сердца и не вдохновлялъ его ни на какую здоровую мысль, ни на какое свѣжее движеніе. Память о СофьѢ Николаевнѣ также бѣжала отъ него, и самъ онъ боялся думать объ этой женщинѣ; стыдился своей теперешней жизни и съ каждой минутой сознавалъ все больше и больше, что образъ Софьи Николаевны уже не имѣетъ для него животворной силы.
И опять вечеръ не обошелся безъ Ольги Ивановны. Онъ не нашелъ никого у М — виновыхъ, но въ запискѣ его приглашали пріѣхать въ театръ въ литерную ложу съ лѣвой стороны. Тамъ онъ нашелъ свою возлюбленную вмѣстѣ съ гувернанткой и, помѣстившись позади Ольги Ивановны, не глядѣлъ на сцену, но за то любовался ея плечиками и вралъ съ ней всякій вздоръ. Въ антрактахъ входили въ ложу разные фешенсбли и въ томъ числѣ также Битюковъ, который помирился съ Ольгой Ивановной. Они присаживались, жали руку Телепневу, болтали все больше въ эротическомъ вкусѣ съ Ольгой Ивановной и уходили.
Ольга Ивановна была, въ этотъ вечеръ, особенно весела. Она все распрашивала Телепнева, не имѣетъ ли онъ какихъ нибудь тайныхъ знакомствъ за кулисами, и совѣтовала ему завести ихъ, когда она и всѣ другія барыни надоѣдятъ ему.
— А гдѣ Павелъ Семенычъ? — спросилъ Телепневъ въ послѣдній антрактъ.
— Онъ уѣхалъ къ знакомцу своему, игумену, въ — скій монастырь.
— Часто бываютъ эти поѣздки?
— Почти каждую недѣлю, — отвѣтила Ольга Ивановна, и, прикрываясь вѣеромъ, шептала — ты ко мнѣ послѣ спектакля…
Телепневъ, конечно, не отнѣкивался. Сани его въѣхали въ ворота, вслѣдъ за возкомъ Ольги Ивановны. Въ угловой они пили вдвоемъ чай. Въ домѣ все спало. Въ передней прикурнулъ мальчикъ-казачекъ, который ѣздилъ съ барыней въ театръ. Большого лакея не было; онъ отправился съ Павломъ Семенычемъ въ отъѣздъ.
Не мало прошло времени съ той минуты, когда Ольга Ивановна и Телепневъ вошли въ угловую, до того момента, когда Телепневъ сталъ прощаться.
— Хочешь я тебя провожу? — спросила Ольга Ивановна.
— Куда?
— Домой, къ тебѣ; мы прокатимся, а потомъ ты меня привезешь назадъ.
— Прекрасно!…
Поѣхали. Ночь стояла дивная; только вѣтеръ все крѣпчалъ и немножко рѣзалъ глаза при скорой ѣздѣ. На своихъ маленькихъ саняхъ Телепневъ долженъ былъ плотно прижать-
Ся къ Ольгѣ Ивановнѣ и придерживать ее за талію. Они дали два конца по Театральной улицѣ, потомъ спустились на Кузнечную площадь, съ площади поднялись на Преображенскую, проѣхали мимо Чекчуринскихъ казармъ, остановились даже передъ окнами квартиры Телепнева и поѣхали опять на Театральную улицу. Эта прогулка, въ лунную ночь, въ саняхъ была какъ-бы повтореніемъ того, что случилось годъ передъ тѣмъ. Стояла такая же ночь, морозная, блестящая, съ крѣпкимъ вѣтромъ и скрипучимъ снѣгомъ. Также точно сидѣлъ Телепневъ въ саняхъ и придерживалъ за талію молодую и красивую женщину; на него также смотрѣли прекрасные глаза и улыбались ему уста радостной улыбкой! Но то ли это было? Этотъ вопросъ представлялся Телепневу; но его не бросило въ краску; онъ не ужаснулся той пропасти, которая раздѣляла его недавнее прошедшее отъ настоящаго-
И совершенно спокойно высадилъ онъ у крыльца Ольгу Ивановну, взошелъ съ ней въ сѣни, поцѣловалъ ее, можетъ быть, въ сотый разъ въ этотъ день, и завернувшись въ свои бобры, отправился домой спать.
XX.
