в домах пусто. Говори, у кого стащила? Ах ты воровка!
Вместе с ругательствами на девочку опять посыпались затрещины.
Вопли Мевы слышны были во всем переулке. Первыми прибежали Рамми и Дханни, только что вернувшиеся от гробницы.
— Оставь! Оставь ее! — закричала Рамми, оттаскивая девочку от матери. — Ты что, убить ее хочешь?
— Шкуру спущу с мерзавки! — кричала Гуляби. — Не лезь не в свое дело, Рамми! Не то и тебе попадет! Я ей покажу, как воровать! Чтобы моя дочь воровкой… — Голос ее прервался.
Тем временем перед хижиной собралась толпа. Переведя дух, Гуляби снова рванулась к дочери. Дядюшка Динеш преградил ей путь. Гуляби завизжала:
— Отойди прочь, дядюшка! Не смей за нее заступаться! Я ей всыплю как следует, чтобы неповадно было чужое брать. Нынче вы ее защищаете, а завтра сами будете воровкой называть!
Кто-то из толпы сказал:
— Да она вовсе не украла, браслеты Рамесур ей дал. Напрасно девчонку бьешь!
— Рамесур дал? А зачем? Мы что, нищие, чтобы нам подачки давать? Если в доме хозяина нет, так, по-вашему, нам милостыней жить? Пропадите вы все пропадом, благодетели! Плюю я на вас!
Убедившись, что дядюшка больше не позволит бить Меву, толпа стала расходиться. Никому не было охоты препираться с Гуляби и выслушивать ее ругань.
Пошли к себе и Рамми с сестрой. Сегодня Дханни зажгла светильник у гробницы матери-заступницы, помолилась там, к теперь у нее снова появилась надежда.
— Сестрица! — обратилась она к Рамми. — Зачем вы связываетесь с этой грубиянкой? Ведь она и слушать ничего не хочет. Знай себе ругается!
— Ну и что из того? Разве мало люди ссорятся? Дело обычное. Утром у колонки чего только не наслушаешься! Честят друг друга почем зря, в волосы вцепиться готовы. А вечером, глядишь, рядом сидят, беседуют как ни в чем не бывало. Где люди — там и перебранки. Так-то, сестричка.
Гуляби подмела с земляного пола осколки браслетов, расстелила циновку, уложила мальчика и уснула рядом, забыв об ужине. Она проснулась, когда дядюшка привел Меву, но сделала вид, что спит. Одна мысль билась у нее в голове: «Моя дочь — воровка… Воровка!..»
* * *
Последние два вечера все разговоры на площади под деревом вертелись вокруг одной новости: в городке только что открылся государственный Центр охраны младенчества. Дядюшка говорил:
— Спасибо надо сказать нашему правительству. Школы открывают, чтобы детишек учить. А вот теперь этот самый Центр для младенцев. Великое облегчение матерям будет! Всего пять рупий в месяц. Да еще и лечение бесплатно!
— Верно, дядюшка! Я сама видела: кроватки малюсенькие стоят, игрушек всяких видимо-невидимо, нянечки ходят. Младенцев из бутылочек молоком поят, спать в кроватки укладывают. Уж так их там лелеют, так лелеют.
«Вот родится у меня ребенок, — думала Дханни, — непременно переберусь сюда жить. У нас в деревне такого никогда не будет». В мечтах она уже видела, как ее сынишку укладывают в кроватку и поят молоком из бутылочки.
— Дядюшка! — вдруг оживился Гопал. — Скажи Гуляби, пусть она отдаст туда своего малыша!
— Ишь, какой бойкий нашелся! Ступай и скажи сам! Тоже мне — доброхот! Попробуй-ка сунься к Гуляби! Забыл небось, как она взвилась на дыбы, когда девчонку хотели записать в школу?
— Вы оба будто совсем рехнулись! Зачем это ей дочь в школу отдавать? Кто же тогда с малышом-то сидеть станет?
— Да, с ней не поговоришь! Того и гляди, глаза выцарапает!
— Ты, тетушка, потише, а то она вдруг выскочит неведомо откуда и начнет всех подряд честить. О Гуляби только заговори — она тут как тут. Это уж точно!
Однако на этот раз Гуляби не появилась.
В следующий вечер разговор под деревом шел опять о том же. Когда Гуляби, разыскивая дочь, проходила мимо, дядюшка окликнул ее:
— Эй, Гуляби! Слышала новость? Правительство для детей открыло Центр. Сходи-ка, запиши сына.
— С чего это вдруг какое-то там правительство станет обо мне заботиться? Все это для богачей придумывают, потому как им деньги девать некуда. А у моих детей и кормильца-то нет. Откуда мне взять пять рупий каждый месяц?
— Деньги мы соберем. Тебе надо только записать сынишку.
— Нет, на милостыню Гуляби жить не будет. Плюю я на ваши деньги!
Гуляби ушла, ведя дочь за руку.
— Ну что, съел? — язвительно проговорила тетушка. — Никак тебе спокойно не сидится. Беспременно надо на ругань нарваться.
— А что, Рамми не пришла? — спросил дядюшка, чтобы переменить разговор. — Да, она же Дханни провожать поехала.
Поговорив еще немного о том о сем, люди разошлись.
Наутро Гуляби увидела на стене своей хижины объявление Центра охраны младенчества и тотчас сорвала его. После этого она стала срывать такие объявления везде, где только видела. Люди смотрели и смеялись.
* * *
Под палящим полуденным солнцем Гуляби безостановочно подхватывала и передавала дальше, вверх по лесам, тяжелые тазы с цементным раствором. Женщины, которые утрамбовывали крышу, пели сельскую песню. То и дело появлялся подрядчик и подгонял рабочих. Гуляби ничего не замечала вокруг, занятая своими думами. Громкий голос подрядчика заставил ее оглянуться. Она не слышала всего, что он говорил, уловила только несколько слов:
— …Не пойдет так! От первого дождя крыша протечет. Надо как следует…
Она взглянула на небо. На нем не было ни облачка. Вдруг она замерла — перед глазами встала залатанная, ветхая крыша ее лачуги. Не дай бог, она обрушится…
— Эй, шевелись! — сердито крикнула стоявшая рядом с ней работница, протягивая таз с раствором. Гуляби опомнилась.
— Придержи-ка язык! — огрызнулась она. — Я тебе не служанка. Нечего мной командовать!
Перед уходом домой Гуляби выпросила у подрядчика немного цемента и извести. Вечером, когда все улеглись спать, она принялась за работу. Услышав шум, Гопал, поставивший свою кровать на улице, подал голос:
— Эй, Гуляби! Ты что там делаешь в полночь-то?
— Могилу тебе рою, языкастому! И что только за люди живут здесь? Ни есть, ни спать спокойно не могут, мерзавцы! Каждый так и норовит нос сунуть в чужие дела! Чтоб всем вам подавиться за обедом!
— Ну-ну, ведьма! Заткнись! — проворчал Гопал и заснул.
Работала Гуляби всю ночь до утра.
На следующий день вечером Рамми пришла к дереву, где собрался народ, и объявила, что Гуляби куда-то пропала. После работы она поела, покормила детей, а потом опять заперла их и ушла. На вопрос Рамми, куда она идет, Гуляби отрезала: «Со своим муженьком иду миловаться! И ты со мной хочешь?» Вот уже больше часа прошло, а Гуляби все нет и нет. Детишки до сих пор взаперти сидят.
Любопытствующие и осуждающие голоса слились в нестройный гул. «Куда она пошла? Зачем?
