каждую идиому второй софистики [30]. Достаточно легких намеков на развитие сюжета, какие можно разобрать на листах, а детское воображение дорисует остальное.
Впервые за долгие годы — может быть, впервые с Лагеря номер пять, с тех пор, как они с Рексом сидели, прижавшись друг к другу, у огня в кухонной лачуге, — он чувствует себя по-настоящему проснувшимся, как будто с окон души сорвали шторы: то, что он хочет в жизни совершить, прямо перед ним, только руку протяни.
Однажды в октябрьский вторник пятеро пятиклассников сидят тесным кружком за его библиотечным столом. Кристофер и Алекс со страшной скоростью заглатывают пончиковые шарики [31] из коробки, которую невесть откуда извлекла Марианна; худенькая Рейчел, в своих вечных сапогах и джинсах, согнулась над блокнотом — что-то пишет, стирает и снова строчит. Натали первые три дня помалкивала, а теперь болтает практически без остановки.
— Значит, после всех этих странствий, — говорит она, — Аитон разгадывает загадку, проходит в ворота, пьет прямо из реки вино и сливки, лопает яблоки и персики и даже медвяные лепешки, что бы это ни значило, и погода всегда прекрасная, и никто его не обзывает, и он все равно несчастлив?
Алекс жует очередной шарик.
— Ага, жесть просто!
— Знаете что? — говорит Кристофер. — В моем Кукушгороде… вместо винных рек были бы рутбирные! А вместо фруктов были бы конфеты.
— Море конфет! — говорит Алекс.
— Немерено «старберстов»! — говорит Кристофер.
— Немерено «кит-катов»!
Натали говорит:
— А в моем Кукушгороде… с животными обращались бы как с людьми!
— И никакой домашки, — говорит Алекс. — И горло ни у кого не болит.
— А вот эта супермагическая ультрамогущественная Книга Обо Всем На Свете… — говорит Кристофер, — она бы и в моем Кукушгороде была. Чтобы типа прочитал за пять минут одну книжку и уже все на свете знаешь.
Зено наклоняется вперед над грудой бумаг:
— Дети, я вам рассказывал, что значит имя Аитон?
Они мотают головой. Зено пишет на отдельном листе — αἴθων.
— «Пылающий», — говорит Зено. — «Огненный, горящий». Кое-кто считает, что это может также означать «голодный».
Оливия садится. Алекс сует в рот еще один пончиковый шарик.
— Может, в этом все и дело, — говорит Натали. — Почему он никогда не сдается. И успокоиться никак не может. Он всегда горит изнутри.
Рейчел смотрит вдаль отсутствующим взглядом.
— В моем Кукушгороде, — говорит она, — никогда бы не было засухи. Каждую ночь дождь. Куда ни глянь, зеленые деревья. Прохладные ручьи повсюду.
В один из вторников декабря они отправляются в магазин секонд-хенд закупать костюмы; в четверг мастерят из папье-маше три головы — ослиную, рыбью и удодову; Марианна заказывает черные и серые перья для крыльев; все вместе вырезают из картона облака; Натали подбирает на ноутбуке звуковые эффекты; Зено нанимает столяра построить из фанеры сцену и перегородку — их приносят по частям, чтобы дети не увидели раньше времени. И вот уже остается всего два четверга, а столько еще нужно сделать — написать финал пьесы, подготовить сценарий, взять напрокат складные стулья; Зено вспоминает, как его собака, Афина, почуяв, что они собираются к озеру, гулять, вся трепетала от волнения, словно по ее телу проходят электрические разряды. То же самое он чувствует каждый вечер, когда ложится и никак не может заснуть, — мысли уносятся в моря и горы, кружат среди звезд, мозг пылает внутри черепа.
Двадцатого февраля в шесть часов утра Зено делает утренние отжимания, натягивает две пары шерстяных носков «Юта вуллен миллз», повязывает галстук с пингвинами, выпивает чашку кофе и идет в городской супермаркет — там делает пять ксерокопий сценария в последней редакции и покупает упаковку рутбира. Он переходит через Лейк-стрит, в одной руке сценарии, в другой коробка с газировкой. Над озером в снежной пелене раскинулось шатром серебристо-голубое небо, горный хребет окутан облаками — приближается гроза.
На парковке уже стоит «субару» Марианны, и в библиотеке на втором этаже светится одинокое окно. Зено одолевает пять гранитных ступенек у входа и останавливается перевести дух. На какую-то долю секунды он снова шестилетний малыш, одинокий и дрожащий, и две библиотекарши открывают ему дверь.
Что-то ты слишком легко одет.
Где твоя мама?
Входная дверь не заперта. Он медленно поднимается по лестнице на второй этаж и пару минут стоит перед золоченой фанерной стеной. На сцене Марианна, стоя на стремянке, подправляет золотые и серебряные башни задника. Вот она слезает со стремянки, критически осматривает результат своих трудов, снова вскарабкивается на стремянку, окунает кисточку в краску и добавляет еще трех птиц, летающих вокруг башни. Сильно пахнет свежей краской. В библиотеке тишина.
Испытать такое в восемьдесят шесть…
Сеймур
На склоны гор вокруг города ложится первый снег, и тут за неуплату отключают электричество. Газовый баллон во дворе еще на треть полон, так что Банни, чтобы прогреть дом, включает духовку и оставляет дверцу открытой. Сеймур подзаряжает планшет на катке, а заработанные деньги почти все отдает маме.
МАТИЛЬДА: холодно седня думаю о тебе
СЕЙМУРМУР6: у нас тож холодрыга
МАТИЛЬДА: когда темно как щас хочется раздеться и выбежать голышом из дома чтобы ветерком обвеяло
МАТИЛЬДА: а потом в кроватку уютно
СЕЙМУРМУР6: правда?
МАТИЛЬДА: ты давай уже к нам скорее сил нет терпеть
МАТИЛЬДА: сделай уже что надо
Рождественским утром Банни усаживает Сеймура за стол в кухне:
— Опоссум, я сдаюсь. Продадим дом, снимем какое-нибудь жилье. Ты через год уедешь, куда мне одной целый акр.
За спиной у нее в открытой духовке гудит синее газовое пламя.
— Я знаю, для тебя наш домик много значит, — может, я даже и не представляю насколько. Но время пришло. В гостинице «Сакси» ищут администратора. Конечно, далековато ездить, но все-таки это работа. Если повезет, вместе с деньгами за дом получится развязаться с долгами и даже останется починить зубы. Может, еще и тебе помогу с колледжем.
За раздвижными дверями слабо мерцают огоньки в соседних домах. У Сеймура все чувства обострились непереносимо; в голове сотни голосов говорят одновременно. Ешь это, носи это, ты не справляешься, тебе здесь не место, боль уйдет, если купишь это прямо сейчас. Сеймурмур Штучкин, ха-ха. Зарытые под сараем, дожидаются своего часа дедушкина «беретта» и ящик с гранатами, уютно лежащими в специальных отделениях, сеткой пять на пять. Если задержать дыхание, слышно, как они тихонько дребезжат в гнездах.
Банни упирается ладонями в стол:
— Сеймур, ты обязательно совершишь в своей жизни что-нибудь необыкновенное! Я точно знаю.
Поздно вечером он стоит в тонкой ветровке на углу
