за мной примчалась, Руди вызвался за ним присмотреть. Предложил оставить его у себя на ночь. Милли сегодня тоже у него.
– Надо же, выходит, не я один не дома ночую, – хмыкнул Лулу. – Не знаю, что вы там себе думаете, но, как по мне, Руди – малый что надо.
Они с мамой оба в упор уставились на меня. Я прикинулась глухой и напомнила, что пора выдвигаться и успокоить Аннетт. Она позвонила, едва слухи о приступе у деда просочились из кафе Чик-Чирика.
Старушка уже спешила навстречу, стоило моей машине притормозить у фермы Ла-Шемольер, где она жила. Мама рассказывала, что Аннетт никогда не выходила замуж, хотя кавалеров не чуралась. Просто семейная жизнь была не по ней.
Дождавшись, пока я в подробностях пересказала обнадеживающие слова врача, Аннетт потащила нас за стол, на который выставила розовое вино и блинчики с козьим сыром – еще одним местным деликатесом.
– И что это на него нашло – вот так укатить? – в недоумении спросила она. – Совсем на него не похоже!
Мы с мамой переглянулись. По дороге в больницу я все ей выложила. А поскольку Аннетт и Лулу с детства были не разлей вода, я решила, что могу, ничем не рискуя, открыть правду и ей:
– Да он разозлился из-за того, что я нашла дневник его тети Аурелии. Всплыли какие-то жуткие семейные тайны, о которых мы и не подозревали. Лулу прямо озверел.
Аннетт досадливо вздохнула.
– Ох уж этот старый упрямец! В том-то и беда с тайнами – чем дольше молчишь, тем сложнее потом признаваться.
– Безумие какое-то! – всплеснула руками мама. – Он же тогда совсем ребенком был. Не мог же он сам донести на Аурелию?
Аннетт грустно, но ласково улыбнулась нам:
– Да что ты, ни на кого он не доносил! Просто в тот роковой вечер взрослые строго-настрого наказали нам никогда об этом не заикаться. А Луи, как известно, все указания исполняет дословно.
Выждав немного, я спросила:
– Аннетт, раз уж ты там была… Ты ведь знаешь, что стряслось с Аурелией? И кто такая Доминик?
– Знаю, девочки. Да только не мне вам правду открывать. Могу лишь пообещать, что попробую убедить Луи нарушить обет молчания. В самом деле, надо ли таиться-то? Столько лет прошло!
* * *
Следующие дни, учитывая обстоятельства, пролетели с бешеной скоростью. Лулу вернулся домой, и единственное, что я ему позволяла, – перемещаться с дивана в шезлонг с видом на огород, которым в свободные часы занималась Полин. Ворчать-то дед ворчал, но чувства юмора не утратил. Когда подруга восхитилась, какие у него красные помидоры, он выдал:
– Так я ж им задницу свою показывал!
Тим услышал это замечание и не преминул пересказать его Милли, когда та в четверг заглянула к нам в гости. Грех было не отблагодарить Руди за то, что приютил Тима, пока Лулу валялся в больнице. Хотя сердце у меня по-прежнему екало в присутствии Руди, к теме нашего прерванного поцелуя мы не возвращались. Впрочем, нам и некогда было поговорить наедине: я теперь была сиделкой, он пропадал в книжном магазине. За Милли он примчался впопыхах, его родители ждали их на ужин. Но на прощание он мне подмигнул – и я написала ему сообщение, пригласив их с Милли на день рождения Тима. Он тут же ответил:
Мы будем очень рады, спасибо! Не терпится тебя увидеть:)
Я улыбнулась так же широко, как смайлик в конце его послания.
У мамы тоже не было ни минуты свободного времени – и это здорово! В среду она засиделась допоздна с подругой детства Мюриэль. А в пятницу я сопровождала ее в центр верховой езды – Оливье пригласил ее покататься на Гайе, которая, похоже, прямо прикипела к маме. После нескольких кругов по манежу мама, сияя, призналась, что впервые за долгое время чувствует себя такой свободной и счастливой.
– Знаешь, я, пожалуй, попрошу Лулу отказаться от его планов насчет пожизненной ренты.
– Да он не захочет! Ему позарез нужны деньги после ремонта.
Мама хитро улыбнулась:
– Руди подумывает взять меня на полную ставку. Могу поселиться у деда, платить ему за аренду. Места в доме навалом.
