту и материнские чувства. Слова вылетели, прежде чем я смогла удержать язык за зубами. Я сказала или начала говорить что-то вроде:
– Дорогая, ты хоть понимаешь, что многие матери в первые месяцы после рождения ребенка впадают в депрессию?
Она вскинула обе руки, то ли чтобы признать свое поражение, то ли чтобы заткнуть меня. Она была пугающе спокойна.
«Замолчи, – сказала она. – Прошу тебя, замолчи».
Подошла ко мне. Я даже подумала, что она хочет меня ударить. И тихо-тихо произнесла:
«Ты так ничего и не поняла».
И прошла мимо меня к двери. Я пыталась попросить у нее прощения. Что, мол, не то сказала. Но она уже вышла из комнаты и стала сбегать вниз по лестнице. Я за ней, но я не могу быстро спускаться по ступенькам, и когда я оказалась внизу, она уже выбежала из дома и пересекала лужайку. Я мельком увидела в окне ее спину. В руке она держала свой чемоданчик. Я вышла на крыльцо и окликнула ее, но она вряд ли меня услышала, потому что уже захлопнула за собой калитку. Я выбежала на мостовую. Я не видела, в какую сторону она пошла. Я стала ее звать, звала несколько раз. Без толку.
И снова они несколько минут просидели молча. Роланд постарался не зацикливаться на сказанных ею обидных словах. Фантазер. Не может ничего добиться. Но какие-то подробности роились у него в голове. Короткие, крашенные хной волосы. Это он еще мог себе представить. Ему захотелось еще задать теще вопрос о немецкой полиции, как вдруг они услышали плач Лоуренса. Его комната выходила на сад, и окно там было распахнуто. Роланд бросился к дому. Вечер был бы безнадежно испорчен, если бы Лоуренс проснулся в незнакомой комнате и, придя в ажитацию, стал бы неуправляемым. Но когда Роланд подскочил к его кроватке, мальчуган уже крепко спал. Он немного посидел рядом. А когда вернулся к Джейн в сад, уже забыл, о чем хотел ее спросить.
Но у нее возник вопрос к нему:
– Можешь не рассказывать мне того, о чем не хочешь говорить, но она права: у тебя в прошлом действительно что-то есть?
– Ничего особенного. Обычные детские обиды. Идеальных родителей не бывает. – А потом, желая продолжить начатый разговор, добавил: – Об этом написано в ваших дневниках. Вы были чем-то разочарованы. Она имела основания так говорить?
– В этом есть крупица истины. Возможно, полторы крупицы. Но это моя вина: что-то я в своей жизни упустила. А у Алисы было все. Взгляни на это с точки зрения нашего военного поколения. Ей повезло. История обошлась с ней милостиво. Как и правительство. Хорошие школы, бесплатные уроки танцев и музыки. И с каждым годом все в ее жизни становилось лучше и лучше. Если сравнивать с тем, что было раньше, толерантность восторжествовала во всем. И мы ее обожали. – Она замолчала, а потом добавила, словно уточняя свои слова: – В жизни вашего поколения.
– А что она, по-вашему, имела в виду, говоря, что может спасти и вас?
Прежде чем ответить, Джейн долго смотрела на него. С возрастом ее красивое лицо приобрело властные черты. В тусклом свете фонариков ее уверенный взгляд, тонкий прямой нос, резко очерченные скулы придавали ей вид могущественной дамы, возглавлявшей крупное предприятие или влиятельную страну.
– Ich habe nicht die geringste Ahnung, – сказала она. «Я не имею ни малейшего понятия».
