когда Тонмэй крикнул им: «Чэт!»
Один за другим в сярму вошли три рослых человека. Чум, казавшийся ламутам просторным, враз показался тесным.
Илкэни никогда раньше не видел таких людей. Скинули с себя шубы из волчьих шкур. Остались в толстых вязаных свитерах, поверх которых жакеты из шкуры росомахи. И штаны, и торбаза все из звериных шкур и лап. Юноша удивлен. В такой одежде никакой мороз не страшен. У старшего русского густая рыжая борода, с проседью. У молодого под высоким прямым носом топорщились русые усы. У обоих лица красные. При свете пламени у обоих глаза поблескивали, как осколки холодного синего неба.
Домочадцы от неожиданности всполошились. Хозяйка, мать Нелтэк, словно защищаясь, ладонью заслонила лицо. Нелтэк спряталась за спину отца.
Илкэни сидел с настороженным видом, слегка откинув голову назад.
– Мир вашему дому, люди добрые! – громовой голос заполнил чум.
Мужчина, заговоривший первым, показался пожилым, был крепкого телосложения, с рыжей окладистой бородой, с большим мясистым носом. Говорил на незнакомом языке. Вслед за первыми двумя, нагнувшись, протиснулся сухощавого вида нерусский. За собой аккуратно закрыл полог, как обычно делают ламуты.
Бородатый перекрестился и низко поклонился:
– Не бойтесь, люди добрые… Мы вам ничего плохого не сделаем.
Сухощавый нерусский, обернувшись к жильцам, заговорил по-якутски:
– Вы по-якутски понимаете?
– Не все понимают ваш язык. А вот я немного понимаю, даже разговариваю… – ответил Тонмэй.
– Он говорит, чтобы вы их не боялись, – перевел якут слова русского.
– Видно, издалека едете, коли так припозднились. Но мы гостям всегда рады, – откликнулся по-якутски Тонмэй, вынув изо рта трубку.
Якут обернулся к русским и быстро заговорил на их языке. Стало быть, переводит.
Хозяйка, жена Тонмэя, начала хлопотать в чонгале, повесила над очагом большой алюминиевый котел, набитый свежей сохатиной.
Тонмэй одобрительно кивнул головой.
– Эрэк бэил нючил… [117] – сказал Тонмэй, обернувшись к жене и дочери.
– Нэлэм бэил-гу, он-гу… [118] – еле слышно откликнулась эку.
– Як хадин. Тар-да бими, нюч бэкэчэн он кэнели бидин. Холнэдь бэилду яв-ул тойми ай бимчэ [119].
Хозяин чума глянул на якута:
– Видите, как тесно живем. Подсказал бы своим, чтобы садились. Места всем хватит. В чуме у нас не принято стоять.
Якут перевел русским слова Тонмэя:
– Хозяин вас приветствует и просит садиться. Говорит, что удобнее вести беседу сидя.
В это время в чум вошел еще один человек. На нем вся одежда из оленьих шкур, а на ногах торбаза из оленьих камусов.
– Он бидес? [120] – спросил он по-ламутски.
Тонмэй взглянул на вошедшего. Голос показался ему знакомым.
– Это ты, Гирге?! – спросил он, с трудом узнавая в пришельце сородича, сына старца Горго. Давно не виделись.
– Да, это я, – отозвался смуглый Гирге, подавая руку Тонмэю, Эку, Нелтэк и Илкэни. Широкими ладонями провел по скуластому лицу. – Оленей распрягал от лямок.
Гирге быстро скинул доху и подсел к очагу.
«Кто эти люди? Зачем приехали?» – думал Тонмэй и почему-то вспомнил купца Тарагая Мэхээлэ и силача Маппыя. Лучше было бы, коли бы приехали знакомые люди. К тому же язык якутов ему гораздо ближе, чем язык пришлых людей. Беспокойство охватило его.
Одна надежда теперь на Гирге. При нем Тонмэй и домашние немного успокоились.
