будто на нём, как на старом упавшем дереве, выросли грибы.
Мы оставили велосипеды и вошли внутрь – там пахло сыростью и тленом. Лежали пластиковые бутылки из-под пива – да и то не очень много. Не могу я представить деревенских, приезжающих за пять километров попить пивка. На стенах с прежних времён остались плакаты с непонятными расписаниями расчётов, цифрами и расписанием каких-то сверок. Мы заглянули в дверь с надписью «Машинный зал».
Машин там не было. Вернее, стояли какие-то железные шкафы с сорванными дверцами. Лёнька присвистнул:
– Ламповая техника! Лампы! Наверняка секретная радиостанция. Я так и думал – пункт связи, все дела.
Я ничего не ответил. Мой отец как-то собирал ламповый усилитель, и я знал, что любители электроники ценят старые лампы, только, наверное, не такие, как здесь. Да и тут многие были разбиты, цоколи покрылись трещинами, а провода – вырваны. Вывозить это – тяжёлый труд, и даже сборщики металлолома отступились от этого места. Сделано было на века, только никому это было теперь не нужно – отец говорил, что цивилизация так устроена, что знания передаются, как эстафетная палочка. Но – раз! – и люди идут по другому пути, а паровая машина ржавеет, пока её не разберут металлоломщики. Связь распадается, палочка сгнила, передавать её некому. И то, что было жутко дорогое, сборщикам не нужно, а нужно что-то простое, чтобы просто переплавить. Мы с отцом как-то пытались всучить им старый телевизор, но они и им побрезговали.
В главном ангаре, видимо, протекала крыша, потому что, несмотря на жару, на полу стояли лужи тухлой воды.
Я посматривал на Марьяну – как, не скучно ей? Ей, видимо, было нескучно. Потом она будет рассказывать своим легкоатлетам страсти про радиоактивную зону, по которой её водили два сталкера.
А пока мы нашли пульт с бесчисленными прямоугольными кнопками (половина вылетела, и поверхность была похожа на поле какой-то настольной игры с фишками).
Что сохранилось лучше всего, так это мозаика на стене, изображавшая человека в пиджаке, в окружении людей в белых халатах.
– Кто это? – недоумевая, произнесла Марьяна.
– Ленин, – уверенно ответил Лёнька.
– Никакой это не Ленин. Ленин был с бородкой.
– Ну тогда – Сталин.
– Сталин не ходил в пиджаке. – Я начал спорить, а сам подумал, что, может, и ходил – откуда во мне такая уверенность?
– Там, кажется, написано, – брезгливо заметила Марьяна, не рискуя лезть через развалины пульта. Туда полез Лёнька и сообщил, что какой-то академик. Фамилия была нерусская и ничего нам не говорила. Какаду, какадо, какао – половина букв ещё не видна. Похоже на название моего провайдера в городе.
– Академик тут умер, наверняка его здесь под стеной и похоронили. – Я вспомнил старую сказку о немце и продолжил в тон: – Он тут лежит, а на груди у него «Золотая Звезда» героя. Если мы его выкопаем, то можем её взять.
Лёнька тоже помнил байку про немца и немного обиделся. Он подобрал несколько мокрых книг с пола, видимо инструкций, и мы вышли.
Даже мне становилось скучно, и я предложил посмотреть, что там в ангарах.
– Мы пойдём первые. – Лёнька храбрился. – Там наверняка ракеты и радиация.
– Глупости. – Я почувствовал в своём голосе интонации отца. – Нет там радиации. И ракеты тебе никто так просто не оставит.
Но то, что оказалось в ангарах, нас удивило. Все они были наполнены магнитной плёнкой на огромных бобинах. Каждая стояла в своём шкафу-магнитофоне. Я видел это в старых фильмах – когда компьютеры назывались вычислительными машинами, так хранили информацию. Тут была целая библиотека этих бобин, и все они могли вращаться в своих гнёздах. В соседнем ангаре было то же самое, и в другом. Лёнька вытащил одну бобину, и ветер тут же размотал плёнку по бетону. Мы принялись дурачиться и швырять эти коричневые блины в воздух, как серпантин.
Ветер шевелил длинные полосы магнитной плёнки, они путались и шелестели.
Утомившись, мы сели на скамейку под смешным грибком с надписью «Место для курения». Марьяна молча глядела в небо, вытянув ноги. Лёнька читал какой-то противного вида справочник. Он шевелил словами, которые явно не очень понимал.
– Как там военная тайна? – спросил я его.
– Нет тут военной тайны. Тут про нейросканирование. Биология какая-то. Или – медицина. Пишут, что у них получилось считать девяносто восемь процентов мозга.
– А что, таким тогда занимались?
– Тогда всем занимались. Знаешь, что при Сталине космонавты уже летали, только они все погибли, и оттого их засекретили? И мозгом занимались. Знаешь, сколько у нас объём мозга? Тыща терабайт – не так много. А на такой бобине – меньше, чем на флешке.
«У тебя в сто раз меньше», – подумал я, но вслух ничего не сказал. Я был не лучше: моих мыслей хватило бы на мегабайт, и все они были про Марьяну. А тысяча терабайт сейчас влезут в небольшую комнату.
Лёнька снова углубился в книгу, теперь уже во вторую.
– Фигня, – сказал он. – Это про машину, что у них тут стояла, называется по-дурацки как-то – «счётно-решающая». Какой нормальный человек будет называть машину «большой»… Хотя и вправду – большая. Ты вот слышал, что у американцев, когда они на Луну полетели, компьютер был хуже, чем в смартфоне?
Я слышал, а Марьяне всё это было неинтересно.
Солнце зацепилось за сосны на краю леса и раздумывало, спускаться ли ниже.
Мы заторопились домой.
Уже крутя педали, я бросил взгляд через плечо. Ветер шумел, какая-то железяка дребезжала на крыше.
Всё это удивительным образом напоминало мне могилу.
Старую забытую могилу, уже разорённую, которая вот-вот исчезнет. «Из праха в прах перелетая», как время от времени говорила бабушка, цитируя чьи-то стихи. Кто его знает, что это за стихи, да я их плохо запомнил. Прах – это что-то связанное с мёртвыми.
В общем, очень было тут похоже на могилу, да.
И я надавил на педали сильнее.
И, кроме того, биомасса биомассе рознь; ясно, что сосна, весящая полтонны, и лось, весящий столько же, качественно отнюдь не равноценные биомассы.
Соломон Перешкольник. Солнечная цепь жизни
Гости съезжались на дачу.
То есть никто пока не приехал, но все уже позвонили, договорились, потом подтвердили уговор, затем переуговорились и на каждой стадии старались доложить Евсюкову текущее состояние вещей.
А Евсюкову и печали не было, потому что он знал всех этих людей и предсказывал каждый их шаг. Гости его были люди состоявшиеся, вставшие в этой жизни прочно, как ленточный фундамент на два метра ниже земли. Один – Профессор,
