А скорее всего – просто не умел он быть сыном беспомощных родителей. Пока не умел.
Набрал «103». Гудки, слава богу, а не это «линия перегружена». Может быть, фельдшерица специально поставила такое на автоответчик, чтоб не донимали. «Не надо», – остановил себя. Было страшно думать о ком-то плохо, казалось, от цвета его мыслей будет зависеть здоровье родителей и его положение. Хотелось, очень хотелось чуда: сейчас родителей увезут, а дней через десять они вернутся здоровыми, сильными. И Свирин, окрепший за это время от физической работы, вернется в Екат, в свою квартиру. А утром поедет в офис и узнает, что всё отлично…
– В целях повышения качества обслуживания ваш разговор с оператором записывается, – прожурчало в трубке.
– Слушаю! – раздалось следом; резкий мужской голос и – фоном – какое-то потрескивание, звонки, голоса.
– Здравствуйте. Это вас беспокоят из села Захолмово, – начал Свирин.
– Какой район?
Назвал район.
– Переключаю.
Снова потрескивание, но другое – будто там вручную вставляют штекеры в нужные гнезда, как в старых фильмах.
– В целях повышения качества обслуживания ваш разговор с оператором записывается…
– Алло, – на сей раз голос женский, но тоже резкий, измотанный.
– Здравствуйте. – И Свирин стал объяснять, что с его родителями, требуется скорая помощь…
– На коронавирус мазок был? – перебил голос.
– Был…
– Результаты?
– Вчера был… Еще не было. – Свирин кряхтнул, злясь на себя, что его волнение отражается в речи – обычно он выражался складно, давно выработал в себе крепкую, начальническую интонацию. – Результаты обещают завтра.
– Результатов нет… И какую я вам бригаду пошлю?
– Ну…
– Я не могу рисковать жизнью врачей. Нужно дождаться результатов анализа.
Он хотел закричать, но задохнулся, подавился криком. Снова кряхтнул, выталкивая из горла воздушную пробку, сказал ровно, глухо:
– Здесь люди умирают. Им нужна помощь. Если помощи не будет, вы станете убийцей.
– Молодой человек, не нужно мне угрожать.
– Я не угрожаю, я…
Залаяла собака во дворе. Сначала зло, а потом, почти сразу, дружелюбно.
– Секунду, – сказал Свирин в телефон.
– Что?
– Врач, кажется. Не отключайтесь.
– Молодой человек!..
Не слушая, Свирин пошел к двери. Понимал, без помощи местной фельдшерицы ничего он не добьется. Были бы они в городе, была бы машина, привез бы к больнице и – попробуйте не принять.
А если бы не приняли?.. Черт, не знает он, как нужно, как это всё устроено. Всё отводила жизнь, и дети ни разу в больнице не лежали, жена рожала легко, а теперь – как удар по морде. Оглушающий.
– Здравствуйте, Ирина Ви…
– Игоревна, – перебила-поправила фельдшерица. – Приехали?
– Да, вот… Я как раз со скорой говорю. Не хотят приезжать. – И Свирин протянул ей телефон.
Она мотнула головой – не надо, – стала снимать пальто. Свирин поднес телефон к уху.
– Алло. Алло!
В нем было тихо и пусто.
– Я должна сначала осмотреть, измерить температуру, – спокойно объясняла фельдшерица. – Если будут показания – сделаю вызов.
«Да какие еще показания – они ведь полумертвые!» Но Свирин не выкрикнул это вслух, почему-то оробел. Даже покивал согласно. Типа, вам лучше знать…
Фельдшерица подняла с подбородка маску на нос, сполоснула руки под умывальником. Прошла к маме. Свирин остался на кухне, сунул в печку полено потолще, сдвинул на край плиты допревший рис… Очень захотелось есть, но ведь не будешь сейчас… Слышал мамин голос, полный сухих слез, слова не долетали, да он и не хотел знать, что именно она говорит. Хотел одного сейчас – чтобы осмотр прошел быстро, приехала машина и увезла их в больницу. И дней через десять они вернулись…
«Одного», – усмехнулся. Да не одного хотел, а очень многого, наверное, непомерно многого в этих обстоятельствах.
Фельдшерица вышла из комнаты, направилась к дивану, где лежал отец.
– Здравствуйте, поднимаемся, – заговорила и по-доброму, и строго, как умеют воспитательницы в детском саду. – Садимся. Температуру померим, послушаем…
Отец завозился, но сесть, кажется, ему сил не хватало. Свирин подбежал, помог. Почувствовал, какой он худой. Буквально кости, покрытые теплой, иссушенной кожей.
– У вас-то прививка есть? – спросила фельдшерица.
– У меня? Да, оба компонента. – И Свирин уточнил, будто это важно: – Весной делал.
– Хорошо. Майку ему приподнимите. Так, градусник. Прижмите крепче рукой… Тихо. – Приложила кругляш стетоскопа к отцовской груди. Послушала, переместила в сторону. Послушала. Потом – спину.
Отец сидел, опустив голову. Непонятно было, понимает ли он, что с ним делают, бодрствует ли вообще или снова погрузился в тяжелую, медленно утягивающую его из жизни дрему… Свирин, как только вошел сегодня в избу, ощутил эту мертвящую дрему. Если не растолкать, не помочь лекарствами, ободряющими словами, заботой – уснут навсегда.
Мама поседела уже давно – голова стала ровно белой, а отец седел медленно, и черные волосы чередовались с серебристыми. На темени только недавно появилась небольшая проплешина, Свирин же стал лысеть лет пятнадцать назад, и макушка у него была гладкой, словно отполированной, а надо лбом остался некрасивый, какой-то неопрятный клок. Приходилось чуть ли не каждый месяц ходить в парикмахерскую.
Зачем-то сейчас вспомнилось выражение: протер лысину на чужих подушках… Да, он, Игорь Свирин, и студентом был казановой, и жене изменял, и после развода женщин у него сменилось достаточно. А отца он помнил всегда рядом с мамой. Вернее, они всегда были друг с другом. Никаких командировок, поездок по отдельности в другие города и тем более на отдых, как принято стало в последнее время.
Два года назад они отметили золотую свадьбу. Тихонько, без гостей и торжеств – даже администрации района не сообщили, хотя им положен был какой-то подарок. И Свирина не стали звать, а на его предложение коротко прилететь ответили: не надо, лучше летом лишние дни побудь. Он не настаивал – в таком возрасте любой праздник не очень в радость, суета и волнение опасны. Посидели вдвоем за скромно накрытым столом, выпили из хрустальных рюмок, купленных еще в семьдесят каком-то, настойки, сделали косоватое селфи, прислали вместе с комментарием: «Полвека вместе». Даже без восклицательного знака. И правильно – точка надежнее.
– Ничего не слышу. Ни хрипов, ничего, – сказала фельдшерица досадливо. – Температура тридцать шесть и четыре. Ох-х… – И громко, как к глухому, обратилась к отцу: – Как вы себя чувствуете?
– Нормально… Я лягу? Посплю маленько…
– Нельзя столько лежать. Сейчас я вам кофеин поставлю.
Свирин как-то отрешенно, как бы тоже засыпая, наблюдал за фельдшерицей. Вот достала из сумки шприц в упаковке, коробку с ампулами, бутылёк, видимо, со спиртом, вату…
– Надо скорую, – отгоняя сонливость, сказал. – И в больницу. Они ведь совсем… – И запнулся, не находя слова; вернее, слов, обозначающих состояние родителей, было множество, но все пугали. – Слабые, – наконец нашел самое мягкое, нейтральное,