девушку порешительнее! И потом, по-моему, у тебя как раз все тихо-мирно. Подумаешь, мать с дедом живут в твоем доме. Это ж временно!
Я покачала головой.
– Да не в этом дело. Мне бы… прошлое распутать сначала.
Полин вопросительно вскинула бровь.
– Опять этот дневник?
– Ага. Кажется, я кое-что нарыла. Судя по записям Аурелии, дед проболтался какой-то девчонке, по которой сох. Может, из-за этого и случилась беда?
– Блин, думаешь, девчонка и стукнула?
– Она или ее мать.
Я вкратце объяснила, что к чему: раз уж Изабель Тардье была в курсе, что мешало ей просветить и сынка Шарля насчет всех дел?
– Завтра же потрясу деда, хочу во всем разобраться. Хватит секретничать!
Полин, не сводя глаз с манежа, где мама как раз нежно трепала кобылу по холке, ободряюще сжала мне руку.
– Тут я с тобой согласна. Вы с дедом достаточно близки, чтобы ты могла слегка на него насесть. А вот насчет Руди я при своем мнении. Ты…
– Ага, безмозглая дура и идиотка, знаю.
– Вот-вот, истинная правда! – захихикала Полин. – Глянь на свою маму. Столько всего пережила, но, по-моему, парится куда меньше твоего.
И правда – не знаю уж, что там Оливье ей говорил, но мама сияла, как начищенный пятак. Понятно, что пройдет еще время, прежде чем она вновь решится довериться мужчине. Может, у них с отцом Полин вообще лишь зачатки дружбы. Но глядя, как она, окруженная заботой и лаской, воркует с кобылой посреди конюшни, я осознала: мама потихоньку обживается с нами, пускает корни. Большего и желать нельзя.
* * *
Понедельник. Сказать, что решимости у меня поубавилось, – не сказать ничего. Полдня прошло, а я все не знала, как подступиться к деду. Понятно, что он взбеленится, но, может, хоть груз с души снимет? А это груз, раз спустя столько лет он злится… Тут Пьеретта прошмыгнула мимо меня, напуганная шумом. Это развлекался Лулу – совал картон в спицы велосипеда Тима, чтобы они «запели». Сам дед, донельзя довольный, как раз возник на пороге.
– Я это… цепь на твоем велике сменил, проколотую шину залатал, – провозгласил он, сияя, как медный таз. – Теперь твоя мать сможет на нем рассекать.
Нынче утром мама огорошила меня заявлением, что больше не хочет зависеть от нас с Полин, добираясь до работы. Я и не пыталась скрыть удивление. Но почему бы и нет? Это очередная высота, которую ей предстоит взять, и я не сомневалась, что она справится на отлично. Денег на машину у нее, разумеется, не было, вот дед и вызвался починить мой старый велосипед. Купил все необходимое и тут же засучил рукава, а теперь жаждет похвастаться результатом. Я вышла за ним во двор. Мой видавший виды драндулет, прислоненный к стене, и впрямь сверкал как новенький.
– Потрясающе, Лулу, молодчина! Может, выпьем чего-нибудь в саду?
Под шум, который производит Тим, крутя педали, все равно не поболтать, поэтому я сбегала за стаканами и кувшином чая со льдом. Мы уселись за кованым столиком под вишней и молча начали чаевничать. Таращась на капельки конденсата на кувшине, я выпалила, будто прыгнула в омут с разбега:
– Лулу, мне надо тебе кое-что сказать.
Дед вскинул на меня сияющий взгляд.
– Это про тебя и Руди? – предположил он.
Пощады! Он совсем не облегчил мне задачу.
– Да нет, речь о другом. Слушай… мне сложно говорить, я знаю, ты рассердишься. В общем, я дочитала дневник Аурелии.
– Так я и знал, – вздохнул он после короткой паузы.
Дед отставил стакан, сжал пальцами переносицу, прикрыл веки. Дурной знак. Лучше бы помалкивать и не нагнетать, но у меня просто не было сил молчать.
– Лулу, пойми меня правильно. Ты столько тайн навертел вокруг своего детства!
– Вот как? И почему же, как ты думаешь? – сухо отрезал он.
– Никак не думаю, в том-то и дело! И не понимаю, отчего ты так бесишься.
Дед смолчал, но я видела, как он потихоньку закипает. Была не была: надо идти до конца:
– У меня столько вопросов без ответа! Взять хотя бы Аурелию! Зачем вы ее вычеркнули из семейной истории?
