отзвонил Шустов. – А что за покупатель?
– Убалтываю мужика Жуковой. За сколько отдашь? Не торопись с ответом, прими во внимание, что нас тут много.
– Мне не до этого дома, отдам по костам, за три двести.
– Не догоняешь… Повиси пока, изображаю бурную торговлю с тобой, – Миша принялся ходить по Biergarten, для убедительности истово жестикулируя. Сев снова напротив Хельмута, заявил, что умял Глеба на три и шесть.
– Три четыреста и тебе процент от нас сверх цены.
– Хельмут, это жмотство. Твоей Эльзе соткой больше или меньше, роли не играет.
– Максимум – три с половиной.
– Это уже кошерно! Пиво допью и займусь.
Хельмут довез Мишу до Дома, сказав, что надо не тянуть. Наумов прошелся по саду, прикидывая… Делать договор на три двести, а немцам предлагать платить три пятьсот – не прокатит. Придется осчастливить Глеба – я тебе немцев до трех с половиной поднял, на триста больше, чем ты хотел! Нигде не жмет? Триста – это общий навар, общий, Ка-арл! Сотку Карлу, вторую – себе. Но ртов действительно много, все собравшиеся в старой новой стране под общей крышей – все в курсе. И так уже за спиной шорохи, что он за деньги от собственного сына отказался, стало быть, третью сотку кордебалету. А Миша еще и тридцать пять штук комиссии заначит.
– Девочки! Ваша мама пришла, молока принесла! Сторговал для Жуковой наш Дом. Завтра привезут покупательницу – бывшую бабу Хельмута, попрошу всех вон вместе с детьми. Борь, – крикнул он Маркову, – организуй на утро уборку дома.
– А молоко-то где? – спросила Наташа.
– Не спешите. Я получу комиссию, Жукова – этот шикарный дом, мы вас не обидим.
– Выборы, выборы, кандидаты-пидоры… – промычал Матвей. – Вам все бы деньги, а завтра решается судьба Америки.
– «Однажды в Америке» – новый эпизод сериала, – объявила Куки. – Днем Миша с Борей ублажают Эльзу, вечером мы зовем к себе Хельмута. Кормим, поим и муркаем перед теликом.
– У них в глазах уже нули вращаются, – вздохнул Самойлов. – Вань, скучно с ними, даже сценарий о них писать уже неохота.
– Деньги не могут быть скучны, это суть научного мировоззрения, – произнес Наумов. – А насчет сценария, чур, я в доле. Тут могут быть очень большие деньги.
К вечеру следующего дня и в доме на Хафеле, и в доме Глеба квартирный вопрос отошел на второй план – все не отрывались от телевизоров и компов, где в онлайне менялись цифры голосования в Штатах. И еще два дня мужчины в отключке провели у компов и телевизоров, не теряя надежды, а Маруся истерила, что приход Байдена – это конец капитализма.
– Да что тебе Трамп? – Ася не понимала, как расчетливая Жукова может так убиваться из-за вопроса, к жизни мало относящегося.
– Маня защищает обездоленных цисгендерных белых мужчин, – завелся Миша. Сейчас пойдут шабаши феминисток, крестовые походы BLM, оргии активистов в борьбе с климатом…
– Тем не менее финита ла комедия! Квир-социалисты победили, – объявил Самойлов. – Аська права, ставим на этом точку. Через полгода уже будет не вспомнить, кто победил в том финале, где они катались на коньках с перьями в жопе. Маня, не горюй, давай лучше выпьем.
– Наливай уже. А что ты сам как в воду опущенный? – Маруся переводила взгляд с Моти на Куки, с Куки на Мотю.
– Засиделся я тут, завтра улетаю…
Матвей нехотя объяснял, что его ждут там-то, а еще где-то там, и на заводик заскочить нужно… Странное с ним что-то происходит, Куки его только-только до себя допустила, а он такой снулый.
Через две недели дом Глеба был продан. Эльзе перестали сниться кошмары, что она открывает утром газету, а там репортаж, как белокурая немка выгоняет из дома еврейку. Хельмут пригласил всех на пикник обмыть сделку. На уникально-живописном озере – убеждал он всех. Пикник в ноябре, экстрим по-немецки, а что делать, раз рестораны закрыли-таки? Хельмут прижился в Доме, охотно рассказывая новым русским друзьям о своей жизни. Он оказался вполне милым и забавным, – судачили барышни, – так по-хозяйски ходит по Дому, уже приглядывает, чтоб чего не сломали…
– Стены вдоль лестницы уже в пятнах. Детям никто объяснить не позаботился, что руками надо не за стенку, а за перила держаться. Придется заново красить, – прилюдно заявил Хельмут.
