Уланова напрасно тратила время на сбор подписей под петицией нью-йоркским конгрессменам, которые все равно собирались голосовать за Клинтона. Никто не желает признавать это сейчас, но одержимость Джошуа Лакронски кинематографом раздражала не только нашего сына, но и многих других учеников: он вечно цитировал целые сцены с диалогами из фильмов Квентина Тарантино и устраивал утомительные соревнования в обеденный перерыв, когда большинство ребят предпочло бы вести торговые переговоры по обмену сэндвича с ростбифом на кусок бисквитного торта, а не называть десять фильмов с Робертом Де Ниро в хронологическом порядке. Как бы там ни было, Джошуа действительно любил кино, и даже его надоедливость не помешала Кевину жаждать самой этой одержимости. Кажется, ему было неважно, одержимости чем именно. Соуэто Вашингтон любил спорт и по крайней мере иллюзию своего будущего с «Никс»; Мигель Эспиноза – учебу (и в любом случае Гарвард); Джефф Ривз – Телемана [203]; Дэнни Корбитт – Теннесси Уильямса; Маус Фергюсон – процессор
Pentium III; Зигги Рэндольф – «Вестсайдскую историю», не говоря уж о других мужчинах; Лора Вулфорд любила себя; а Дана Рокко – самое непростительное – любила Кевина.
Я осознаю, что Кевин не воспринимает свое отвращение к ним как зависть. Для Кевина все десять его жертв были в высшей степени нелепыми людьми. Каждый из них волновался из-за пустяков, а их энтузиазм был комичен. Но, как и мои обои из карт, страстные увлечения, в которые он не мог проникнуть, никогда не вызывали у Кевина смех. С самого раннего детства они приводили его в ярость.
Разумеется, большинство детей склонны портить вещи. Разломать вещь проще, чем сделать ее, и какими бы тщательными ни были его приготовления к тому четвергу, вряд ли ему понадобилось приложить для них столько же усилий, какие потребовались бы, чтобы не убивать этих людей, а вместо этого отнестись к ним по-дружески. Так что уничтожение – это некий вид лени. Но оно все равно приносит удовлетворение, которое дает деятельность: я разрушаю, следовательно, я существую. Кроме того, для большинства людей создание чего-либо связано с трудностями, концентрацией и собранностью, в то время как вандализм предлагает освобождение – нужно быть настоящим художником, чтобы придать положительную окраску несдержанности. А еще в разрушении есть владение, тесная связь, присвоение. Таким образом он прижал Дэнни Корбитта и Лору Вулфорд к своей груди и целиком вдохнул их сердца и хобби. Мотивацией к разрушению может быть нечто столь простое, как жажда приобретения, некая неуклюжая, неверно направленная жадность.
Я наблюдала, как Кевин лишает других людей удовольствия, на протяжении большей части его жизни. Мне не счесть случаев, когда я слышала слово «любимый» в разгневанных обличительных речах других матерей. Красные галоши Джейсона, набитые оставшимся от обеда пирогом в детском саду, были его любимой обувью. Кевин легко мог услышать, что платье-кафтан, которое он испортил, полив его виноградным соком из водяного пистолета, было моим любимым платьем в пол. И если на то пошло, то каждая живая мишень в том спортзале была любимым учеником кого-то из учителей.
Кажется, он особенно осуждает те удовольствия, которые я могу лишь назвать простыми. Например, он обычно шел прямиком к человеку, собравшемуся сделать снимок, и специально проходил прямо перед объективом. От имени японцев и их испорченных кадров я стала бояться наших поездок к национальным памятникам. Да по всему миру теперь разбросаны дюжины коллекционных снимков, на которых изображен размазанный профиль скандально известного К.К.
Дальнейшие примеры просто бесчисленны; я расскажу в деталях только об одном.
Когда Кевину исполнилось четырнадцать, ко мне обратились на родительском собрании с просьбой поприсутствовать на весеннем танцевальном вечере для восьмиклассников. Я помню, меня немного удивило то, что Кевин собирался туда пойти, поскольку он бойкотировал большинство организуемых школой мероприятий. (Задним числом я думаю: а может, приманкой для него оказалась Лора Вулфорд, чье мерцающее супермини-платье, надетое по этому поводу, должно быть, влетело Мэри в несколько сотен.) Это сборище в конце года было самым главным в календаре школьных событий, и большинство его одноклассников наверняка еще с шестого класса с нетерпением ждали допуска на данную церемонию-посвящение, предназначенную исключительно для старшеклассников. Смысл ее был в том, чтобы дать детям возможность попрактиковаться в ощущении себя Настоящими Подростками, и позволить им порасхаживать словно цари горы, прежде чем они поступят в расположенную рядом старшую школу в качестве новичков, которых будут гонять, словно чернорабочих, и которые находятся в самом низу иерархии школьного стада.
