Она вынесла поднос, обтянутый голубым бархатом, на котором поблескивали золотые кольца.
Он указал на самое тонкое:
– Могу я взглянуть на это?
Она подхватила кольцо и протянула ему. Оно было настолько легким, что едва ощущалось на ладони. Повертев колечко в пальцах, он мельком увидел неброский ценник. Двести франков. У него было всего триста франков. Идея потратить две трети своего состояния на кольцо казалась абсурдной. Но он хотел, чтобы именно эта покупка стала первой, которую он совершил как свободный человек.
– Я беру. – Он вытащил бумажник. – Вы положите его в футляр?
– Конечно, мсье.
Дама передала ему красиво завернутую коробочку, и он на мгновение задержал ее в руке, думая, что это первый шаг к той жизни, какой ему хотелось жить.
Он решил сэкономить на поездке в метро и дойти пешком до Сен-Сюльпис. Шагая по улицам Парижа, он узнавал город, в который влюбился с первого взгляда шестнадцатилетним юношей – целых двенадцать лет назад. Мимо спешили по своим делам женщины в элегантных туфлях на каблуке и красивых шарфах. Гудели автомобили, баржи и лодки сновали вверх и вниз по Сене. Город Света снова ожил. Даже воздух пах по-другому, и Себастьян глубоко вдохнул, наслаждаясь запахом свежего хлеба и сигарным амбре с примесью аромата цветов, выставленных в больших ведрах у лавок fleuristes [115]. Пахло свободой, возможностью выбирать еду по вкусу, жизнь по нраву и, самое главное, выбирать свою любовь. Он остановился, чтобы купить жареных каштанов; торговец склонился над древней жаровней – раскаленные угли тлели, выбрасывая облако дыма, когда он бросал орехи на металлическую сетку. Себастьян представил себе, как они с Элиз, сидя в обнимку, едят их теплыми из газетного кулька.
Добравшись до площади Сен-Сюльпис, он замедлил шаг; предвкушение и страх пульсировали в его венах. Он поспешил на рю Анри де Жувенель. Парадная дверь бордового цвета смотрела на него внушительно и несколько неприветливо. Он отбросил дурные предчувствия и нажал на серебристую кнопку сбоку, другой рукой уперся в дверь и толкнул ее. Себастьян заметил, как мадам консьерж отдернула занавеску, когда он проходил мимо окна ее каморки, направляясь к апартаментам. Он помнил, что дверь квартиры Элиз находилась слева, и дважды постучал. Он ждал, его сердце колотилось. Но за дверью царила тишина. Он снова постучался. На этот раз ему показалось, что он слышит чей-то кашель. Внезапно дверь распахнулась, и худой мужчина уставился на Себастьяна прищуренными глазами.
– Bonjour, monsieur, – начал Себастьян. – Я ищу Элиз. Элиз Шевалье.
Мужчина зашелся болезненным сухим кашлем, затем достал из рукава носовой платок и вытер нос.
– Кто ты такой?
Себастьян протянул ему руку.
– Bonjour, monsieur. Я – Себастьян. – Он не хотел называть фамилию; не хотел вставлять в разговор немецкое слово. Этот человек, вероятно, отец Элиз, явно противился рукопожатию. – S’il vous plait, monsieur [116], мне бы хотелось поговорить с Элиз.
Мужчина покачал головой и снова закашлялся.
– Я приехал из Англии, – продолжил Себастьян, опасаясь рассказывать ему слишком много.
– Pas possible [117]. – Мужчина уставился на него.
– Прошу прощения. Что вы имеете в виду?
– Pas possible! – Он повысил голос.
Себастьяну позарез нужно было взломать эту линию обороны. Он должен был увидеть Элиз или хотя бы узнать, где ее можно найти.
– Пожалуйста! – взмолился он. – Не могли бы вы сказать мне, как Элиз? С ней все в порядке?
Старик строго нахмурился.
– В порядке? – повторил он, как будто счел это слово оскорбительно поверхностным. – В порядке? Non! [118] – Себастьян почувствовал, как кровь отхлынула от лица, с ужасом ожидая того, что последует дальше. – Résistance [119] добралось до нее.
– Что вы имеете в виду? – Себастьян отшатнулся назад.
– Они пришли за ней. Вытащили ее через окно. – Его глаза были холодными и невыразительными, когда он смотрел на Себастьяна. – Акция возмездия.
– Где она? – Он просто хотел, чтобы она была жива.
– Les résistants de la dernière heure [120], – продолжил старик, как будто пропуская мимо ушей вопрос Себастьяна. – В последнюю минуту каждый заделался резистантом [121]. К тому времени, как я вернулся из Германии, все было кончено. Де Голль взял бразды правления в свои руки. Установил закон и порядок. – Он сделал паузу, чтобы перевести дух, как будто слова отняли у него все силы.
– Где она? – в отчаянии повторил Себастьян.
– Однако для Элиз было слишком поздно. Они забрали ее. – Он помолчал. – И расстреляли.
Себастьян зашатался, колени подогнулись, и он, обмякнув, рухнул на пол, прижимая кулаки к глазам, пока все вокруг не окрасилось в цвет темной крови. Нет! Это невозможно. Он бы знал.
Старик хихикнул, издавая неприятный сухой звук. Он выпрямил согбенную спину и посмотрел на Себастьяна.
– Тебе лучше уйти.
Себастьян обхватил голову руками. Он не мог подняться. Лиз! Лиз! Он потерял все, чем дорожил в этом мире. Больше ничто не имело смысла. Образ ее мертвого тела взрывал мозг – кровь сочилась из ее головы, застывая в волосах. Его Лиз.
Ее отец отвернулся и зашел обратно в квартиру, с резким щелчком закрывая за собой дверь.
Себастьян не знал, как долго просидел там скрючившись, но смутно почувствовал, как открылась внутренняя дверь.
– Вы не можете оставаться здесь. – Мадам консьерж презрительно смотрела на него сверху вниз.
Он уперся руками в пол, пытаясь встать, но сердце так колотилось, что сил не хватало. Когда он наконец поднялся на ноги, то не мог говорить. Оцепеневший, он вышел через парадную дверь на улицу – уже не тот человек, что вошел в эту дверь всего пятнадцать минут назад.
Спотыкаясь и пошатываясь, Себастьян брел по улицам Парижа. Он не имел цели. Не имел воли. Его будто выпотрошили. Он шел куда глаза глядят; холодный пронизывающий ветер, зверский голод – все было ничто в сравнении с болью утраты. Он снова оказался в 5-м округе, недалеко от Пантеона. И книжного магазина. Но он не мог заставить себя переступить тот порог. Знакомое треньканье колокольчика и встреча с мсье Ле Бользеком добили бы его окончательно.
Он брел дальше, пока бледное солнце не скрылось за османовскими зданиями, и неожиданно для себя обнаружил, что стоит на ступеньках, ведущих к Сакре-Кёр. Он вошел в церковь. Вконец измученный, он мало что видел и лишь смутно осознавал, что несколько человек преклонили колени и молятся. Он тяжело опустился на одну из скамей, и волны усталости накрыли его с головой. И тут он вспомнил о кольце. Он достал коробочку из кармана пальто и открыл ее, чтобы в последний
