ее было некому. Жаль. Обкурившись, Елизар меньше бы досаждал Матвею. Сейчас он первым делом нашел дыру в заборе и стал лазить к соседке Зое Марковне в огород, где не столько воровал, сколько вытаптывал. Просто удивительно, сколько упорства, сил и энергии способен затратить хулиган на бессмысленные разрушения. Не по злобе, а из извращенного чувства юмора.
– Ну вот на шиша ты Марковне опять огород перепахал?! – спрашивал Матвей.
– А че? Прикольно.
Когда огород наскучил, настала очередь Матвея. Часа в три ночи, когда Магардон уходил на дно, а Елизар перехватывал управление Борисом Николаевичем, кабан взлетал на крыльцо, таранил дверь рылом из вороненой оружейной стали и вопил:
– Матюха, спишь, что ли! Ну спи, спи! Не стану будить! – и гнусно хихикал.
Дверь трещала, но держалась, а Матвея подбрасывало, будто под ним взорвалась граната. Когда наконец удавалось унять сердце и кое-как слепить разорванное на куски тело, Елизар вновь шарахал в дверь:
– Мотька!
И так до утра. Или долбанет разок и затаится, как в анекдоте, где сосед швыряет башмак в стену, а Матвей полночи лежит, ожидая: вот-вот опять вдарит.
Заодно подшучивал шалун и над Магардоном. Под забором у Матвея валялись разные железки. Было время, когда он промышлял сдачей металлолома: бродил по деревне и округе, собирая механический хлам, который валялся повсюду, начиная от неподъемных ржавых останков механических динозавров и до железной мелюзги – пружин, болтов, гаек, непонятных деталей, похожих на части головоломок. Потом он это дело забросил, но с тех пор осталась валяться в подзаборном бурьяне всякая ржавая мелочь. Из этих-то остатков повадился Елизар выбирать самые острые и корявые железяки и бросать их в грязевую ванну посреди двора. Сидя в кабане, он управлял им, как экскаватором или бульдозером, заставляя Бориса Николаевича толкать рылом металлическую требуху или переносить ее в зубах. Самое забавное, что наслаждаться результатом он мог только в воображении. Когда Магардон находился у руля, младший бес как бы не существовал или, во всяком случае, себя не помнил и не сознавал, а потому не присутствовал при том, как старший, поев комбикорма, приправленного мешанкой, и совершив моцион, плюхался в ванну и тут же с позорным визгом выскакивал из нее как ошпаренный. В итоге выходила Елизарова забава боком Матвею – это ему приходилось лезть в грязь и шарить в луже в поисках опасных предметов.
За этим занятием застал его бредущий мимо забора ветхий дед Велехов.
– Пиявок разводишь?
– Бес озорует, – отозвался Матвей, выбрасывая на сушу очередную железяку.
– Разве ж это озорство? – дед остановился и оперся на столбик штакетника. – В кабане сидючи, особо не разгуляешься. Вот когда он в Сосновке в Анне Павловне сидел, там он себя оказал.
– В Скобелевой сидел?! – изумился Матвей. – В главе сельской администрации? Так я и думал, что она с нечистью знается!
– Да нет же, в другой Анне Павловне, в заслуженной учительнице, пенсионерке. Сам я, конечно, доподлинно не знаю, но тамошние люди рассказывают, что жила старушка тихо-мирно, с хлеба на воду перебивалась, а потом не выдержала и написала в Район, в администрацию, заявление, чтоб пенсию прибавили, не то она Путину пожалуется. Ей оттуда вежливым письмом ответили: потерпите, мол, немного, скоро не только вам, всем повысят, а между тем для острастки, чтоб воду не мутила, наслали на нее бесов. В то время как раз перепись населения началась, и районное начальство решило сэкономить на почтовой посылке или курьере – впарило бесов переписчикам в нагрузку, чтоб старухе доставили.
Пришел переписчик к старушке, начал чин чинарем записывать: имя-отчество, дата рождения и прочее. Записал, попрощался и вдруг спохватился: «Ах, простите, чуть не забыл… Посылочка вам, распишитесь, что получили», – и ставит на стол картонную коробку. А сам, пока старушка копалась, ручку искала, чтобы расписаться, шмыг за дверь. Бесы вылезут, разбираться не станут, в кого вселяться, влезут в того, кто поближе.
– Ни фига себе! – изумился Матвей. – Вот обломалась бабка. Поделом – не дразни начальство.