В общем, я согласилась, и без особого восторга ждала, что мне придется литрами изымать у них ликер «Южный комфорт» [204]: я бережно хранила воспоминания о горячих глотках, тайком сделанных из плоских фляжек за занавесом на сцене старшей школы имени Уильяма Хорлика в Расине. Мне никогда не хотелось ввязываться в роль Большой Противной Кайфоломщицы, и я подумала: а нельзя ли мне тихонько отвернуться и смотреть в другую сторону, если дети буду вести себя осторожно и не станут напиваться в стельку.
Разумеется, я была наивной, и «Южный Комфорт» оказался самой мелкой проблемой администрации. На подготовительной встрече за неделю до события первое, чему обучали наблюдателей, было умение распознать пузырек с крэком [205]. И что еще более мрачно, преподавательский состав до сих пор очень переживал по поводу пары инцидентов, произошедших в стране в начале календарного года. Может, выпускникам восьмого класса всего по четырнадцать лет, однако Троннилу Мэнгаму было всего тринадцать, когда в январе того года в Уэст-Палм-Бич он на виду у всей средней школы застрелил своего одноклассника, потому что тот был должен ему 40 долларов [206]. Всего три недели спустя в Бетеле, штат Аляска (об этом неловко говорить, Франклин, но я помню все эти случаи, потому что, когда в Клэвераке становится не о чем говорить, Кевин часто возвращается к пересказу своих любимых историй на ночь), Эван Рамси взял дома дробовик 12-го калибра, убил прямо за партой популярного в школе ученика-спортсмена, обстрелял школу, а потом методично выследил и уложил на месте директора старшей школы [207].
Конечно, с точки зрения статистики, для страны, в которой 50 миллионов школьников, эти жертвы представлялись незначительными, и я помню, как ехала после того собрания домой и жаловалась тебе на слишком сильную реакцию учителей. Они стенали по поводу нехватки денег в бюджете на установку металлодетекторов, но зато целый штат наблюдателей обучали тому, как обыскивать каждого ребенка на входе. И я позволила себе немного либерального негодования (которое всегда вызывало у тебя отвращение).
– Ну конечно, черные дети и дети-латиносы годами стреляют друг в друга в каких-нибудь захолустных школах в Детройте, – высказывалась я за поздним ужином тем вечером, – и все это происходит как бы между прочим. Несколько белых детей из среднего класса, из защищенной среды – своя телефонная линия, свой телевизор в комнате – дети из пригорода устраивают стрельбу – и вдруг это становится чрезвычайной ситуацией национального масштаба. И кроме того, Франклин, ты бы видел, как жадно родители и учителя все это выслушивали. – Моя порция фаршированной куриной грудки начала остывать. – Ты никогда не видел столько самомнения, а когда я разок пошутила, они все повернулись ко мне с лицами, на которых было написано «это не смешно», как служба безопасности в аэропорту, когда кто-нибудь пошутит, что у него бомба в чемодане. Им всем нравится мысль о том, что они находятся на переднем крае и занимаются чем-то ох-ах каким серьезным, а не просто присматривают за детьми на вечеринке с танцами; я тебя умоляю, им просто хочется быть в центре внимания всей страны, чтобы можно было поучаствовать в обычной политике истерии. Готова поклясться, что в каком-то смысле все они испытывают зависть, потому что в Мозес-Лейк, и в Палм-Бич, и в Бетеле это случилось – а что не так с Гладстоном, почему и мы не можем пережить такое. Как будто все они втайне надеются: при условии, что Джуниор и детка Джейн смогут ускользнуть без единой царапины, разве не круто было бы, если бы танцы в восьмом классе превратились бы в массовую драку, и мы все смогли бы попасть в новости на ТВ до того, как весь этот пошлый номер устареет…
Я выставляю себя здесь несколько ненормальной, но боюсь, что я действительно вот так разглагольствовала, и да, Кевин, возможно, это слушал.