Прошло мѣсяца полтора. Въ Чекчуринской казармѣ очень опустѣло. Квартиры Сорванцовыхъ и Рыбака стояли незанятыя. Не было Агаши, Мемноновъ ходилъ сердитый и молчаливый. Абласовъ началъ готовиться къ экзамену; Горшковъ совсѣмъ поселился въ домѣ начальницы, обѣдалъ тамъ по цѣлымъ недѣлямъ, и только занимался, что своимъ лу-тикомъ. _
Жизнь Телепнева прошла въ эти полтора мѣсяца самымъ безалабернымъ, и, въ то же время, монотоннымъ образомъ. Каждой день онъ плясалъ или на балѣ, или на какомъ нибудь пикникѣ, или на folle journée. Всѣ антракты проводилъ въ обществѣ Ольги Ивановны, и дома бывалъ только ночью и утромъ до двѣнадцати часовъ.
На лекціи совсѣмъ почти не заглядывалъ. Съ Абласовымъ и Горшковымъ видѣлся чрезвычайно рѣдко.
Начался великій постъ. Веселости смолкли; прекратился плясъ. Павелъ Семенычъ отправился говѣть въ свой монастырь къ знакомцу-игумену, захвативши съ собой цѣлый ворохъ божественыхъ книгъ. Ольга Ивановна, конечно, не сопровождала его. Она ѣздила къ вечернѣ, а вечера проводила съ Телепневымъ, и занимала его больше юмористическими разсказами про своего благовѣрнаго Павла Семеныча. Она приучила Телепнева къ слушанію такихъ юмористическихъ разсказовъ. Говорить про чувствительные предметы онъ съ ней не хотѣлъ; серьезный разговоръ Ольга Ивановна могла вести только о практическихъ вещахъ… а разсказывать смѣшныя и скандалезныя исторіи она была большая мастерица.
Въ понедѣльникъ на второй недѣлѣ поста, они сидѣли въ угловой и говорили опять-таки о Павлѣ Семенычѣ.
— Что-то онъ ужь зажился у своихъ монаховъ, — замѣтилъ Телепневъ.
— Помилуй, мой другъ; онъ туда столько повезъ книгъ, пока всѣ перечитаетъ, весь постъ пройдетъ, — отвѣтила Ольга Ивановна.
— Такъ, что онъ любитъ монастырскую братію больше своей несравненной Оляши? — спросилъ смѣясь Телепневъ.
— Только въ великомъ посту…
Въ эту минуту послышалься громкій говоръ въ передней0
— А! вотъ и рнъ, легокъ на поминкѣ,—воскликнула Ольга Ивановна и пошла встрѣчать своего благовѣрнаго.
Влаговѣрный, увязанный зеленымъ шарфомъ, облобызался и съ Оляшей, и съ Телепневымъ, и съ охами объявилъ имъ, что его въ дорогѣ что-то разломило, и онъ всепокорнѣйше проситъ извинить его, сейчасъ же ляжетъ въ постель и желаетъ, чтобъ его напоили горячимъ.
Телепневъ предложилъ: не послать ли за докторомъ; но Павелъ Семенычъ не согласился на это, сказавши, что онъ самъ себя всегда лечилъ и всегда былъ здоровъ. Ольга Ивановна ушла въ кабинетъ ухаживать за супругомъ, а Телепневъ, не прощаясь, удалился по-французски.
На другой день Павлу Семенычу сдѣлалось хуже. Онъ весь день пролежалъ въ страшномъ жару. Ольга Ивановна сидѣла возлѣ него, Телепневъ также усердствовалъ, предлагалъ ему даже почитать что-нибудь вслухъ; но больной былъ уже такъ не хороши, что почти все время молчалъ, и тревожно метался на подушкѣ. Къ вечеру послали за туземной знаменитостью, профессоромъ съ какой-то мудреной нѣмецкой фамиліей. Знаменитость объявила, что у Павла Семеныча признаки тифя. Тифъ дѣйствително оказался…
XXI.
Темно было въ домѣ М-иновыхъ. Зала и гостиная стояли неосвѣщенныя. Въ угловой горѣла одна свѣча; въ спальнѣ, гдѣ лежалъ Павелъ Семенычъ, теплилась лампада за бѣлымъ алебастровымъ щитомъ. Вольной уже нѣсколько дней лежалъ безъ сознанія; но въ этотъ вечеръ жаръ унялся, глаза прояснились, и тихимъ голосомъ онъ сказалъ уже нѣсколько сознательныхъ словъ, Ольга Ивановна сидѣла у кровати, и разсѣянно глядѣла, не въ лицо мужа, а въ уголъ, темнѣвшійся чернымъ пятномъ. Въ угловой комнатѣ послышались шаги. Она сейчасъ же встала, и вышла; а черезъ минуту7 вернулась съ Телепневымъ, который, взойдя,