Это решение привело меня в восторг – я очень боялась, что наше фамильное гнездо уплывет в чужие руки.
В воскресенье все столпились в гостиной – поболеть за наших в финале чемпионата мира. Тим с дедушкой нацепили футболки сборной. Полин, Мехди и Аннетт, втиснувшись на диван и размалевав щеки триколором, громогласно подбадривали «синих» [58]. Лулу со слезами на глазах горланил «Марсельезу» так, будто на кону была его жизнь. В какой-то миг я испугалась, что от переизбытка эмоций он опять хлопнется в обморок. Тем более что накануне мы водили его посмотреть фейерверк по случаю Дня взятия Бастилии. Но дедушка держался молодцом. Он ликовал вместе со всеми, когда хорватский футболист срезал мяч в свои ворота. Он вопил от восторга, когда Гризманн, Погба и Мбаппе привели Францию к победе. Он то плакал, то смеялся – как, впрочем, и мы все. А потом мы отмечали вторую звезду [59], уминая пиццу, приготовленную Полин. С теми самыми помидорами, которым якобы довелось узреть дедов тыл.
Позже, когда Полин с Мехди укатили домой, Тим уснул с блаженной улыбкой. Наверняка ему снились новые кумиры и завтрашний день рождения. В саду, за столом, под бархатно-синим ночным небом остались лишь мы вчетвером: Аннетт, мама, Лулу и я. Только я собралась объявить, что тоже иду ложиться спать, как дед удержал меня за руку.
– Погоди, Лиза. Не ложись, пока не выслушаешь, что мы с Ненетт должны тебе сказать. Тебя, Сесиль, это тоже касается, – добавил он, глядя на маму.
Ох. По его торжественной мине я поняла, что они с Аннетт все же потолковали. Будто прочитав мои мысли, та нагнулась и, пошарив в странной холщовой сумке, с которой явилась, выудила… шкатулку Аурелии! У меня отнялся язык.
– Я попросил Аннетт забрать ее из дома, прежде чем ехать сюда, – пояснил Лулу в ответ на мой немой вопрос.
– Да что ты, не стоило, – мягко запротестовала мама. – Тебе ведь до сих пор больно, так что…
Он оборвал ее взмахом руки.
– Вот потому-то пора посмотреть прошлому в глаза, – с мрачной решимостью возвестил дед. – Я заставил вас страдать из-за своего поведения. Теперь я понимаю, что утаивать правду и дальше – распоследнее трусливое свинство. Моя семья всегда отличалась отвагой. Вы заслуживаете узнать всё.
Я сглотнула, до глубины души тронутая его порывом: мне было понятно, каких усилий это ему стоит. И оттого спросила с величайшей деликатностью:
– Аурелию арестовали, да?
Аннетт ободряюще кивнула Лулу. Тот открыл шкатулку и достал пачку фотографий.
– Да, – хрипло отозвался он. – Это случилось в один печальный четверг, в июне сорок четвертого. А началось все с этого снимка…
Фотография, которую он протянул нам, запечатлела Аурелию в окружении партизан.
22 июня 1944 г.
– Аурелия! Антуан приехал, я его видел! – донесся снизу крик Луи.
Нахмурившись, девушка соскочила со стремянки, на которую только что взгромоздилась, сбежала по лестнице и выскочила на крыльцо. Полуденный зной сводил с ума. Аурелия изнывала от жары в блузке и брюках – она так вырядилась, чтобы не перепачкать платье, сметая пыль с люстр и буфетов. Несколько встревожившись, она задумалась, зачем явился Антуан. Хотелось верить, что не с плохими новостями! После того как Мимиля застрелили у кладбища, он больше не рисковал соваться к Леандру, прекрасно понимая, что мишенью в тот раз был он сам, а не сын Чик-Чирика. Да и отец потом настаивал, чтобы Аурелия не ходила к маки. Если уж Тардье следует за ними по пятам, нужно затаиться хотя бы на время. После высадки союзников в Нормандии двумя неделями ранее бои лишь ужесточились, а подпольщиков, которые удвоили усилия по борьбе с врагом, убивали одного за другим. Неужели ранили кого-то из ребят?
Но тревога мигом сменилась бурной радостью, как только Антуан вышел из сада. Увидев, как невеста мчится навстречу, он раскинул руки, подхватил ее, закружил, осыпая лицо поцелуями.
– Любовь моя, как же я соскучился!
– И я… –
