день? Если ты решишь иметь детей, ты поймешь, о чем я. Я утру тебе нос.
Было уже поздно, когда Линус высадила меня около дома. На улице стояла тишина, винный магазин закрылся на ночь. Я зажмурилась, когда мы проезжали Двенадцатую стрит. Я не хотела рисковать – выглядывать и видеть его дом бледно-голубого цвета.
Свет в вестибюле был приглушен, но первое, что я заметила – перила и пол перекрашены в светло-персиковый цвет, а входная дверь – в белоснежный. В коридоре чисто, пахнет сиренью; стены выкрашены в мягкий светло-голубой цвет. Я приблизилась к двери своей квартиры. Услышала, как оттуда доносится музыка, и мое сердце оборвалось. Леонард, должно быть, уже сдал квартиру. Сохранил ли он что-нибудь из моих вещей? Может, положил их в коробки в подвале. Но где Блю? И куда мне теперь идти? Мое сердце учащенно забилось. Я повернулась, чтобы уйти, и дверь приоткрылась.
Синяки на лице Блю уже почти исчезли, но фингал вокруг глаза все еще фиолетово-желтого цвета. А там, где были швы, остались линии красного цвета с небольшими точками.
Блю вздохнула с облегчением:
– Чарли, я так рада тебя видеть! – Она открыла дверь шире. – Ты разговариваешь? Все в порядке? Я думала, что ты, возможно, опять будешь молчать какое-то время.
В комнате абсолютный порядок, нет больше пепельниц, и там стоит новый простой деревянный комод для одежды Блю. Линолеум разрезан, и дерево под ним отполировано и выкрашено в цвет розы. До меня дошло, что линолеум был испачкан моей кровью; огромная волна вины захлестнула меня. Блю наклонилась, чтобы провести рукой по дереву.
– Ель, – тихо произнесла она.
Мой изрезанный футон заменен на двуспальную кровать с пушистым уютным пуховым одеялом. На кухне Блю повесила гладкие металлические полки и поставила туда чашки и тарелки розового цвета, банки с соусами и джемами, консервы, крекеры. Другую толстую полку украшала микроволновка. Над ванной с потолка свисала занавеска с картой мира. Тканевая штора с изображением ирисов загораживала унитаз.
– Мне здесь нравится, – она смущенно улыбнулась.
За шесть недель у Блю получилось создать в квартире домашний уют, чего мне не удалось сделать за полгода, пока я тут жила.
На карточном столе – образец скрупулезной работы: Блю склеила мой альбом для рисования и наши с Эллис порванные фотографии, снятые фотоаппаратом «Лэнд». Некоторые фрагменты были крошечными – Вэнди основательно потрудилась.
Блю начала заикаться:
– Это… это была Джен С. Она позвонила мне после того, как ты ушла на работу, и сказала про Луизу. И, Чарли, господи, я просто слетела с катушек. Я нашла Райли, и мы пошли с ним к той девушке. Я просто хотела словить кайф, понимаешь? Я не… Не знала, что там будет эта дрянь, но не смогла себя остановить. Боже, Чарли, ты знала про него?
Маленькие пакетики с кристалликами. Запах пластмассы в первое утро, когда я пришла разбудить Райли. Я посмотрела на Блю и начала плакать. Ее глаза расширились от испуга.
– Что такое, Чарли?
Я сказала, что мне жаль, так жаль, но я врала, я покупала наркотики для Райли, и все было ужасно, и я тонула, и больше не хочу погружаться под воду.
Блю сильно помотала головой.
– Я вышла из игры, Чарли. Я действительно завязала. Я больше не стану этим заниматься. Обещаю. Мне тут нравится. Этот город очень милый. Боже мой, здесь солнце.
Я прижалась лбом к стене, неожиданно опять почувствовав упадок сил и опустошенность, теперь, когда я вернулась.
– Та девушка в Крили – это была не я. Иногда с людьми ты просто становишься кем-то, например, положенным тебе по роли, вместо того чтобы выбирать самой. И вот я позволила этому случиться, когда попала туда. Я позволила образу овладеть мной, против моей воли. Я не… я не такая, Чарли. Я хочу дружить с тобой. Я думаю, что мы можем друг другу помочь. Ты мне очень нравишься, – проговорила Блю.
Я почувствовала на спине через рубашку тепло ее руки.
– Я не хочу, как Луиза, – прошептала она. – Я не хочу умирать. Не хочу, чтобы со мной это случилось. Помоги мне не допустить этого, и я помогу тебе.
Я верила ей. Она произносила мое имя. Произносила имя Луизы, снова и снова. Мы вместе плакали долго-долго, я у стены, а Блю – прижавшись к моей спине. В обнимку друг с другом, как и полагается.
Зеленая москитная дверь с шумом захлопнулась за мной. Все повернулись; они изучали меня. Я повесила свой рюкзак на крючок на стене, подошла к посудомоечной машине, завязала фартук, выдвинула ящик для посуды и начала складывать туда тарелки и чашки. Когда я повернулась с пустым подносом для посуды, они таращились на меня: Рэнди в двухцветных туфлях, Темпл, занимающая себя кофейниками, с позвякивающими серебряными браслетами.
Рэнди свалила охапку чашек в мыльную воду, забрызгав мой фартук. И тихонько постучала меня по плечу.
– Все дело в проклятом времени, – сказала она. – Три дня назад мы снова открылись, и нам было интересно, где наша любимая посудомойка.
На мою вторую ночь на работе Джули пригласила меня в свой офис. Я не смотрела на диван. Я старалась ни на что не смотреть, кроме своих сморщенных от воды рук, пока Джули рассказывала то, что я уже знала в общих чертах. Райли и Вэнди разбили вдребезги машину Луиса; у Вэнди сломано три ребра, трещина в ключице и разрыв кишечника. Вэнди громила мои вещи, Блю пыталась остановить ее, тогда Вэнди напала на Блю.
Джули крутила кольца на пальцах. Ее голос дрожал.
– Райли отделался синяками. На нем управление автомобиля под действием наркотиков, езда без водительского удостоверения, возможно, обвинение в краже ночной выручки и угоне автомобиля.
Она опустила руку в чашу с лазуритом.
– Брат был в тюрьме. Сейчас он на севере страны в центре реабилитации для мужчин. Он не в первый раз попадает в такой центр, но ты, возможно, об этом догадывалась.
Джули громко стучала камнями. На ее глаза навернулись слезы.
– Знаешь, я очень много думала. Наверное, в этом есть отчасти и моя вина – я всегда помогала ему, когда он опускался на дно. Райли никогда не сможет вернуться сюда на работу. Не сможет. На законных основаниях – уму непостижимо. Чтобы не сесть в тюрьму, он должен проработать в центре по программе целый год и не употреблять наркотики. И предполагается, что я выдвину обвинения о краже моих денег? – Слезы текли по ее лицу. – Этот проклятый мир становится иногда просто безобразным, и тогда ты по-настоящему задумываешься о том, какова твоя
