- Я бога люблю больше всего в мире, - воскликнул Аггей Никитич, - и пламенно желаю, чтобы он открылся мне, но не знаю, что для этого нужно делать!.. Как об этом говорят мистики?
На этот вопрос Мартын Степаныч не вдруг отвечал и, прежде сообразив несколько, проговорил наконец:
- По мнению мистиков, для уразумения бога, кроме откровения, существует в человеке внутреннее сознание божества, которое каждый из нас может развивать в себе силою созерцательного чувствования: русские масоны по преимуществу избрали для себя путь уединения, путь жизни аскетов; но, по-моему, это - путь слишком аристократический и вместе с тем мрачный; он пригоден для людей, нежно и деликатно воспитавших свое тело; тогда как есть еще гораздо большая масса людей, у которых тело могучее духа...
- Это так! - подхватил Аггей Никитич, припомнивший, как Егор Егорыч и ему самому говорил о преобладании плоти.
- Для этих людей нужно умерщвление плоти посредством физического движения... Пусть тело их утомится и воспрянет дух!
- Что же для этого нужно? - спросил Аггей Никитич.
- Танцевать, петь и веселиться, и дух господень в вас снизойдет так же, как он нисходит на людей в общем церковном поклонении.
Мысль эта ужасно афраппировала Аггея Никитича.
Мартын Степаныч поспешил прямее объяснить ему:
- Припомните слова царя Давида, который сказал: "Пойте господеви, в гуслех и гласе псаломсте: в трубах кованных и гласом трубы рожаны, вострубите пред царем господем!"
- Да-с, но чтобы после танцев нисходил на нас дух господень, - это непонятно! - возразил Аггей Никитич, знавший по собственному опыту, что если после танцев иногда и приходят в голову некоторые поэтические мысли, то никак уж не богомольного свойства.
- Нисходит! - повторил свое Мартын Степаныч. - И я сам отчасти был свидетелем тому.
- Но как же вы могли быть свидетелем тому? - воскликнул Аггей Никитич.
- Я видел плоды, которые были последствием этого наития: одна дама, после долгого радения в танцах, пении и музыке, весьма часто начинала пророчествовать и очень многим из нас предсказывала будущее... Слова ее записывались и потом в жизни каждого из нас повторились с невероятною точностью.
- Что же это в обществе, что ли, каком происходило?
- Да, то есть в одном очень дружественном кружке...
- А этакий кружок всего только один и есть?
- Нет, таких кружков много и у нас и в Европе!
- А как они называются?
- Их всех называют, - отвечал, немного подумав, Мартын Степаныч, общим именем скачущих, прыгающих.
Аггей Никитич при этом только уж пожал плечами. "Бог знает что такое? После этого каждого скачущего улана может осенить дух святой!" - подумал он; но тут, как нарочно, пришел ему на память апостол Павел, который тоже ехал на коне, когда услышал глас с небеси: "Савле, Савле, что мя гониши?" "Удивительно и непонятно", - повторял мысленно Аггей Никитич, а вместе с тем ему ужасно хотелось спросить, что неужели и Мартын Степаныч участвовал в этом кружке; но, по деликатности своей, он не сделал того и погрузился в грустные размышления о своих скудных знаниях и о своем малопонимании. Мартын Степаныч тоже впал в созерцательное состояние, и трудно сказать, что в эти минуты проносилось перед его старческим умом: размышлял ли он о грядущей судьбе скачущих, или только вспоминал об обожаемой им Екатерине Филипповне.
Приезд Зверева и Пилецкого был в Кузьмищеве совершенною неожиданностью. Первый их встретил проходивший по зале доктор Сверстов. Узнав Мартына Степаныча, он радостно воскликнул:
- Это как вы опять здесь и посреди нас очутились?
- Возвращаюсь в Петербург! - объяснил Мартын Степаныч.
- Прощены, значит? - спросил Сверстов.
- Да, - ответил ему тихо Пилецкий.
На Аггея Никитича Сверстов хоть и взглянул с некоторым недоумением, но все-таки вежливо ему поклонился, а Зверев, с своей стороны, отдал ему почтительный поклон.
Потом все вошли в гостиную, где сидели вдвоем Егор Егорыч и Сусанна Николаевна, которые, увидав, кто к ним приехал, без сомнения, весьма удивились, и затем началась обычная сцена задушевных, хоть и бестолковых, деревенских свиданий: хозяева и гости что-то такое восклицали; все чуть-чуть не обнимались; у Сусанны Николаевны оба прибывшие гостя поцеловали с чувством руку; появилась тут же вдруг и gnadige Frau, у которой тоже оба кавалера поцеловали руку; все о разных разностях отрывочно спрашивали друг друга и, не получив еще ответа, рассказывали, что с ними самими было. Аггей Никитич на первых порах, вероятно, по воспоминаниям о Людмиле, подсел поближе к Сусанне Николаевне и поздравил ее со вступлением в брак, а Сусанна Николаевна, в свою очередь, поздравила его с тем же, причем, желая сказать ему приятное, она проговорила:
- Миропа Дмитриевна очень добрая женщина!
