тому же.
У меня будто разом выходит из легких весь воздух. Не могу объяснить. Просто я рядом с Ноем. С Ноем. У которого копна растрепанных темных волос и такие испуганные глаза. Он очень похож сейчас на Флинна Райдера. Просто Ной в обычной толстовке, но он кажется таким милым, что сердце разрывается. И чем ближе мы подъезжаем к папиному дому, тем хуже дело. Я просто смотрю в окно, прижав одну руку к груди, как будто пытаюсь удержать в ней свои чувства.
Ной сосредоточен на дороге и тоже не произносит ни слова.
Когда мы паркуемся на подъездной дороже, я остаюсь на месте.
– Спасибо, что подвез.
– Всегда пожалуйста. Так. – Он поворачивается ко мне, и я вдруг чувствую себя неуклюжей и косноязычной – а еще измученной ожиданием. Боже. Есть что-то невероятное в том, как я весь день думала об этом моменте и вот он наконец наступил. Как будто это чары какие-то. – Так, – повторяет он, смотрит в сторону дома и заканчивает, – твой папа на нас смотрит.
– Шутишь.
Но он не шутит: я тоже вижу папу с Чарльзом на руках в ярко освещенном окне комнаты. Он берет щенячью лапу и машет нам: «Привет!»
Ной машет в ответ.
– Так, – говорит он снова. – Я не собираюсь целовать тебя на глазах у твоего папы и твоей собаки, но должен сказать кое-что, иначе меня разорвет. Хорошо?
Я киваю под бешеный стук сердца в ушах.
Ной вздыхает.
– Ты мне очень нравишься.
– И ты мне. Очень-очень.
Он качает головой.
– Я попробую еще раз. Я был… Я был до смеха влюблен в тебя, Кейт. Так долго. – На секунду мы встречаемся глазами, но Ной тут же отводит взгляд, а я замечаю, как у него трясутся руки. – Со средней школы. С тех пор как мы лепили хлебные шарики в Храме. С того вечера, когда ты пела. Не говори ничего. Я просто хочу, чтобы ты знала.
И он обеими руками закрывает лицо.
– Ной, – окликаю его я.
– Ты можешь уйти, если хочешь. Я просто… – Он снова нервно сглатывает. – Я просто припаркуюсь у себя. И завтра могу отвезти тебя в школу, но, если тебе это кажется неприятным, я все пойму…
– Ной…
Он отнимает руки от лица и смотрит на меня.
– Папа задернул шторы.
– Что? А!
– Можно мне тебя поцеловать? – спрашиваю я, прекрасно зная, что он скажет «Да».
Под его взглядом я чувствую себя Рапунцель.
Ной отстегивает ремень и наклоняется ко мне. От одного этого у меня сжимается сердце. Все-таки получится. Ной Каплан меня поцелует. Удивительно, насколько это нелепо и неотвратимо. Он обеими руками касается моего лица, на долю секунды прикладывает палец к моим губам. А потом прикасается к ним своими, и я больше не чувствую себя Рапунцель.
Я – бумажный фонарик.
И меня поднимает вверх разгорающийся внутри огонь.
Сцена семьдесят четвертая
Слава богу, я играю в мюзикле, где в качестве декораций – матрасы, и нет, в этой фразе нет никакого сексуального подтекста.
Почти нет.
Серьезно, я не собираюсь заниматься сексом с Ноем прямо тут, на декорациях, во время костюмированной репетиции.
Или когда-нибудь еще.
В смысле, на декорациях.
СЛУШАЙТЕ, МНЕ ПРОСТО НУЖНО ПОСПАТЬ.
Потому что вчерашняя ночь выдалась… бессонной. И вовсе не из-за того, что мы с Ноем засиделись допоздна и целовались. Мы, конечно, засиделись и целовались, пока у меня губы не начало покалывать, а дыхания не хватало уже настолько, что я едва выдавила «Спокойной ночи».
Но потом я лежала в кровати, глядя на полог и размышляя о том, как мне исполнится тридцать, пятьдесят, я уже бабушкой стану и все равно, все равно буду помнить лицо Ноя в тот момент, когда он наклонился ближе, вздох нетерпения, который я почувствовала прямо перед тем, как наши губы встретились. В голове у меня все крутилась и крутилась фраза, которую он сказал прямо перед тем, как я вышла из машины. «Увидимся завтра». В ней столько обыденности – и столько возможностей. Словно она вся пропитана магией. Минут через десять он прислал мне смайлик с сердечком, и я прижала телефон к груди, думая о том, что даже этого мне никогда не забыть. Даже смайлик.
А пока все это происходило в моей голове, я печатала и стирала сотни сообщений Андерсону, и в этом была своя особенная радость. Снова знать, что я могу просто написать ему. Написать что угодно, восторженную ерунду например, и не держать ничего в себе. Отчасти я уверена: именно из-за Андерсона нас с Ноем раньше все время прерывали. Мир просто не мог подарить мне ничего, подобного прошлому вечеру, если я не могла разделить этот момент с Энди.
Возможно даже, это я сама не могла подарить себе ничего, подобного прошлому вечеру, пока не смогла разделить этот момент с Энди.
Я так и не написала ему. Поняла, что хочу рассказать лично. Хочу визжать, обниматься, обсуждать детали и отбиваться от навязчивых вопросов.
И тут я понимаю: еще я хочу увидеть таким Энди. Пусть расскажет мне о Мэтте.
Весь день кажется мне сном. Утром Ной быстро и нежно целует меня дважды: когда я сажусь в машину и на парковке, перед тем как выйти. Сразу после этого я бросаюсь на поиски Андерсона и утаскиваю его в Богом забытый туалет еще до первого звонка.
Рассказываю ему все, и он тут же начинает верещать.
– Что вы сделали? – Он выскакивает из кабинки, и в следующую секунду мы уже прыгаем вокруг унитаза. Энди обнимает меня и несколько раз целует в щеку. – О боже, да! – Он прижимается лбом к моему лбу. – То есть все серьезно? Ты расскажешь нашим? А Рейне и Брэнди? Можно мне рассказать Рейне и Брэнди?
– Конечно, – сияю я.
Но рассказывать им ему не приходится.
– Итак, Кейт, – говорит Рейна, – что там было между вами с Ноем на уроке истории?
– А что?
– Вы не просто взглядом друг друга раздевали, у тебя даже на губах появилась эта улыбочка…
– Да! Улыбка! – вмешивается с видом триумфатора Энди. – Рейна, ты права! Я ей годами об этом говорю.
– А лицо Ноя. Когда ты наклонилась вперед и у тебя волосы вот так упали… Ему нехорошо стало.
– Пускай обедает с нами, – предлагает Брэнди.
Но на пороге столовой к нам подбегает запыхавшийся Девон Блэкуэлл.
– Привет, – говорит он и моргает два раза подряд. – Джао только что потребовала собрать