Лулу вдруг грохнул кулаком по столу. Его глаза влажно блеснули, в них полыхнул гнев.
– Да потому что она погибла из-за меня, черт подери! Поэтому я о ней и не говорю! Довольна теперь?!
И, не дав мне и рта раскрыть, вскочил и решительным шагом двинул во двор. Рывком поднял мой велосипед, вскочил в седло и укатил прочь, провожаемый ошарашенным взглядом Тима: я и не заметила, как сын подошел. Значит, Аурелия погибла… Я могла бы и сама догадаться, что ее судьба трагична. Что же случилось? Похоже, мои худшие опасения, которыми я поделилась с Полин, сбываются. Раз уж Лулу винит себя в трагедии, выходит, секреты, доверенные им маленькой Тардье, вышли наружу. И вот уже семь десятков лет он вынужден жить с этим страшным грузом на плечах. Как ни прячь душевные раны – боль и чувство вины никуда не денутся. Меня так и тянуло сесть в машину, рвануть следом. Да только после такого признания ему явно хотелось побыть одному, прийти в себя. Да и мне, пожалуй, тоже. Смахнув слезы, я вдруг поняла, что… да, я плачу. Тим обнял меня, прижался всем телом. Уткнулся подбородком в плечо, прошептал:
– Как ты думаешь, сердце можно заклеить пластырем?
– Мы попробуем, котенок.
Через пару минут мы уже увлеченно лепили кокосовые шарики – одно из любимых лакомств Лулу. Глядишь, хоть это поможет вымолить прощение! Не успела я толком отойти от потрясения, как звякнул телефон. Сердце екнуло, едва на экране высветилось имя Чик-Чирика. Лишь бы он не отменил день рождения Тима! Не хотелось бы за неделю до праздника искать запасной вариант.
Сняв трубку, я мысленно приготовилась к разочарованию:
– Привет, Чик-Чирик, все в порядке?
– Да не особо, – отозвался он на удивление запыхавшимся голосом. – Твоего деда только что увезли в больницу, ему стало плохо у меня в кафе.
– Что?!
Тим, встревоженный моим возгласом, мигом отложил тесто. Чик-Чирик пояснил, что Лулу, едва войдя, попытался взгромоздиться на барный стул и вдруг повалился.
– Посетители за ним присмотрели, пока я звонил в скорую. Врачи сказали, сердце ни при чем, просто стало дурно от жары. Но на всякий случай увезли в больницу, обследовать. А поскольку у деда нет телефона, я решил сам тебя известить.
– Спасибо, выезжаю!
Повесив трубку, я вырубила духовку (черт с ними, с шариками), схватила ключи от машины и, старательно скрывая панику, обрисовала ситуацию Тиму.
– Надо бабулю предупредить, – заметил он, надевая кроссовки.
– Точно, давай сначала заскочим за ней в книжный. Руди поймет.
Часа через два врач, осмотрев Лулу, подошла к нам с мамой. Казалось, ожидание длилось целую вечность. Мама вскочила как ошпаренная.
– Ну? Как он?
Доктор, улыбнувшись, поспешила нас успокоить:
– Немного утомлен, но это нормально. Скоро все придет в норму, не волнуйтесь. Но поскольку это уже второй приступ за месяц, а возраст пациента, сами понимаете… Мы бы хотели понаблюдать за ним до утра.
– Завтра можно будет его забрать? – хором выпалили мы.
– Да, ближе к полудню. Я выпишу лекарство от давления, ему не повредит. И по возможности оградите его от стресса. Можете пока его проведать, он вас ждет.
Врач распрощалась и поспешила к другим пациентам, а мы с мамой, выдохнув, пошли в палату к Лулу. Завидев нас, дед смущенно поморщился:
– Ну что, сейчас мне влетит по первое число?
– Это за то, что в такую жару укатил на велосипеде? Или за то, что наотрез отказываешься купить телефон? В таких случаях он тебе ой как пригодился бы!
Мама старалась говорить строго, но я видела – в душе она чувствует облегчение. Лулу, несмотря на обстоятельства, ухитрился пошутить:
– Что ж, хоть какая-то польза – вам не придется терпеть мою компанию.
Я все еще пребывала в смятении и не понимала, смеяться мне или плакать. Лишь сжала ладонь деда и пробормотала:
– Это я виновата, все из-за меня… Не стоило ворошить прошлое.
– Вот и не будем больше о нем говорить, – напряженно буркнул он. – Я устал от этого. А где Тим? Что-то не видно его.
– В книжной лавке, – отозвалась мама. – Когда Лиза