Тонмэй терпеливо ждал, когда приезжие сами все объяснят и лишь вопросительно посматривал на Гирге. Тонмэй часто вспоминает Гирге. Они не раз виделись на эвинэкэх. Гирге неплохо бегал, правда, боролся слабо. Его легко опрокидывали на землю более ловкие бойцы. В семье Тонмэя Гирге свой человек. До сих пор все помнят, как много подарков он преподнес им в первый свой приезд.
Один из приезжих повернулся к якуту и что-то сказал на непонятном языке. Говорил довольно долго, посматривая на ламутов. Затем уже якут все услышанное довел до Гирге, чтобы тот по-ламутски рассказал жильцам чума.
– Он просит, чтобы я рассказал вам, зачем они приехали сюда, – перевел Гирге.
Тонмэй молча кивнул головой в знак согласия. Илкэни плечом прислонился к отцу, с любопытством посматривая на пришлых людей. Он по выражению лица отца понял, что ему не по нутру незваные гости.
– Эти люди приехали издалека, – совсем тихо по-ламутски начал Гирге.
– Он-гу тачин-а [121], – кивнул Тонмэй, пытаясь понять, к чему клонит Гирге.
– Они представляются божьими людьми – миссионерами. Та земля, откуда выехали, называется Камчатка. Год жили в Охотске. Объезжают те места, где живут ламуты. Всех крестят, – говорит Гирге.
Тонмэй внимательно выслушал. Затем спросил:
– Крестят? А что это означает?
– Эти люди считают себя посланниками бога. Они хотят, чтобы все ламуты приняли их веру.
– А как называется их вера? – пытался понять Тонмэй суть объяснений Гирге.
Гирге повернулся к своим спутникам и долго о чем-то говорил якуту.
Бородатый заговорил быстро. Время от времени ладонью поглаживал бороду. Гирге сунул в рот старую деревянную трубку, глубоко затянулся и продолжил:
– Они хотят, чтобы вы приняли их веру, которая называется православием. Об этом объяснят более подробно в последующие дни.
– Зачем?! – удивился Тонмэй. – Какое им дело до нас?
– Они говорят, что выступают как посредники от бога. Ламуты, живущие на далекой Гижиге, приняли их веру. Новую веру приняли и охотские ламуты.
– Не знаю, Гирге, что-то в мире происходит. У меня голова кругом идет, – говорит Тонмэй, качая головой. – А ты, Гирге, им поверил?
– Обманывать вас не буду. Вы все для меня как родные. Я принял их веру, – Гирге запустил руку под одежду у ворота, и вынул маленький крестик.
– Мы жили своей жизнью. Кочевали, охотились. Никто нам не мешал и мы никому не мешали. Переведи.
Гирге перевел и, послушав своих попутчиков, повернулся к Тонмэю:
– Они говорят, что на вашу свободную жизнь никто не покушается. Будете в основном жить так, как жили. Просят, чтобы не беспокоились.
– А, может быть, они наших оленей хотят отнять? Мы с таким трудом их содержим… Без них, сам знаешь, нам нет жизни. Спроси, что они хотят от нас? Им наши олени нужны?
– Не волнуйся, Тонмэй. Все образуется, – мягко сказал Гирге. – Эти люди ни у кого ничего не отнимают. Они у нас долго жили, ничего у нас даром не взяли.
– Ты переведи им мои слова…
Гирге перевел его вопрос. Приезжие заулыбались. Тонмэй сидел неподвижно, глубоко задумавшись, будто все происходящее его ничуть не касается. Наконец Гирге сказал:
– Они устали. Мы сейчас свой чум поставим. Им нужен отдых.
– Темно же. А шесты-ирука откуда возьмете? Сегодня могли бы на ночь остановиться у нас. Как-нибудь уместимся… – Тонмэй говорил от души.
– Они, насколько знаю, ночуют и живут только в
