но не было времени.
Сердюкова успели привязать к здоровенной крестовине в виде буквы X — кажется, такую называют андреевским крестом. Он был гол. И ему было страшно.
На стульях перед крестовиной сидели две молодых жандармских унтерши — перекачанные, бритые наголо, с одинаковыми университетскими ромбами на полевой форме и набитыми мозолистыми кулаками.
Унтерши то ли не понимали, что Сердюков уже пришёл в себя, то ли специально над ним издевались, как это вообще любят силовые бой-бабы, когда не боятся служебного взыскания. С обычным для фем бесстыдством они обсуждали его мужское достоинство.
— Нюр, а у него больше, чем я думала, — сказала одна, внимательно изучая телесный сердюковский низ.
— Ты чё, Маш, думала про его письку? — прыснула Нюра. — Правда что ли? Почему не про мою?
— Да я не в том смысле, — застеснялась Маша. — Просто заморыш совсем. Шкет. Смотришь на него — ну ничего у него между ног быть не может. А тут хоть что-то. Правда, непонятно, как оно работает.
— Да никак оно не работает, — махнула рукой Нюра. — Им же «Открытый Мозг» всё гасит. Особенно русскому человеку, чтобы мы демографию выправить не могли. Политинформацию помнишь?
Сердюков прокашлялся.
— Простите, — сказал он, — мне кажется, произошло какое-то недоразумение. Вы не хотите представиться?
Унтерши уставились на него.
— Офицерки Нюра Кратова и Маша Ястребок, Верхний Тумен.
— Верхний Тумен? Чем обязан такой…
— Не волнуйтесь, товарин, — сказала Нюра. — У нас ничего на вас нет. Пока. Вы здесь для одной… Э-э… Технической процедуры. Можно сказать, медицинского характера. Как только всё кончится, вас отпустят.
— Какой к чёрту процедуры? — спросил Сердюков, стараясь говорить с достоинством. — Я выполняю важнейшее поручение национального руководства, и если ваше вмешательство… Голос у него дрожал — я чувствовал его испуг без всякого омнилинка.
— Вас один господин желают видеть, — сказала Нюра чуть застенчиво.
Сердюк приободрился.
— И что это за господин такой, — спросил он, — что из-за него жандармского капитана на улице крутят, как тартаренского боевика? А потом догола раздевают на дыбе?
— Быстрее вам будет пообщаться, чем нам объяснять, — весело пророкотала Маша. — А вот и они…
Я увидел низкого широкоплечего азиата с коротким седым ёжиком. У него было зверское лицо убийцы и длинные мощные руки гориллы. Одет он был как типичный дальневосточный бандит — в пёструю шёлковую робу с золотыми и платиновыми копиями сердомольских значков на груди.
— Позвольте представи… — начал Сердюков, но азиатский господин проманкировал знакомством и шагнул прямо к крестовине.
В руках у него появилась упаковка одноразовых палочек для еды. Сорвав бумажку, он разделил палочки, одну взял в рот, а другой нарисовал на животе Сердюкова какой-то знак, похожий на скрипичный ключ.
Палочка даже не коснулась тела Сердюкова, но он — и я вместе с ним — ощутил в солнечном сплетении сильнейшее жжение.
Нюра щёлкнула пальцами.
— Смотрим сюда!
Мы с Сердюковым синхронно поглядели на унтершу. Она выставила перед собой картонку с крупно написанной фразой:
MA CHIENNE ANDALOUSE
Азиат поднял свою палочку и, держа её как каллиграфическую кисть, написал на животе Сердюкова вертикальный столбец иероглифов. Он по-прежнему не касался кожи, но Сердюков даже взвыл от боли.
— Теперь смотрим сюда! — щёлкнула пальцами Маша.
Она держала в руке фотографию человека с зелёным ирокезом на бритой голове и черепами-брэкетами на оскаленных в улыбке жёлтых зубах — одну из канонических карбоновых фотографий Г. А. Шарабан-Мухлюева.
Азиат тем временем выжег своей бамбуковой палочкой новое невидимое заклинание на животе Сердюкова. В этот раз боль была такой, что Сердюков заорал на всё подземелье.
— Всё, уже всё! — успокаивающе подняла руку Маша. — Последний проход.
Господин со значками сломал палочку, бросил обломки на пол и вооружился второй — той, которую держал во рту. Поднеся её к животу Сердюкова, он нарисовал на нём такой же скрипичный ключ, как в самом начале. В этот раз жжение было не особо мучительным, и Сердюков только охнул.
Господин бесконтактно начертил ещё какие-то знаки на обоих боках Сердюкова, сломал вторую палочку тоже, поклонился унтершам и вышел из комнаты.
Я подумал, что это правильно — сломать инструмент, причинивший нам с Сердюковым столько боли. Волшебная палочка, задействованная в реальном магическом акте вредоносной природы, должна быть одноразовой, как презерватив или граната.
— Вот теперь точно всё, — сказала Маша. — Сейчас зададим пару вопросов для проформы, и можете продолжать движение, товарин Сердюков…
И надо же было случиться, что именно в этот момент имплант Сердюкова меня отпустил.
Прошла секунда, и вокруг сгустился кабинет Ломаса.
— Что это за сумасшедший китаец? — спросил я, падая в кресло. — Почему его пустили ковыряться палочками для суши в животе у нас с Сердюковым? Я чуть не помер от боли. И почему меня приморозило к импланту Сердюкова?
— Дело в том, — ответил Ломас, — что сердобольские власти допустили нас к архиву с одним условием.
— Каким?
— К планированию операции подключилась их главная боевая нейросеть.
— «Калинка»?
— Именно.
— То есть мы теперь сотрудничаем с серийным… с серийной убийцей?
— У нейросетей, в том числе и этой, отсутствует требуемая для подобных инвектив субъектность. Но можно сказать, что да. Сотрудничаем. И я этому крайне рад.
— Зачем нам такое нужно?
— Во-первых, — ответил Ломас, — это было их условием. Операция проходит на территории Добросуда. Во-вторых, очень возможно, что нейросеть нам сильно поможет. Она крайне грамотно просчитывает схемы убийств — мы учимся у неё на каждом шагу.
— «Калинка» один раз уже промахнулась по Кукеру, — сказал я.
— Да. Поэтому сейчас для неё это вопрос принципа. Ну если не для неё, то для соответствующей сердобольской спецслужбы. Второй раз не промахнётся.
— То есть теперь операцию планирует «Калинка»?
Ломас кивнул.
— Фактически да. «Калинка» прочла запрещённую главу из Шарабан-Мухлюева вместе с Сердюковым. Кроме того, мы поделились с ней всей информацией по кейсу. И «Калинка», кажется, уже сделала выводы. Именно она склеила вас с имплантом Сердюкова на время этой неприятной процедуры. А сейчас отправляет Сердюкова назад в Сибирь. На бизнес-джете, что вообще-то бывает не часто.
— Значит, это «Калинка» наслала на нас сумасшедшего китайца?
— Подождите про китайца, — сказал Ломас, двигая ко мне поднос
