- Серьезный ты человек, Егор Иваныч, - с суровой приязнью говорит старик. - Ты у меня в доверии. Иначе нас никакой силой не удержишь. Мы, знаешь, свечным салом смажемся и в замочную скважину уйдем. А теперь все, кончились наши скитания, старая, - впервые обращается он к жене.
- Как скажешь, Игнат Захарыч, - робко улыбнулась старушка. - А я согласная.
Трубников подозвал к себе Надежду Петровну.
- Ступай с Прасковьей контору прибрать. Мы их туда поместим.
- А контора?
- Обойдемся покамест, канцелярия у нас, слава богу, еще не наросла.
Надежда Петровна выходит из дома. Тотчас из-под крыльца вынырнул пес, завертел от радости хвостом.
Багровый закат охватил небо. И на этом багрянце далеко за деревней с удивительной четкостью вырисовывается на взлобке холма силуэт коровьей упряжки и двух женщин. И уж силой, торжеством человеческой воли веет от этой картины.
Полустанок.На теневой стороне стоит коньковский "выезд". Копчик жует сено, Алешка дремлет на козлах. Рядом с полустанком идет строительство водонапорной башни. Оттуда отъезжает полуторка с гремящими бортами. Наперерез грузовику выходит Трубников с поднятой рукой.
Грузовик тормозит, из кабины выглядывает остроглазый шофер.
- Подбросишь в Коньково?
- А тебе зачем? - подозрительно говорит шофер. - Ты же при своей карете.
- Да не меня - наши коньковские мужики с двенадцатичасовым приедут... Цельная артель!
- На мадерку будет?
- Не обижу...
- Порядок, - усмехнулся шофер. - Живи, пока живется, о счастье думай иногда, выпивай, когда придется, а веселись всегда! -продекламировал он и, развернувшись, поставил грузовик рядом с коньковским тарантасом.
Слышится гудок паровоза
Рабочий поезд медленно приближается к пустынной платформе. С площадки одного из вагонов неловко спускается задом наперед какая-то бокастая тетка с бидонами.
Тревога и недоумение на лице Трубникова.
Еще один пассажир сходит с поезда, напутствуемый шутками и дурашливыми криками вагонных дружков. Это парень лет двадцати двух, в пиджаке, брюках, заправленных в яловые сапоги, военной фуражке, в распахнутом вороте виднеется треугольничек морской тельняшки. За плечами у парня завернутая в рогожу пила, в руке ящик с инструментами. Поравнявшись с Трубниковым, парень уловил странно-пристальный взгляд незнакомого пожилого человека.
- Чего уставился, папаша? - говорит он развязно. - Или на мне узор наведен?
- Ты не с Конькова будешь? - спрашивает Трубников.
- Хоть бы и так, как ни странно! - ответил парень. - А ты, видать, из оркестра, которым меня встречать должны?
- Почему один? - резко спросил Трубников.
- Никак, председатель? - хлопнул себя по лбу парень и протянул Трубникову руку. - Маркушев Павел Григорьевич, как ни странно.
- Где остальные? - угрюмо спрашивает председатель.
- Еще наряд не закрыли, - уклончиво отвечает Маркушев, - погодить придется...
- Ты со мной не хитри! На разведку, что ль, прибыл?
- Может, и так, а может, личную жизнь уладить, - независимо говорит Маркушев. - А коли начистоту: сомневаются мастера, как бы осечки не вышло.
Они идут через площадь.
- Не огорчайтесь, папаша, - добродушно улыбается Маркушев, глядя на опечаленное лицо Трубникова. - По стопочке примем? Я угощаю.
- Ты вроде довольно наугощался, - неприязненно отзывается Трубников.
- Все в норме... как ни странно. Они подходят к экипажу.
- Алеха! - обрадовался Маркушев земляку. - Как она, ничего?
- Ничего...
- Дай петушка - будет хорошо!
Маркушев кинул Алешке руку, а Трубников отходит, чтобы расплатиться с водителем грузовика.
- Рейс отменяется. Получай за простой.
- Обижаешь, хозяин!
- Алименты, что ль, платишь?
- Один я, как Папанин на льдине, - обиделся шофер.
- Ну и хватит с тебя.
Трубников садится рядом с Маркушевым, и экипаж, заскрипев всем своим расхлябанным составом, загрохотал по булыжной мостовой.
- Силен фаэтон, как ни странно! - хохочет Маркушев. - Прямо для музея!
- Может, он еще и будет в музее, - серьезно отвечает Трубников. Слушай, Маркушев, мы агитацией не занимаемся, а мужикам отпиши: могут крепко прогадать...
- Это на чем же? - Маркушев закуривает длинную папиросу и откидывается на сиденье.
- Мы большую стройку планируем. Своих мастеров не будет - чужих подрядим.