– С тех пор и началось, – продолжал дед. – Сперва с мелочей. Народ думал: пацаны хулиганят. Коротают время, не могут дождаться, пока окончат школу и улетят из родной деревни. В один прекрасный день вдруг разом забурлили все нужники в Сосновке и пошли извергать дурно пахнущую лаву. Отцы перепороли всех недорослей, однако не выяснили, кто придумал мерзопакостную забаву и откуда взяли карбид. Недоросли стояли на своем: «Не мы». В другой раз завыли все деревенские собаки, да не просто, а с переливами, как сирены при воздушном налете. Сутки напролет концертировали, несмотря на пинки и уговоры.
Потом случилось того хуже: в магазине вся водка в воду превратилась. Ну не может так быть, чтобы во всех бутылках сразу! В магазине подменить продавцы не осмелятся. С завода, что ли, такую привезли? Конечно, мало кто из мужиков магазинную берет, разве что для форса, обычно сами гонят. Однако обидно. Наконец кто-то догадался, что это специально так подстроено, чтоб народ поднять против законной власти. Многие согласились, но уточнили: надо только посмотреть в интернете и убедиться, что такую же провокацию учинили не только у них в деревне, но и по всей стране.
Но в это время прибежал Пашка Шинкарь и сказал, что в двух флягах у него брага обратилась в вонючую водичку и заплесневела. Мужики – те, что гнали, – бросились по домам проверять. У всех та же история. Стало ясно: ведьма гадит. А как узнать кто? Во-первых, сразу понятно, что баба. Не то чтоб мужики были на пакость не способны, этого никто не утверждал, но водяру испоганить – на это ни один из мужского пола не решился бы. Даже самый зловредный. Стало быть, половину подозреваемых сразу отмели. Значит, ведьма. И ясно кто: Колотушкина Дарья Семеновна. Во-первых, вдова. Троих мужей в могилу свела и на четвертого зарится. Во-вторых, только глянь на нее, и сразу понятно – чертовка: рыжая, косоглазая, на левую ногу хромает… Это даже перебор – и одного из признаков было бы достаточно. Кошек полный дом развела, а когда по улице идет, людей сторонится да про себя что-то бормочет. Приступили к ней: «Ты зачем, Дарья, порчу наводишь?» Она в отказ. Уперлась и ни в какую. Стали способы вспоминать, как уличить. Вспомнили: связать и бросить в воду. Одни говорят: если выплывет, то ведьма. Другие спорят: наоборот, если потонет. Никого не осталось, кто знал бы, как по науке. Решили испробовать, а там видно будет. По обстоятельствам. Ты небось знаешь: у них омут есть на Сунеге, самое подходящее место. Туда и бросили. Потрепыхалась в воде Дарья, булькнула и пошла на дно. Одни кричат «ведьма», другие «не виновна». Спорили, спорили, наконец сообразили: это же проба, а не казнь. Надо спасать. Вытащим, потом разберемся. Стали нырять. Еле нашли. А в ней жизни нет. Не откачали. Плотников возьми и скажи: «Ведьма или нет, а Митьке повезло». Дмитрий Волкодеров – это тот мужик, которого покойная Дарья себе в мужья прочила. В общем, вопрос остался открытым. Решили поглядеть, что дальше будет.
Дальше случилось вот что: проснулись однажды, а со двора не выйти. У всех калитки и ворота за ночь срослись с заборами, словно их и не было. Даже следов от петель не осталось. Хошь не хошь, а прорубили заново. Но это были еще цветики. Пошли ребятишки на Сунегу купаться, а вернулись в синяках и укусах. Вся мелочь – плотва и окуньки – отрастила длинные зубы, словно пираньи. Хорошо еще, что насмерть не закусали. Притащили мужики на берег пять автомобильных аккумуляторов, соединили, опустили провода в воду, и все кровожадное рыбье поголовье всплыло кверху брюхом. Погибли все без разбору, в том числе – невинные или попросту не успевшие отрастить клыки. Осталась Сосновка без рыбы.
Стало быть, понапрасну Дарью сгубили.
И тут началось. Чистый тридцать седьмой год. Чуть ли не с десяток ведьм разоблачили. Какая из баб с которой враждовала, тут же свою ненавистницу в ворожбе обвиняла. Неизвестно, чем бы кончилось, если б не Марина, продавщица из магазина «Хлебодар», который Илья Калачев в прошлом году открыл на улице Красных партизан. Она-то и приметила, что Анна Павловна Скобелева, бедная пенсионерка, которая прежде у кассы в тощем кошельке копейки перебирала, стала вдруг полную корзину набирать, платить не считая, а сама вроде как пополнела, хотя ясно: всего, что накупила, ей одной не съесть.
– Бесов кормила! –
