Монце Трабаль и вкладывает оба документа в один конверт, адресованный Эльвире Торрес. Пишет ей, что нашла это послание в их архивах. Предлагает Эльвире познакомиться с этим текстом, надеясь, что он ее не слишком потрясет, и подтверждает: она в полном ее распоряжении, если та захочет его обсудить. Еще добавляет, что «Интернешнл Трейсинг Сервис» тоже всегда к ее услугам, и еще – здесь есть предмет, принадлежавший Лазарю Энгельману.
Она долго колеблется. Наверное, это малодушие – но на сей раз она не хочет ничего форсировать. Пусть уж Эльвира дойдет сама.
В тот же день она получает новости от Лусии Хеллер:
«Дорогая Ирен,
Не знаю, как выразить Вам нашу признательность. Нас так взволновали присланные Вами документы.
Вы приносите извинения за то, что разыскали в Варшаве так мало, но даже не представляете себе, как ценны для нас эти следы. Только представьте сами. Ведь у нас от них не осталось вообще ничего. Нет даже могилы, чтобы собраться вместе.
Прочитав текст Эвы, моя мать словно снова увидела своего дядюшку Медреса, он там такой же нежный и мудрый, каким остался в ее памяти. Она сожалеет, что ее отец умер, не успев прочесть этого, ибо каждый день его жизни ему не хватало дорогого брата. В их братских отношениях мой дедушка был предпринимателем, а Медрес – интеллектуалом. Они обожали друг друга и постоянно ссорились.
Моя мать вспоминает, что Эва своей мамы не слушалась. Эстер она помнит женщиной сдержанной, соблюдавшей все приличия. Тот факт, что в гетто она взялась за оружие, просто потряс ее! В те трагические часы Эстер и Эва выказали подлинную храбрость. Надеюсь, это запомнят моя дочь и мои племянницы, и такой пример сделает их еще сильнее.
Строки, в которых Эва пишет о своих братьях, глубоко взволновали нас. Когда моя мать видела их в последний раз, младший даже не умел ходить. Она сочла важным собрать и детей, и внуков и прочесть им сочинение. В конце все расплакались, и получилась как будто церемония ее памяти.
Я часто думаю о том, что Вы сказали мне. Не позволять их смерти затмевать их жизнь.
Благодаря Вам частичка этой жизни к нам вернулась.
Я заказала рамки для фотографий Эвы, пусть она займет свое место среди нас всех. Я много рассказывала моей семье о Вас и о Вашей работе. Они все здесь хотят Вас повидать! Для нас было бы большой честью, если бы Вы согласились приехать к нам в Буэнос-Айрес».
Она отвечает ей:
«Дорогая Лусия,
в тот день, когда мы слушали запись Эвы, я подыскивала слова, способные утешить Вас, облегчить Ваше путешествие к умершим родственникам. А сегодня Вы возвращаете мне то же утешение, и как раз когда я в нем очень нуждаюсь. Спасибо, что напомнили мне с Вашей великодушной эмоциональностью суть моей задачи – то, что воспитала во мне ваша тетя.
В ваших корнях соединяются храбрость Эстер, духовная сила Эвы и нежность Медреса. Вам досталось прекрасное наследство. Уверена, что Вашим детям, когда они вырастут, будет из чего черпать вдохновение. Что касается приглашения – я приеду с радостью, как только моя работа оставит мне хоть немного свободного времени».
На следующий день она еще до рассвета выезжает в Людвигсбург.
Через четыре часа она уже звонит в дверь совсем неприметного здания, ничем не отличающегося от других. Извне никому бы и в голову не пришло, ни что двери внутри бронированные, а обшивка стен из стали, ни что здесь хранится свыше двух миллионов досье на нацистских преступников. Центральное управление по расследованию преступлений национал-социализма было создано в 1958-м. В то время большое число виновных преспокойно жили, не скрываясь, ими никто не интересовался, или же они были амнистированы, отсидев в тюрьме всего несколько лет. Они вернули себе общественное положение, требовали выплат пенсионных задолженностей. Немецкое население больше не желало суда над нацистами. К Центральному управлению, как его здесь называют, отнеслись так же прохладно, как и к «Интернешнл Трейсинг Сервис». Молодые прокуроры, которых туда направляли, приезжали во враждебно настроенный город, каждый день приносил им все новые оскорбления и угрозы. Все было против них, чтобы отбить у них охоту работать, заставить убедиться, что их труд останется символическим. Но их молодость оказалась обоюдоострым оружием. Они свежим глазом взглянули на преступления, неслыханные по сути и размаху. Были потрясенные до такой степени, что в первые же недели испрашивали возвращения на родину. А вот оставшиеся продемонстрировали удивительно боевой настрой.
До начала восьмидесятых ИТС помогал им собирать доказательства и находить свидетелей. Макс Одерматт в одночасье решил запретить им доступ к самым полным архивам о нацистских репрессиях. Стоит Ирен только подумать об этом, и ее переполняет гнев. С отставки бывшего директора прошло больше десяти лет, но она все помнит. Центральное управление продолжает преследовать нацистов по всему миру, перелопачивать тысячи страниц досье в поисках пропущенного имени, улики. Почти все нацистские преступники скончались – большинство в своих постелях. Умерли многие свидетели. Те, кто выжил, уже в преклонном возрасте, их память слаба. Нет другого места, признается она себе, где так ощущалось бы несовершенство правосудия, его бессилие, и благородство его миссии. Ибо людвигсбургские прокуроры так и не сдали позиций.
Сегодня Центральное управление объединяет юристов, историков и архивистов. Оно создавалось как временная структура, чье закрытие без конца откладывалось, пока наконец не стало институцией демократической Германии. Это место – вместилище памяти, живой и не дающей покоя. Необходимо спуститься во тьму, прозондировать преисподнюю.
Ирен здесь ради Лазаря.
Ее сажают в зале, где другие исследователи работают в монастырской тишине. Она надевает рабочие перчатки. В ее распоряжении – несколько ячеек. В них – свидетельства с процесса над Куртом Францем, который начался в октябре 1964-го в Дюссельдорфе. Там около года судили десять эсэсовцев из центра умерщвления в Треблинке. Одиннадцатый обвиняемый умер до начала процесса. Самой крупной рыбой был Курт Франц – бывший комендант лагеря. Тогда он был таким жеманным, что узники прозвали его «Лялькой» – «куклой». Лялька выдумывал все новые пытки, чтобы причинять узникам побольше страданий. После войны Лялька снова стал поваром, как и раньше, и безмятежно жил в Дюссельдорфе, пока за ним не пришли. У него дома полицейские нашли альбом с фотографиями из Треблинки с надписью на обложке «Schöne Zeiten» – «Доброе времечко». Да он и старался продлить его, пока его не отправили охотиться на партизан на побережье Триеста.
Из тех мужчин, что сидели на скамье подсудимых, в одном или двух иногда
