её возраста. Почти детским.
Поезд начал тормозить. Сперва почти неощутимо, не было визга тормозных колодок, вздохов пневматики и всей этой обычной звуковой картинки, просто вспышки за окном стали реже. Вот уже можно рассмотреть проносящиеся за окном лампы, вот они уже начали проплывать мимо, всё медленнее и медленнее.
– Пустоши, – сказала Филя и начала складывать свой городок в рюкзак. Вроде бы и неторопливо, но игрушки споро исчезали в пасти мешка с лямками, пол опустел. – Пойдём, дед? Поезд дальше не идёт, а обратно тебе ведь не надо?
– Пойдём. Не надо, – эхом откликнулся Мякиш. При мысли о том, что придётся идти пешком, становилось дурно, но и других вариантов не видать. Хотя… Там посмотрим, может, и подвезёт кто. Сейчас он был согласен на телегу с лошадью, какая разница. Лишь бы не на своих двоих.
Станция оказалась заметно меньше, чем в Руздале. Никаких названий, кстати, и туннеля дальше действительно не было: край перрона заканчивался глухой стеной, к ней же подходили и рельсы. Небольшой отбойник – и всё. Тупик. Финал.
– Здесь нечего делать, – поторопила его Филя. – Пошли!
Стоя, она была почти по грудь Мякишу, который и сам-то рослым никогда не казался. Совсем малышка. Но держится уверенно, лицо опять застыло, рюкзачок за плечами, шапочка надвинута, а длинный хвост колпака – или как там он правильно называется? – свисал на плечо, придавая ей вид маленького сердитого гнома. Житель подземелий метро, не иначе.
Однако, ни в какие тёмные коридоры Филя его не повела. Потопала уверенно к уходящему от перрона вглубь станции коридору, который кончился кабинками с давно заросшими грязью стёклами, словно пара часовых сторожащими застывший эскалатор. Пахло ржавчиной, старой резиной и чем-то ещё, нежилым и грустным.
– Идти высоко, справишься? – с сомнением глянул сердитый гном на Мякиша. Тот кивнул. Ощущение острого дефицита времени нарастало, бороться с ним было уже невозможно. Только идти и идти, а кончатся силы – лечь и ползти по направлению к цели, как обычно советуют бизнес-коучи и гуру жизненных стратегий.
– Справлюсь, деточка, справлюсь, – пробормотал он. Ступени эскалатора напоминали высотой и формой зубья неведомой строительной техники.
– Пойдём тогда, дед.
Филя легко вскочила на первую ступеньку и пошла, держась за резиновую полосу поручня. Странно, но, при всей заброшенности, лампы – правда, не все – исправно освещали и станцию, оставшуюся внизу, и подъём. Хотя бы видно, куда ступаешь, в таких местах это большой плюс.
– Видишь разбитый плафон? Это середина подъёма, мне говорили! – прочирикала сверху Филя. Она опережала Мякиша на пару десятков ступенек и, конечно, могла бы подниматься гораздо быстрее. Но ждала, не отрывалась.
– Вижу, вижу… – пропыхтел он. Хорошо, что сердце давно остановилось, ещё в диспансере, сейчас бы лопнуло. А вот лёгкие – или что там вместо теперь? – исправно качали воздух. Зачем? Как это всё устроено? Бог весть. Антон старался не задумываться о своей диковинной физиологии, шёл и шёл. Ноги вот только подводили: одна, что сперва онемела, начала подкашиваться в самые неожиданные моменты, напоминая хождение на толстом, наполовину сдувшемся, шланге.
– Хорошо идём, скоро выход! – немного позже сказала Филя. – Чуток поднажать – и там.
Эскалатор кончился внезапно. Антон, глядя вниз, чтобы не оступиться, сделал шаг, приподняв согнутую в колене ногу, но топнул пустоту. Остановился, поднял голову: вестибюль, распахнутые на улицу двери, всё занесено снегом – несмотря на крышу, позёмка мела вовсю, засыпая пол длинными языками хрустящего белого напоминания: зима.
– И где пустоши? – спросил Мякиш. Девочка стояла у открытых дверей в серо-голубоватое нечто, ждала, пока он подойдёт.
– А вокруг станции всё – пустоши. Там холодно и заблудиться легко, а так ничего страшного. Точно идём?
– Точно идём. Жив, молодость…
– Что?
– Да нет, это я так, – смутился Антон и неожиданно для себя спросил. – А у тебя котёнок есть, Филя?
– Котёнок? Нет, конечно. Куда мне ещё котёнка, самой бы выжить. Возьмёшь?
Она достала из кармана розовые очки в круглой оправе. Те самые, что он унёс из интерната или точно такие же – не понять. Протянула ему на раскрытой ладони.
– Нет, деточка… Нет. Мне они уже не нужны. Я и так вижу всё таким, какое оно есть.
Она пожала плечами и стянула шапку с головы, оказавшись такой же лысой, как и сам Антон. Только брови и ресницы на месте, значит, просто её кто-то бреет наголо. Нацепила изогнутые дужки очков за уши, поправила оправу на носу, вернула дурацкий колпак на место.
Вот и поговорили.
Девчушка ещё раз поправила шапку, застегнула до верха молнию куртки, потопала разношенными сапожками. Потом замерла, задумалась, и подтянула лямки рюкзака. Бывалая барышня, чувствуется, с такой и по пустошам идти можно. Мякиш грустно улыбнулся и первым вышел в снег, сразу облепивший его со всех сторон, лезущий под капюшон, норовящий любопытно заглянуть в рукава, засыпаться в ботинки.
Вездесущий, равнодушный, холодный. Можно было идти и придумывать ему эпитеты, вместо размеренной «жи-мо-лости» произносить их вслух. Один чёрт, свист ветра заглушал любые звуки, впитывал их в себя и разбрасывал по округе.
– Вон! – крикнула Филя, подняв птичью ручку и указывая пальцем куда-то вперёд и вверх.
Антон поднял руку, ребром ладони прикрыл глаза от снега, вглядываясь: указатель. Массивная бетонная стрела, какие любили лепить лет сорок назад по делу и без, с крупными, с Филю ростом каждая, буквами. Снег завалил этот памятник архитектуры до половины, но угадывалось «Н…СЫ…ОЙ».
– Нам туда! – снова крикнула девочка, чтобы он её расслышал. Разговаривать нормальным голосом было решительно бесполезно. – Дороги нет, направление!
Как обычно, в общем-то. Две беды в Славославии, и одна забыла построить другую.
Через час он понял, что сейчас ляжет в снег и останется так, смотреть немигающими глазами в невидимое сейчас небо. И будь что будет, вряд ли мёртвый может умереть ещё раз. Останавливали только билет, который он сжимал холодными негнущимися пальцами в кармане, будто не давая ему убежать, и Филя. Спутница пёрла вперёд по снегам с размеренностью и силой шагающего экскаватора, было даже стыдно сдаться, когда она так может.
– Устал? – подошла совсем близко девочка и подняла голову, всматриваясь в Мякиша. Двойной зрачок выглядел как дульные срезы двустволки-«вертикалки», того и гляди пальнёт.
– Очень, – признался он и остановился. Снег начал немедленно заметать ботинки, набираясь горкой внизу, превращая хоть и мёртвого, но человека, в белую статую.
– Надо идти, – спокойно сказала Филя. – Обязательно надо идти, раз решил.
Она решительно потопала дальше, не оглядываясь, не проверяя – следует ли он за ней или остался замерзать. Пришлось сделать шаг, выбираясь из снежного