- Она благородная и умная, - определил несколько иначе свою супругу Аггей Никитич.
Егор же Егорыч стал расспрашивать Мартына Степаныча, каким образом того простили.
- Подробностей не знаю, - отвечал Пилецкий, - кроме того, что Екатерина Филипповна писала письмо к государю.
- Значит, и она освобождена?
- Да, ей позволено переехать в Москву, с воспрещением, впрочем, выезда в Петербург.
- И вы поэтому в Москву едете?
- Пока нет; я еду в Петербург теперь, но так как в моем разрешении возвратиться в столицу ничего не сказано, чтобы я не жил в Москве, то, вероятно, впоследствии я там и поселюсь, ибо, сами согласитесь, Егор Егорыч, в мои годы одно только счастье и остается человеку, чтобы жить около старых друзей.
- Конечно, - согласился Егор Егорыч, - но скажите, князь Александр Николаич ходатайствовал сколько-нибудь об Екатерине Филипповне и об вас?
- Очень даже много!.. Через него, собственно, и было доставлено письмо Екатерины Филипповны государю.
Gnadige Frau между тем, видимо, заинтересовалась Аггеем Никитичем, так что, наклонившись к уху мужа, спросила шепотом:
- Wer ist dieser Herr?[169]
- Не знаю, - ответил тот, но и сам немедля же наклонился к уху Егора Егорыча и шепнул тому: - Кто это такой, незнакомый нам барин?
- Ищущий! - ответил лаконически Егор Егорыч.
- Ищущий! - повторил затем доктор своей супруге.
И оба они совершенно удовлетворились таким ответом.
Что касается до самого Аггея Никитича, то он, побеседовав с Сусанной Николаевной, впал в некоторую задумчивость. Его мучило желание, чтобы разговор поскорее коснулся масонства или чего-либо другого возвышенного; но - увы! - его ожидания и желания не осуществились, а напротив, беседа перешла на весьма житейский предмет. Мартын Степаныч, заметно вспомнив что-то важное и проведя, по своей привычке, у себя за ухом, сказал:
- Чуть было не забыл!.. Иван Петрович Артасьев убедительно просил меня... Надеюсь, что здесь присутствуют все близкие люди?..
- Все близкие, все! - поспешно ответил Егор Егорыч.
- Просил передать вам, что какой-то ваш племянник...
- Ченцов? - подхватил Егор Егорыч.
- Кажется, что так!.. Фамилии хорошенько не помню; но дело в том, что господин Ченцов разошелся с своей женой...
- Разошелся?!. По поводу чего? - воскликнул Егор Егорыч.
- По поводу ревности с ее стороны, которая вызвала между ними трагическую сцену, дошедшую акибы до того, что ваш племянник выстрелил два раза из ружья в свою супругу!
При этом известии Сусанна Николаевна, Сверстов и gnadige Frau прежде всего взглянули на Егора Егорыча, который побледнел и забормотал:
- Ничего подобного я не слыхал!.. А вы слышали что-нибудь об этом? заключил он, взглянув одновременно на жену, gnadige Frau и доктора.
Те все в один голос объявили, что они тоже ничего не слыхали.
- Как же нам и от кого слышать!.. Валерьян Николаич живет отсюда верст триста, знакомых к нам в продолжение лета и осени никто не приезжал, объяснила Сусанна Николаевна.
- Может быть, и то! - согласился Егор Егорыч, по выражению лица которого и складу всего тела легко было понять, сколь много эта новая выходка племянника опечалила и как бы пришибла его.
- Что Валерьян не уживется с женой, этого надобно было почти ожидать, хотела было Сусанна Николаевна успокоить мужа.
- Но не так же скоро!.. Думал же он что-нибудь, женясь на ней! - почти прикрикнул на нее Егор Егорыч.
- Да-с, да, - произнес тихо и протяжно доктор, - как бы я тогда съездил к господину Ченцову и сблизил бы его с дядей, так, может, этого и не случилось бы!
- Дядя никак бы уж не остановил женской ревности! - возразила ему несколько насмешливо gnadige Frau.
Вслед за тем Мартын Степаныч, утомленный дорогою, попросил у хозяев позволения отправиться в свою комнату.
- О, пожалуйста! - воскликнул Егор Егорыч, но вместе с тем прибавил к тому: - Я пойду с вами, мне нужно два слова вам сказать.
Таким образом, оба старика удалились в комнату, которую всегда занимал в кузьмищевском доме Мартын Степаныч. Здесь Егор Егорыч прямо начал:
