симптомы у вашего кабана.
– Да вот надысь только, – схитрил Матвей, чтоб не смущать врача сложной и запутанной историей.
– Н-да, случай сложный, – сказал Федор Михайлович. – К сожалению, ни один вуз не готовит свиных психиатров, поскольку свиная психиатрия как наука отсутствует, что не означает, что свиньи не способны страдать психическими заболеваниями. Как раз очень даже способны – это высокоразвитые млекопитающие с очень тонкой и чувствительной психической организацией.
– Это чушки-то тонкие и чувствительные? – удивился Матвей. – Они ж дерьмо жрут!
– Насчет экскрементов вы заблуждаетесь, – возразил Федор Михайлович, снимая очки (выходит, можно было застать его в определенные моменты без очков, в чем последователь юнговской гипотезы о синхронизации увидел бы еще более тесную связь с фрейдовскими изображениями). – Дерьмо они не едят. Психически больные особи не в счет. Впрочем, у людей то же самое… А вообще свиньи очень чистоплотны. Отводят уголок для туалета и испражняются только там. Подальше от мест, где едят и спят. По-свински они живут только тогда, когда люди помещают их в невыносимые для них условия.
Матвей усомнился:
– Пословицу знаете: «Свинья всегда грязь найдет»?
– Опять же навет! – воскликнул Федор Михайлович. – Полуправда! Да, свиньи ищут грязь, но зачем? Чтобы замараться? Нет, конечно. Купаясь в жидкой глине, свиньи спасаются от накожных паразитов. Совсем как люди, которые едут за тридевять земель на курорты лечиться грязевыми ваннами. У нас с домашними свиньями вообще очень много общего. Дикие-то совсем другие. Домашние за десятки тысяч лет, что жили рядом с людьми, совсем изнежились. Чуть что, закатывают истерики. Главное, заметьте, не напоказ, а из-за нервов. Визжат, будто их режут. Кто-то измерил в децибелах громкость их визга – оказалось, выше, чем у двигателя реактивного самолета. Если не ошибаюсь, двигатель джета выдает сто двадцать пять децибел, а свинья – сто тридцать. Хавронья может в обморок хлопнуться от неожиданности или избытка чувств. Не то еще хуже – скончаться на месте от инфаркта.
Матвей подумал: «Бережнее надо с Борисом Николаевичем обходиться. Не дай бог окочурится от нервов, тогда придется бесов в себя принять».
– Так как мне быть, доктор? Что делать-то?
– Есть шарлатаны, которые ставят диагноз по фотографии, – сказал Федор Михайлович. – Я, пока не осмотрю животное, ничего сказать не могу. Да и самому любопытно, что за феномен такой. Подождите, закончу прием и съезжу, погляжу на ваше чудо.
До Березовки они добрались на белой «Ниве» Федора Михайловича, который, загнав тачку во двор к Матвею, облачился в грязноватый врачебный халат и был готов к осмотру пациента.
Борис Николаевич дрых без задних ног в грязевой луже посреди двора.
– Здоров клопа давить, – прокомментировал Матвей.
– Это нормально, – сказал Федор Михайлович. – Все свиньи много спят и проводят во сне чуть ли не две трети суток.
Они расположились на краю лужи. Матвей позвал:
– Эй, сосед.
Кабан приподнял уши, прислушиваясь, но не проснулся. Молчал и Магардон. Матвей отыскал под забором отвалившуюся планку штакетника, потыкал Бориса Николаевич в бок. Кабан что-то проворчал во сне, Магардон проснулся:
– Еще раз разбудишь, я тебе.
– Сосед, – прервал его Матвей, – тут человек приехал, хочет с тобой побеседовать.
– Какого беса ему надо?
– Помнишь, я тебя про пацанчика спрашивал? Это его парнишка потерялся…
Магардон захохотал.
– Пусть в брюхе у своей мамаши поищет. Здесь нет ни одного. Коли опять разбудите – головы поотрываю.
Магардон захрапел. Притворно, потому что через минуту храп затих, – бес в самом деле уснул. Матвей победно посмотрел на ветеринара.
– Ну?
– Не-ве-ро-ят-но, – прошептал Федор Михайлович.
– Дальше еще закидонистее, – пообещал Матвей.
Он склонился к кабаньему уху и позвал негромко:
– Елизарушка, просыпайся, засоня.
Молчание. Только Борис Николаевич, тихо похрюкивавший во сне, насторожил лохматые уши.
– Елизарка! – Матвей начал сердиться.
Кабан открыл глаза, повел рылом из стороны в сторону, словно пытаясь сообразить, на каком свете находится, затем перевалился на другой бок, повернувшись спиной к визитерам, и, судя по всему, вновь уснул.
– Елизар, вставай! – закричал Матвей, не опасаясь уже разбудить Магардона.
