с лекарствами за парацетамолом. По пути наверх Блейк стал вести рукой вдоль волнистой линии, и Мелисса слегка шлепнула его по этой руке, а когда они входили в комнату, она прикрыла его своим телом от сияния, которое снова стало видимым, едва она приблизилась к кровати Риа. Из шкатулки играла колыбельная: «Спи, малютка, крепко-крепко, мама купит тебе репку». Мелисса не помнила, чтобы включала музыку.
– Ты должна это прекратить, сейчас же, – сказала она девочке, лежащей на кровати. – Ты меня пугаешь. Тебе здесь не рады, понятно? Убирайся. Убирайся немедленно. Чтобы я могла спокойно ей дать лекарство.
Риа кашлянула и подняла голову. Она выпила две ложки парацетамола и снова опустила голову на подушку. Она не хотела есть. Она не хотела вставать, и Мелисса разрешила ей еще поспать, до середины дня, чувствуя облегчение – потому что ей больше не придется смотреть в эти пыльные глаза, слышать слишком низкие нотки в ее голосе. В три часа Риа спустилась вниз. Она съела кусочек тоста, немного сыра и четвертинку яблока, пока Мелисса наполняла ванну. Девочка решилась выйти наружу, в испепеляющую жару, но солнце пылало чересчур ярко, и скоро она пожелала вернуться к себе в комнату. Залезать в ванну она отказалась. Мелисса уступила, дала ей еще лекарства, она не знала, что еще делать, и боялась ее – как когда-то Бриджит боялась Лили. Ломая пальцы, она ждала возвращения Майкла, но даже в восемь его еще не было.
Начался дождь. А с ним – гром. Небеса разверзлись. Серебристые копья сверкали сквозь тучи, электризуя башни, ножами рассекая воздух. Все стало темно-серым. Через эту внезапную грозу, в какое-то послеполуночное время, Майкл брел развинченной от виски походкой через холм, мимо «Коббс-Корнер», вниз по торговой улице, ожидая, что дом встретит его спокойным и мирным, из второй комнаты будет доноситься нежное дыхание детей, из главной спальни – недоброе дыхание Мелиссы. Поэтому его встревожило, когда он застал ее в коридоре, в пеньюаре цвета капучино, с голыми плечами, с голой грудью, в полосе света из потолочного окна, с растрепанными, дикими волосы. Увидев ее такой, он захотел тут же схватить ее, устремиться к ней, чтобы лизать ее берега, взять ее в плен, всасывать ее, пожирать ее, заполнить ее всю и заставить ее взорваться в буре любви, окатив его тучей брызг, предаться ему, как когда-то. Но она сказала:
– Где ты шлялся, мать твою?
И он все равно улыбался, потому что не мог сдержаться, потому что она вызывала внутри его вихрь просто из-за того, что стояла вот так, потому что она до сих пор так на него действовала, даже сейчас, даже после всего, что было.
– Ходил выпить, – ответил он. Плечи у него промокли от дождя.
– Куда? С кем?
– С Дэмиэном, в Брикстоне. А у братьев Уайли была туса, так что потом мы к ним заглянули.
Она фыркнула с выражением негодования и отвращения.
– И ты мне даже не мог позвонить и сказать, где ты? Я тебе несколько часов пытаюсь дозвониться. Ты даже трубку не в состоянии взять?
– Телефон разрядился! – проорал он.
– А почему ты сам не позвонил? Тебе это даже в голову не пришло? Что ты за человек такой?
– Ладно, ладно, извини! – Майкл покачнулся, и она заметила, что губы у него стали дряблыми от выпитого. – Господи, пятница, вечер, я пошел поразвлечься. Мне что, теперь даже этого нельзя?
Она зацокала языком, в максимально высоком из доступных ей регистров, а ей доступны были очень высокие. За эти годы Мелисса сильно усовершенствовалась по части цоканья, успев перенять кое-какие ямайские приемы. От этого она казалась еще роднее. Туман виски окутывал ее всю, ее контуры, ее изгибы, ее линии. С тающим взглядом он двинулся к ней.
– Не надо так, – попросил он, затягивая ее в объятия. – Иди сюда, моя царица. Просто иди ко мне и скажи мне, что ты меня любишь.
Его руки были повсюду вокруг нее, – осьминог опутывал ее, пахло спиртным и химчисткой от костюма. Мелисса попыталась освободиться, но он был сильнее. Он сам толком не осознавал, как силен он в этот момент, с какой силой он применяет свою силу. Затопотали быки Ассирийского зала, львы в Альгамбрском зале заревели.
Она крикнула: «Да отстань ты от меня!» – и так толкнула Майкла, что он ее отпустил. Его охватила странная ярость, словно бы чужая, не принадлежавшая ему, ярость какой-то былой его ипостаси, той, которую так долго подавляли – и сама Мелиса, и жизнь по ее лекалам, и внешний мир. Майкл снова схватил ее.
– Тебе полагается быть моей женщиной, – сказал он. – Тебе полагается быть моей женой, забыла? Ты со мной играешь. Тебе полагается меня любить, ты это знаешь?
– Я не твоя женщина. Я ничья женщина.
Она крутанула его руку, отводя ее от себя, и побежала на кухню. Она не понимала, куда ей деваться. Этот дом был тюрьмой. Он был проклят. Мелисса не хотела идти наверх, потому что могли проснуться дети, и потому что там было ночное создание (которое на самом деле было Лили и проникало в Риа), и потому что она не могла вынести скрипа половиц. Она хотела выйти на улицу, но там шел дождь, а через заднюю дверь можно было попасть лишь на мерзкий бетонный квадрат, за которым – барьер изгороди и некуда бежать. Она была в западне. Майкл повсюду следовал за ней. Он твердил «прости», но она продолжала уходить от него. Потом Мелисса дошла до коридора, дальше идти было некуда, и она принялась всхлипывать.
– Слушай, Мел, – сказал он, протягивая к ней руку, – давай-ка просто…
– Не называй меня «Мел»! Ненавижу, когда ты меня зовешь «Мел»!
Она резко развернулась к нему. Он сухо ответил: «Ладно», подняв ладони. Потом повернулся и направился к винному шкафчику. Ему требовалась добавка. Он тоже хотел вырваться отсюда. Он нашел бокал и налил, с жалким, убитым лицом будущего старика. От выпивки у него уже начинало расти брюшко.
– Тебе не кажется, что ты уже достаточно принял? Ты пьян.
– Ну да, и у меня есть для этого все основания. Прихожу домой ко всему этому дерьму.
– Приходишь ко всему этому дерьму? Попробуй-ка побыть дома, со всем этим дерьмом. Ты хоть представляешь, с чем мне тут сегодня пришлось иметь дело? Ах да, не представляешь, ты же не брал трубку. Но если бы ты все-таки соизволил ответить по телефону, ты знал бы, что Риа тоже заболела. Заразилась от Блейка тонзиллитом. И вообще тут что-то… о господи, да послушай
