что заставляет его делать это не страсть, движущая миром, а, скорее всего, отсутствие билета.
Я застелил постель, сходил в умывальник и, рискуя порезаться, так как сильно качало, побрился: завтра на эту процедуру у меня не будет времени. А потом опять зашел к проводнице и напомнил ей, что она должна разбудить меня за полчаса до моей станции.
– Да что ты волнуешься, лейтенант, – опередил проводницу кавалер, – разбудим мы тебя, разбудим… Знаешь, Клава, анекдот есть такой… приходит к проводнице пассажир и говорит: «Разбудите меня в Ярославле…»
«Валет, – мысленно обругал я кавалера и отправился в свое купе, – ты ей прокрутишь мозги часов до трех, а там она уснет и ее саму придется будить, как героя анекдота, который ты начал рассказывать».
Анекдот этот с длиннющей бородой, и знают его на всех железных дорогах союза, но Клаве он неизвестен, и она внимает кавалеру, раскрыв рот.
Я лег в постель и стал слушать доносящийся через стенку купе голос кавалера: «…тогда пассажир подходит к проводнице в четвертый раз, дает ей пятерку и просит разбудить в Ярославле… и опять начинает говорить, что он крепко спит и, когда его начинают будить, придумывает разные небылицы, лишь бы от него отвязались и не мешали спать. «Хорошо, – отвечает ему проводница, – я вас разбужу, а если вы не будете просыпаться, вынесу на перрон, там досыпайте, за пятерку это можно…» Утром мужик просыпается и спрашивает у соседей: «Ярославль проехали?» «Конечно, – отвечают ему, – еще ночью». Тут он заорал диким голосом и помчался к проводнице разбираться. Кричит он, ругается, толпа собралась – проводнице сочувствуют. Одни советуют милицию вызвать – хулигана унять, другие говорят: «С какими людьми работать приходится». А проводница отвечает: «Это еще что… Я вот ночью одного в Ярославле высаживала, по его же просьбе, дак тот даже покусал меня…»
Кавалер хохочет, а смеха проводницы не слышно, наверное, смысл анекдота до нее не дошел…
Больше я ничего не слышал, так как заснул, надеясь, что в действительности, и тем более со мной, ничего подобного не случится. Но я ошибся.
Проводница, растрепанная, заспанная и злая, разбудила меня, когда поезд уже пришел на станцию. Помня о том, что он стоит две минуты, я выпрыгнул на перрон и помчался в голову состава. А поезд между тем тронулся и стал быстро набирать ход.
«Ни хрена, поспали» – мелькнула в голове фраза из какого-то анекдота. Но тут из багажного вагона высунулась знакомая физиономия. «Забрали гроб, забрали… вон он», – закричал взяточник проводник. И точно, на перроне стояла военная машина, почти такая же, как была у Гоши, и комендантское отделение заталкивало ящик в кузов. Мне стало стыдно за опоздание, я прыгнул в кузов за последним солдатом. Водитель закрыл борт, и мы поехали.
Было пять часов утра, стояла кромешная тьма. Уличное освещение почему-то не работало, не мелькали в многоэтажках редкие окна полуночников, не светились, как обычно, гирлянды огней в подъездах. На какой-то выбоине машину тряхнуло так, что брезентовый полог упал и наглухо закрыл нас от внешнего мира. Никто не пошевелился, чтобы поднять полог. Не стал этого делать и я.
Ехали долго, и за всю дорогу никто не спросил меня ни о чем, и сами спутники не перемолвились ни словом. Когда автомобиль остановился и полог открылся сам собой, было светло. Машина стояла на плацу, посредине которого располагался стол. Слева от него, одетые в черное, сидели родственники Уварова. Справа стоял взвод солдат, которые при моем появлении взяли карабины «на-краул».
От родственников отделился парень и подошел ко мне. Я узнал проводника взяточника.
– Что же ты, лейтенант, – произнес он хриплым голосом, – не сказал, что братана везешь?
Я был зол на него и ответил:
– Все мы на этой земле братья.
– Ну как же так, как же так. – повторял проводник. Но мне было не до него, потому что вокруг творилась какая-то чертовщина: два солдата разбили ящик и, вооружившись молотками и зубилами, стали лупить по железу так, что капли сварки и искры разлетались в разные стороны подобно бенгальскому огню. Парни работали споро, и вскоре лист металла на глазах стал задираться, как крышка у консервной банки. Уже через минуту гроб извлекли из контейнера, поставили на стол, бесшумно открыли крышку…
Страшный вздох пронесся над плацем, щелкнув, пали к ногам караула карабины, и все, как по команде «равняйсь», повернули головы ко мне: в гробу лежал незнакомый всем лейтенант с размытым, как на детских акварелях, лицом…
Передо мной снова вырос проводник. Он схватил меня за плечо и стал трясти, приговаривая: «Где мой брат, лейтенант? Где мой брат, лейтенант?»
– Лейтенант, – меня будил кавалер, – вставай, приехали, через полчаса станция… Билет возьмешь у меня в купе, белье там же бросишь…
– А где Клава? – спросил я, не придя еще в себя от столь кошмарного сна.
– Я за нее, – не очень любезно ответил кавалер и ушел «к себе в купе».
Future
Электричка подъезжала к Минску медленно, и Веригин внимательно рассматривал уютный и маленький по сравнению с Москвой город, неторопливых пешеходов на улицах, яркую, как после дождя, зелень, деревья, среди которых преобладали липы – признак мягкого климата.
– Ну, чего ты выпучился, – спросил Гвоздилин, – будто на родину возвращаешься?
– Интересно, – ответил Веригин, – много слышал, но никогда не бывал.
– Вот сегодня и побываешь, – философски заметил Гвоздилин, – ты лучше думай, как нам побыстрее твою проблему решить и отдохнуть.
– Да ты можешь отдыхать, – сказал Веригин, – я сам буду решать свою проблему.
– Ну уж нет, а если тебя патруль заберет. Рапалов с меня живого не слезет… Я буду с тобой… Я ведь согласие на поездку получил только потому, что обещал за тобой присматривать.
– Ну и ну, – сказал Веригин, – хорошо хоть честно признался.
– Во, – разозлился земляк, – а ты чем недоволен?
Перед отъездом они оба подошли к Рапалову, договорившись с Антипиным, что Веригин в караул заступать не будет: вдруг задержится в городе, а заступит опять дневальным по взводу.
Рапалов оглядел земляков, поморщился, поскольку они были в повседневной форме, и сказал:
– Увольнительные я вам выдать не могу. Я выписал вам предписание прибыть в часть сегодня к вечеру… Получается, что вы едете из Москвы… Так будет надежней… Я еще раз беру грех на душу в отношении тебя, Веригин…
– Да он все понимает, – сказал Гвоздилин.
– А ты помолчи, когда старшие говорят, – прервал его Рапалов. – Возьмите с собой вещмешки, чтобы картина возвращения в часть была натуральной…
Чтобы не попасть в лапы патрулю прямо на вокзале, земляки не стали выходить на
