что ты такое, воронишка! Ты обманщик, создание из смертной глины, а вовсе не птица. В сердце своем ты по-прежнему слабый человек, что слеплен из праха земного, и [горит в тебе неизбывный голод]…
— …одним лишь глазком хотел [заглянуть?]…
— Читай, сколько пожелаешь, — сказала она, — но если прочтешь до конца, станешь, как мы, свободен от желаний…
— …никогда не сможешь вернуть себе прежний облик. Ступай, дитя, — сказала сверкающая богиня. — Решай…
В пяти лигах к западу от Константинополя
Май-июнь 1453 г.
Омир
Девчонка. Гречанка. Это до того поразительно, до того неожиданно, что он никак не может опомниться. Он, плакавший, когда холостили Древа и Луносвета, вздрагивающий, когда убивают форель и кур, сломал толстенный сук о голову стриженой белокожей христианской девочки, на вид младше его сестры.
Она неподвижно лежит на прошлогодних листьях, все еще сжимая в руке жареную куропатку. Платье грязное, от сандалий, считай, ничего не осталось. Кровь на щеке кажется черной при свете звезд.
Над углями вьется дымок, в темноте хрипло квакают лягушки, в часовом механизме ночи проворачивается шестеренка, и девочка тихонько стонет. Омир связывает ей запястья старым недоуздком Луносвета. Девочка снова стонет, потом дергается. Кровь стекает ей на правый глаз; девочка кое-как поднимается на колени, пытается зубами развязать веревку, замечает Омира и дико кричит.
Он в страхе оглядывается по сторонам:
— Тише! Пожалуйста!
Она кого-то зовет? Кто-то есть поблизости? Глупо было разводить костер, опасно. Он затаптывает угли, а девчонка вопит — поток слов на непонятном языке. Он пробует зажать ей рот и отскакивает с укушенной рукой.
Девчонка встает. Пошатываясь, делает несколько шагов в темноту и падает. Может, она пьяная? Греки всегда пьяные, так о них говорят. Полузвери, вечно одурманенные телесными удовольствиями.
Но она же маленькая еще.
Наверное, это обман зрения, ведьминское обличье.
Он прислушивается, не идет ли кто, и в то же время старается рассмотреть ранку на ребре ладони. Потом откусывает куропатку — снаружи подгорела, внутри сырая, — а девчонка, задыхаясь, лежит на земле. По лицу у нее все еще течет кровь, и вдруг Омиру приходит в голову новая мысль: вдруг она догадалась, почему он тут совсем один? Почуяла, что он сделал и почему не спешит вместе с другими в город за наградой?
Она силится отползти. Может, с ней никого и не было? Может, она тоже бросила свой пост? Омир замечает, что она ползет к какому-то предмету, который валяется под деревом. Он поднимает мешок, и девчонка яростно кричит. В мешке расписная шкатулочка и что-то завернутое в тряпицу — может быть, даже шелковую, в темноте не разглядишь. Девчонка снова поднимается на колени, выкрикивая проклятия на своем языке, а потом кричит так тоненько и жалобно, как будто не человек, а ягненок плачет.
У Омира по спине бегут мурашки от ужаса.
— Пожалуйста, молчи!
Ему чудится, что ее крики разносятся на весь лес и дальше, по темной воде, вдоль дорог, ведущих к городу, прямо в уши султану.
Омир сует ей мешок, и она хватает его связанными руками. И тут же снова пошатывается. Она слаба. Ее привел сюда голод.
Омир кладет перед ней на землю еще теплую недоеденную куропатку. Она впивается в птицу зубами, грызет, как собака. Омир пытается собраться с мыслями, пока она молчит. Город слишком близко. В любой миг могут явиться всадники — хоть победители, хоть побежденные. Девчонку заберут в рабство, а его повесят как дезертира. А вот если их увидят вместе, соображает Омир, девочка может послужить вроде как щитом: будто бы она его добыча. Если он возьмет ее с собой, на них, наверное, будут меньше обращать внимание.
Не сводя с него глаз, она обгладывает косточки. Налетает легкий ветерок, совсем еще новенькие листочки на деревьях шелестят в темноте. Омир отрывает от холщовой рубахи полоску, и внезапно всплывает воспоминание: они с дедушкой в поле ранним утром, по колено в росе, впервые надевают ярмо на Древа с Луносветом.
Девочка не издает ни звука, пока он перевязывает ей рану на голове. Омир прицепляет к связывающему ей руки недоуздку повод Луносвета и шепчет:
— Вставай! Надо уходить.
Он взваливает ее мешок на плечо и тянет за повод, как будто упирающегося ослика. Они пробираются мимо поросшего тростником топкого берега. Девочка то и дело спотыкается, а за спиной у них встает солнце. В раннем утреннем свете Омир находит целую полянку свинушек и, присев на корточки, отламывает и сует в рот коричневые шляпки.
Несколько штук протягивает девочке. Она сперва настороженно смотрит, как он ест, потом тоже откусывает. Кажется, повязка помогла остановить кровь. На шее кровь присохла и стала цвета ржавчины. Ближе к полудню они обходят по широкой дуге сожженную деревню. Пять-шесть тощих, кожа да кости, собак подбираются к ним почти вплотную, и Омир отгоняет их камнями.
Под вечер они приходят в местность, где на каждом шагу видны разрушения. Разоренные сады, опустевшие голубятни, сгоревшие виноградники. Когда Омир опускается на колени, чтобы напиться из ручья, девочка повторяет за ним. Когда начинает темнеть, они находят горох в чьем-то полузатоптанном огороде, и спешат наесться, а уже после полуночи Омир отыскивает крохотную полянку в кустах рядом с незасеянным полем и привязывает девочку к стволу кипариса. Она смотрит на него, но глаза у нее уже закрываются. Сон оказывается сильнее страха.
При свете луны Омир тихонько придвигает к себе мешок и вынимает шкатулочку. Она пустая, пахнет какими-то специями. Рисунок на крышке трудно рассмотреть. Высокое здание, над ним ясное небо. Может, это ее дом?
Потом он берет сверток. На темном шелке вышиты цветы и птицы, а внутри — кусочки чисто выскобленной кожи какого-то животного, нарезанной на прямоугольнички, сшитые вместе по одному краю. Книга. Листы отсырели, от них пахнет плесенью, и на каждом ровными рядами начертаны какие-то знаки. Смотреть на них страшно.
Дедушка рассказывал, что, когда старые боги покинули землю, они оставили здесь книгу. Книга эта, говорил дедушка, заперта в золотом ларце, золотой ларец — в бронзовом, тот — в железном, тот — в деревянном сундуке, а сундук боги поместили на дно озера, и вокруг него плавают морские змеи в сто пядей длиной, ни одному храбрецу с ними не справиться. Но если добыть и прочесть эту книгу, сказал дедушка, станешь понимать язык птиц небесных и ползучих подземных гадов, а если ты — дух, вновь обретешь земную телесную оболочку.
Трясущимися руками Омир снова аккуратно заворачивает книгу в