Кабан вскочил, будто ошпаренный, подбежал к Матвею и ветеринару, остановился. И вдруг принялся трястись и отряхиваться совершенно по-собачьи. Брызги липкой глины полетели во все стороны. Матвею-то что. Он завсегда в затрапезе – танки грязи не боятся. Вот ветеринару в его не первой свежести халате досталось. Он успел отвернуться машинально, так что замарался не только спереди, но и сзади.
Елизар радостно хохотал. Ясно: гопник, притворяясь спящим, нарочно ворочался с боку на бок, чтобы побольше изгваздаться.
– Ты что, сука, творишь?! – вознегодовал Матвей.
– А не буди, – насмешливо парировал бес.
На самом деле он, конечно, был рад, что его разбудили и дали возможность сыграть над лохами клевую шутку.
– Я тебе, падла, врача привел, а ты, – сердито начал Матвей.
– Врачей не ем, – отрезал Елизар. – Только курей и кроликов. Или тащи его в дохлом виде. Тогда, так и быть, схаваю.
Бес он и есть бес – с ним по-человечески не поговоришь. Но и Матвей не лыком шит, попытался направить разговор в нужную сторону.
– Дурак ты, Елизарка! Не боишься, что я твоему старшому настучу: совсем, мол, малец берега попутал?
Бес протяжно зевнул:
– Нет здесь никого: ни старшого, ни младшего. Один я. Спать хочу. Отвали и врача своего забери.
На этом демонстрация закончилась. Матвей выразительно посмотрел на ветеринара и повторил вопрос, в который упаковал постановку множества практических и теоретических проблем, решаемых только в долгой задушевной застольной беседе под хорошую закуску:
– Ну?
Состоянию Федора Михайловича подошло бы определение «когнитивный диссонанс», не будь этот термин заезжен до потери смысла. Специалист с большим опытом был полностью сбит с толку и не знал, что подумать, а тем более что сказать. После долгого молчания он наконец вымолвил:
– Боюсь, ваш кабан серьезно болен.
Матвей отозвался не без иронии:
– Спасибо, доктор, очень помогли. Разъяснили. Так что с ним?
После нового приступа молчания Федор Михайлович признался:
– Не представляю.
– Так что делать-то? Вылечить можно?
– Как лечить?! Никаких методик борьбы с душевными заболеваниями свиней не существует. Вы, конечно, спросите, не стоит ли его забить? Вопрос спорный. Известно, что мясо животного, находящегося в состоянии стресса, сильно теряет в качестве. Логично предположить, что из-за психической болезни оно, вернее всего, непригодно в пищу или даже опасно для здоровья…
Большие уши Бориса Николаевича поднялись и развернулись раструбом в сторону ветеринара. У свиней очень тонкий слух, чего Матвей не знал, а Федор Михайлович, очевидно, не учел. На массивной физиономии Бориса Николаевича выразилось сначала недоумение, затем возмущение и, наконец, ярость. Он зарычал глухо и гортанно и проскрежетал, с трудом выговаривая слова человеческого языка:
– Я сам тебя забью.
По-видимому, кабан, или сидящий в нем бес, был не в ладах с русской грамматикой и не понимал, что сослагательное наклонение в данном случае служит отрицанием. Тяжко ступая, как поваленная на бок и обросшая черной щетиной статуя командора, Борис Николаевич двинулся к людям.
– Боря, ты неправильно понял! – закричал Матвей. – Он лечить тебя хочет!
Федор Михайлович, впавший в ступор, спокойно наблюдал за приближением кабана.
– Странная реакция. Обычно они стремительно бросаются в атаку.
– На кой лясы точить?! – чуть не взвизгнул Матвей. – Ноги в руки и ходу!
Он схватил ветеринара за рукав и потащил к крыльцу. Остановившись наверху, оба оглянулись. Кабан с непреклонностью миниатюрного Т-34 двигался к ним. Матвей впихнул ветеринара в дом и запер дверь на засов. Затем они услышали глухой удар. Кабан штурмовал препятствие.
– Не трухайте, доктор, выдержит, – прошептал Матвей, имея в виду дверь.
Она выдержала. Борис Николаевич отправился рушить тачку ветеринара. «Нива» тоже выдержала. Хотя пороги и низ корпуса немало пострадали. Федор Михайлович не обратил на действия кабана никакого внимания. Он размышлял.
Невольным узникам повезло. Матвей, ублажая беса брагой, оставил пару-другую литров для себя. Он усадил ветеринара за стол, налил ему полную кружку, чокнулся и провозгласил:
– Ну, будем! Для прочистки мозгов.
Уж кто-кто, а он знал ноотропные свойства своего зелья. Оно и впрямь прочистило. После бражки Федора Михайловича прорвало. Он вышел из ступора и сообщил:
– Мне все понятно.
Он попытался как можно проще объяснить Матвею, что