Маркушев сожалеюще-насмешливо глядит на Трубникова. За последние горячие месяцы Егор Иваныч сильно пообносился. Заботами Надежды Петровны на нем, правда, все цельное, но истершееся до основы, штопаное, латаное, сапоги стоптаны, сбиты. К тому же у него опять болит ампутированная рука, и он ухватился за культю здоровой рукой. Вид у председателя далеко не блестящий.
- Как ни странно, а все же странно, - резвится Маркушев, пуская голубые кольца. - С каких же это достатков, папаша? Штаны заложишь?
Трубников, прищурившись, разглядывает парня.
- Я так прямо и напишу ребятам: мол, колхоз голь-моль ставит вам ультиматум! - Маркушев хохочет, довольный собственным остроумием.
- Веселый жених у твоей невесты, - как-то удивительно спокойно, глядя на Маркушева, произнес Трубников.
Тарантас приближается к Конькову. Дорога прорезает березовый редняк. Маркушев безмятежно дымит в мире с самим собой и окружающим тихим солнечным простором. Трубников молчит задумавшись.
По правую руку, за березами, на луговине, поросшей густой травой, мелькает фигура косаря в синей рубахе.
- Это что еще за ударник полей? - очнулся Трубников. - Стой, Алешка!..
- На кой он нам сдался? - спросил Маркушев.
- Ворюга! Колхозную траву валит. - И, спрыгнув с тарантаса, Трубников устремляется к косарю.
- Шебуршной он у вас! - благодушно посмеивается Маркушев.
- Да, такой чудик! - соглашается Алешка, но, будь Маркушев проницательней, он бы уловил, что шутка возницы целит вовсе не в Трубникова
- Мать честная! - вдруг с ужасом произнес Алешка - Да ведь это папаня!..
На опушке рощи сошлись Трубников и Семен.
- Под суд захотел? - опасным голосом произносит председатель.
Семен, не обращая внимания, действует косой. Валятся через сизо-голубой нож сочные стебли травы.
- Кончай, слышь?!
- А корову мне чем кормить?! - орет Семен, размахивая косой. - Корова не человек, она жрать обязана!
- Отработаешь на косовице - получишь сено...
- На том свете угольками! Пшел с дороги!
- Тогда коси, где положено!
- Там сухотье! Захватили всю землю, дыхнуть негде! - Он вновь заносит косу.
- Не дам! - Трубников становится прямо под косу. Их взгляды, полные ярости, скрещиваются.
- Хоть и брат ты мне, хоть и родная кровь!.. - затряс губами Семен и пустил острый нож. прямо по щиколоткам Трубникова. Тот успевает подпрыгнуть. Ударом ноги Трубников ломает рукоять косы. Семен бьет Трубникова. Начинается жестокая драка
С дороги видны фигуры дерущихся. По направлению к ним бегут Алешка и Маркушев.
Трубников вышиб из рук Семена сломанную косу и закинул ее подальше от себя. Подбежавшего Алешку отшвыривают, как кутенка.
Когда же подоспел Маркушев, драка внезапно кончилась. Сбив Трубникова с ног, Семен нагнулся над ним, чтобы половчее стукнуть, и тут страшный удар в живот поверг его на землю. Он попытался встать, но еще один удар левой в скулу окончательно решил его боеспособности.
Трубников отходит в сторону и, зачерпнув воды из лужицы, ополаскивает лицо.
Семен медленно, держась за живот, подымается.
- Что накосил - сдашь Прасковье на скотный двор, - холодно говорит Трубников. И Алешке: - Подсобишь отцу. Мы сами доберемся.
Он идет прочь вместе с Маркушевым, но вдруг поворачивается и подходит к Семену.
- Долг за избу ты мне сегодня вернешь, - говорит он негромко, но очень выразительно. - Понятно? Иначе - раздел, ломать буду...
Семен ничего не отвечает, лишь бросает на Трубникова взгляд раненого зверя.
Трубников нагоняет Маркушева
- Мы с Семеном с детства любили на кулачках биться, - говорит он, - но в деревне болтать об этом не обязательно.
- Слушаюсь, Егор Иваныч! - каким-то новым голосом отвечает Маркушев.
Под вечер. В доме Трубниковых. Борька что-то рисует с альбома
Никогда, никогда не сольются
День и ночь в одну колею.
Никогда не умрет революция,
Не закончив работу свою...
- тихо напевает Трубников.
Он ходит по избе, держась за культю. У него, видно, опять болит рука и всякие мысли одолевают. Проходя мимо печи, он прикладывает ладонь к ее чуть теплому боку и снова хватается за культю. Затем он подходит к Борису и заглядывает через плечо. Борька резко захлопывает альбомчик и не открывает до тех пор, пока Трубников не отходит от него. Надежда Петровна заметила эту сцену, и лицо ее болезненно скривилось. Трубников успокаивающе и намекающе кивает ей. Надежда Петровна берет пустые ведра и выходит из дома
- Слушай, Борис, - обращается Трубников к пасынку. - Неладно у нас получается. Ты на меня волчонком глядишь... а мать переживает.