* * *
Меряя шагами VIP-зал аэропорта, он вспоминал их разговор – те три вечерних разговора в саду. У него была веская причина размышлять об этом, да и времени было предостаточно. Романтичный флер вояжа на частном самолете постепенно выветривался. Поездка из Лондона в аэропорт Бристоля заняла четыре часа из-за аварии на шоссе. Сидя в роскошном автобусе, они уверили себя, что самолет будет ждать их на летном поле. Но не тут-то было. Их встретила встревоженная молодая женщина в узкой прямой юбке и накрахмаленной белой блузке. Она взяла у них паспорта и сообщила, что их рейс до Мальмё задерживается на два часа. Элитарный VIP-зал располагался в огороженной проволочной сеткой временной постройке в дальнем конце аэродрома рядом с долговременной автостоянкой. Роланд с Питером Маунтом и его сослуживцами имели все это здание в своем распоряжении. Там был титан с кипятком для чая, рядом с которым высилась башенка картонных стаканчиков, а также стояла коробка с чайными пакетиками и бутылка молока. Ни кофе, ни закусок. Терминал с кафе и ресторанчиками располагался на другом конце летного поля, в двух милях отсюда. Еще тут были четыре шеренги стульев в стальных рамах, стоявших около низких пластиковых столиков. Питер и его коллеги по электроэнергетике сбились в стайку за одним из столиков обсудить последние детали своего бизнес-плана. Роланд устроился на другой шеренге стульев поодаль. Перед выходом из дома он прихватил с книжной полки «Кузину Бетту» [91] в английском переводе. Он невольно прислушивался к голосам за соседним столиком: вещал в основном Питер. У него давно выработалась привычка говорить, перебивая других и повышая голос всякий раз, когда ему казалось, что сейчас ему начнут возражать. И теперь он взялся руководить действиями группы при том, что в ней все считались равноправными партнерами. Это ему напомнило времена «Ватаги», когда двадцатидвухлетний Питер, неплохой лидер-гитарист, с удовольствием командовал всеми, от носильщиков до администраторов концертных площадок и своих музыкантов.
Через полтора часа женщина вернулась. Они так и не поняли, где она все это время была. Их самолет вынужден был изменить курс и сесть в Лионе, чтобы забрать там его владельца, Джеймса Тарранта Третьего. Прошло два часа. После чего пришло новое сообщение: м-р Таррант сел в свой самолет. Но самолет с ним полетел не в Мальмё, а в Берлин. Там он сядет для дозаправки и уж потом заберет их. В случае непредвиденных обстоятельств в городе для них будет забронирован отель, где их и будет ждать хозяин воздушного судна. Очередное сообщение, пришедшее ближе к вечеру, никого не удивило. Берлинский аэропорт Тегель не справлялся с необычно большим наплывом рейсов. Поэтому частный самолет заберет их отсюда завтра в девять утра. За ними уже выслали транспорт, чтобы доставить их в «Гранд-отель» Бристоля. Это было объяснимо. Всем хотелось сейчас находиться в Берлине. И любой владелец личного самолета устремлялся туда. Как и любой с авиабилетом в кармане. Все новостные агентства в мире посылали туда репортеров, переводчиков, съемочные группы. Министерства иностранных дел отправляли дипломатов. Военные самолеты барражировали в небе и всегда имели приоритетное право посадки. Он прочитал сотню страниц «Кузины Бетты» и уже не мог смотреть на эту книгу. Ему хотелось узнать последние новости. В VIP-зале не было ни газет, ни телевизора, ни радиоприемника. Совещание специалистов по электроснабжению давным-давно закончилось. Прошел еще час, и за ними приехал автобус. Идя по салону в поисках свободного места, Роланд услышал: «Я мог бы рассказывать внукам, что был в Берлине через два дня после падения Стены. А теперь я буду там на следующий же день!»
Сгрудившись у стойки регистрации в отеле, все оживленно шумели. Перспектива поесть и выпить сильно взбодрила команду Питера. Собравшись вместе, они зарядились энергией, предвкушая возможность в считаные годы невероятно разбогатеть. Извинившись, Роланд пошел к себе в номер. Ему хотелось потолковать с Лоуренсом перед тем, как тот ляжет спать. Трубку сняла няня.
Дети