– Придется – покрасишь! Ты на аренде сэкономил, – рыкнула Маруся.
– Маруся, главный вопрос математики – не все ли равно? – муркнула Корнелия.
– Ты-то что поддакиваешь? Матвей с чего внезапно уехал?
– Поезд движется из точки «а» в точку «b». Гамлет решает вопрос to be or not to be, вот пусть сам с собой и разбирается…
Глава 29. Новый московский сезон
Звон колокольчиков, жужжание пчелы, «маримба» десятого айфона – Ася, Маруся и Миша смотрели в свои гаджеты, из которых всем троим сыпались одинаковые месседжи Корнелии. Ванечка, как обычно, качался на снарядах.
«В Москве холод жуть жуть,
все врут про глобальное потепление
_эмодзи_фига».
«Скоро к вам класс класс
_эмодзи_танцующая_девушка».
– Только в Москве зимой и можно было выжить, – Ася за прошедшие полгода полностью освоила роль opinion leader. – В Москве благодать, куда лучше, чем в твоем Берлине.
– Так мы с Ванечкой в Москву зимой и прилетали. Он меня вызволил из берлинского локдауна, – Жукова решила поддержать беседу, но в этом не было нужды, Ася теперь шпарила монологами.
Теперь ее любимой темой стала опасность прививок, ей от Пфайзера было так плохо… Чем делать прививки, лучше никуда не летать, пока корона не кончится.
– Корона теперь навсегда, – очнулся от дремоты Миша. – Ты, мамочка, рано или поздно смиришься с прививками, никуда не денешься.
– Есть от них вред, нет ли, не знаю и знать не хочу, – заявила Маруся. – Я делала прививки по социальным причинам, чтоб сохранить привычные степени свободы.
– Ко всему приспособимся, – сквозь дремоту произнес Миша. – Самойлов ни на один день летать не перестает.
– Я уже за ним не успеваю следить, в его метаниях уже есть что-то ненормальное, – сказала Жукова.
– Они с Корнелией все-таки вместе или как? – подошел Ванечка.
– Уже никто не понимает, – Миша упорно хотел подремать.
Подремать не удалось, в айфон продолжали сыпаться сообщения.
– Белкин на фэбэ повесил: «Лучшая вакцина от короны – второй паспорт». Турчанский пишет: «Гуляли Песах, поминая незлым словом изменников Родины, отсиживающихся на пляжах Тель-Авива».
В Москве, как всегда, гульба. У Миши аж четыре приглоса на квартирники. Распродажа брендовых шмоток под шампанское, дегустация виски нового урожая, презентация трэш-романа и конкурс «У кого круче часы»…
– Часы – это тема, особенно для мужчин, – сказал Ванечка, – нам же ювелирка не положена, а заявить о себе нужно не меньше, чем женщинам.
Ванька Жуков стал большим спецом и в сфере fashion, и в автомобилях, но его подлинной страстью были часы. Часы в наше время – такая же декларация, statement, как и автомобиль.
Самойлов признает только с турбийоном – его Franck Müller стоит где-то под двести тысяч, но всегда носить часы с турбийоном – это показушно. На каждый день у него Rolex – достойный, но вполне тривиальный бренд, как у всех. Для катаний на мопедах по экзотическим странам – Breitling на каучуковом ремешке, всего за пятерку. Где-то у Самойлова валялся и IWC, и Audemars Piguet, который Матвей не любил, невыразительный какой-то, хуже него только Baume&Mercier… В последнее время он даже и любимый Müller надевал редко – прикупил Panerai Submersible просто за название, все рты раскрывают, мало кто слышал.
Марков, он и есть Марков. Они и правда с Хельмутом похожи – для формальных случаев у обоих консервативные золотые Lange&Söhne, а на каждый день и для спорта – у обоих Omega. Вневременная классика, Джеймс Бонд и все такое, но уж больно избито, никакой индивидуальности.
Поэтому Наумов забросил свою Omega, пару лет назад купив Rolex, он – человек солидный, не тусовщик, как Самойлов с турбийоном. На выход надевал Chronograph Chopard, когда хотелось быть ближе к народу, носил отстойные Tissot за двести евро, показывая, что часы его вообще не заботят. Он и по Тель-Авиву
