остановился осторожно у дверей.
Видъ всей спальни и больного кольнулъ его прямо въ сердце. Павелъ Семенычъ лежалъ въ безпомощной позѣ, и его похудѣлое, но все еще пухлое лицо, смотрѣло прямо на жену и на Телепнева съ добрымъ, жалостно-простодушнымъ выраженіемъ Мучительно сдѣлалось Телепневу при мысли, что онъ, въ эту минуту, такъ безсовѣстно обманывалъ его; гадко ему сдѣлалось, когда онъ вспомнилъ, что въ Этой самой комнатѣ, гдѣ добрякъ могъ умереть на его глазахъ? онъ забавлялся съ Ольгой Ивановной любовью и слушалъ ея скандалезные анектотцы про ея ни въ чемъ неповиннаго мужа.
— Борисъ Николаичъ, — проговорила Ольга Ивановна? указывая мужу на Телепнева.
Павелъ Семенычъ приподнялъ руку, и улыбнулся.
— Очень радъ… — прошепталъ онъ, — онъ славный… — й больной силился взять жену за руку. — Я его очень люблю… душа моя… — вырвалось у него. Ольга Ивановна поцѣловала его въ лобъ.
Подойдите ближе, — сказала она Телепневу; — присядьте вотъ на табуретъ.
Телепневъ не двигался; ему было слишкомъ жутко.
— Я такъ счастлива, голубчикъ, — шептала Ольга Ивановна, наклоняясь къ больному, — что тебѣ лучше… Только ты молчи, не разговаривай!
— Умру, — промолвилъ больной, и вдругъ его взглядъ замутился. — Гдѣ дѣти?… выговорилъ онъ и совсѣмъ умолкъ.
Телепневъ взглянулъ ему въ лицо. „Дѣйствительно умретъ“, проговорилъ онъ мысленно. Онъ уже видѣлъ нѣсколько смертей, и лицо, голосъ, глаза Павла Семеныча припомнили и навѣяли ему смерть… Онъ отвернулся и пріотворилъ дверь.
— Душа моя, — шептала Ольга Ивановна, цѣлуя рукй больного и, въ самомъ дѣлѣ, глотая слезы, успокойся, тебѣ лучше… '
И вдругъ она остановилась, увидавши, что Телепнева нѣтъ въ спальнѣ. Она взглянула на мужа заплаканнымъ? но- безстрастнымъ взглядомъ, встала и быстро вышла въ угловую,
— Что ты, Борисъ? — спросила она Телепнева, Который сидѣлъ на диванѣ съ поникшей головой и блѣднымъ, какѣ полотно лицемъ.
— Онъ плохъ… Мнѣ страшно жалко его», — вымолвилъ Телепневъ и чуть-чуть не зарыдалъ.
— Умретъ? — спросила Ольга Ивановна, й въ этомъ Вопросѣ послышалось ему не скорбь, а удивленіе… И, не дожидаясь его отвѣта, она обняла его и сластолюбиво протей* тала: „Ты мнѣ останешься, душка моя!’;..“
«
Точно ужаленный, отскочилъ отъ нее Телепневъ. Его бросило въ краску, губы его задрожали; онъ взглянулъ па нее быстро, презрительно, и трепетнымъ голосомъ сказалъ:
Вы мнѣ гадки!… Бога вы не боитесь, вѣдь онъ умираетъ!…
Больше у него не хватило словъ; онъ не могъ на нее смотрѣть; еслибъ еще одна минута, онъ бы съ ненавистью бросился на нее.
Ольга Ивановна хотѣла. было взять его за руку, но онъ отшатнулся и почти вскричалъ: „Оставьте меня!“ Онъ выбѣжалъ въ переднюю, схватилъ свою шинель и, выскочивъ на крыльцо въ сильнѣйшемъ волненіи, побѣжалъ по улицѣ. На этотъ разъ уже не простая впечатлительность заговорила въ Телепневѣ. Онъ былъ глубоко потрясенъ. Чаша переполнилась, вся пошлость его отношеній къ Ольгѣ Ивановнѣ уязвила его. Эта женщина, своимъ бездушнымъ сластолюбіемъ оскорбила въ немъ тѣ свѣжія силы, которыя онъ не успѣлъ еще Потратить въ своемъ селадонствѣ, и все стало для него ясно; онъ не раскисъ, не расчувствовался, ему не хотѣлось ни плакать, ни изливаться; въ немъ тотчасъ же родилось твердое желаніе убѣжать изъ этого лживаго и пошлаго міра, не лгать каждодневно самому себѣ, не анализировать себя безплодно, а начать какое-нибудь дѣло. Бросить Ольгу Ивановну ничего ему не стоило. Съ нею онъ ничего не терялъ, ему слѣдовало только жалѣть о себѣ и о освоенъ опошлѣніи.
Онъ пришедд, домой и тутъ же рѣшилъ, какъ ему быть. Къ дому М — иновыхъ его ничто не влекло; но ему жалко было Павла Семеновича и онъ сказалъ себѣ, что разорвавши всякую связь съ Ольгой Ивановной, онъ будетъ навѣщать только больнаго. Никакихъ вопросовъ больше онъ себѣ не задавалъ, а съ завтрашняго же дня хотѣлъ начать готовиться, хлопотать о запискахъ и засѣсть за чтеніе.
Рано утромъ всталъ онъ на другой день, и когда вспомнилъ о вчерашнемъ, то вскипѣло у него сердце на Ольгу Ивановну и стало ему также гадко, какъ въ ту минуту когда она обнимала его на диванѣ.
Яковъ замѣтилъ, что баринъ всталъ гораздо раньше обыкновеннаго, началъ перебирать книги и вообще повелъ себя другимъ образомъ. Телепневъ послалъ его за Горшковымъ, и когда тотъ пришелъ, то за утреннимъ чаемъ онъ очень серьезно объявилъ ему, что покончилъ со своей свѣтской жизнью, будетъ проводить время дома и съ товарищами, а Горшкова проситъ заниматься съ нимъ каждый день, или по крайней мѣрѣ раза три въ недѣлю, часа, по два музыкой.
Предъ уходомъ на лекціи, Телепневъ получилъ записку отъ Ольги Ивановны. Записка начиналась такъ:
«Милый мой дурачокъ!
Еслибъ я не знала, что ты бываешь иногда нервенъ, хуяіе всякой женщины, то я доля. на была бы выдрать тебя за уши, за твою вчерашнюю выходку…»
Записка была разорвана въ куски Телепневымъ. Ему сдѣлалась противно за Ольгу Ивановну. Онъ не могъ думать, чтобы она не поняла его вчерашняго возмущенія; и вмѣстѣ съ тѣмъ, вся записка была проникнута какимъ-то диллетан-скимъ цинизмомъ.
Человѣкъ дожидался отвѣта. Телепневъ не хотѣлъ отвѣчать письменно и велѣлъ доложить Ольгѣ Ивановнѣ, что онъ будетъ сегодня въ два часа.
На лекціяхъ Телепневъ сидѣлъ и слушалъ внимательно, весело толковалъ со своими однокурсниками и безъ всякихъ нервныхъ волненій отправился въ два. часа на Театральную улицу.
Въ залѣ онъ никого не нашелъ; Ольга Ивановна встрѣтила его на порогѣ спальни, куда онъ осторожно приотво-рилъ дверь.
— Онъ спитъ, ему лучше, — тихо проговорила она и, затворивъ за собою дверь, хотѣла было поздороваться съ Телепневымъ, какъ она обыкновенно привыкла, но онъ такъ на нее взглянулъ, что она даже потупилась.
— Пойдемъ въ кабинетъ, — сказала она, и пошла черезъ гостиную.
Телепневъ чувствовалъ, что между нимъ и этой женщиной все кончено. Онъ не хотѣлъ изливаться передъ ней. Но и сантиментальной жалости не закралось въ его душу; надо же было показать ей, чти не капризъ и не нервность заговорили въ немъ наканунѣ.
— Что съ тобой? — спросила Ольга Ивановна, когда Телепневъ притворилъ дверь кабинета. — Я право не могу понять. Да говори же, что жъ ты молчишь? Развѣ я провинилась чѣмъ противъ тебя?
— Ничего я не имѣю противъ^ васъ, — отвѣтилъ онъ тихо. Но я прошу васъ оставить меня…
— Да что съ тобой?… повторила опять Ольга Ивановна.
— Вы меня развратили! — вскричалъ онъ. — Вотъ что со мной!… Я гадокъ самому себѣ! здѣсь, въ этомъ домѣ, гдѣ мужъ вашъ умираетъ, мы точно злодѣи какіе!… Вѣдь это мужъ вашъ!… Вы его могли не любить; но должна же быть жалость, уваженіе… Да избавьте меня отъ объясненій.
