Криминальное убийство. На асфальте крупное тело в хорошем пальто возле хорошего автомобиля. Бу-бу-бу, в результате разборок. Комментариев никаких, никого не колышет - кроме застреливших и еще не застреленных. Просто: мужик, галстук, колесо автомобиля.
Обвинение губернатора в воровстве. Да пошел ты! Счетная палата, упитанный человек, бу-бу-бу, в результате расследования. Да пошли вы! Губернатор, кабинет, упитанный человек, бу-бу-бу, грязная клевета, черный пиар. Да пошел он!
Сейшельские острова, океан, пляж, Мадагаскар, океан, пляж, океан, пляж, океан, пляж, Гавайи. Некто, прямым рейсом из Москвы, уже в плавках, с аквалангом, с ружьем для подводной охоты. Ныряет, плывет над водорослями. Крупная рыба, стая маленьких. Плывет. Семьсот миллионов людей в это время плывет, плывет под водой, я сам плыву. Интерес собачий.
Плывший. О, да это звезда экрана! В кресле. На веранде. Говорит и улыбается, говорит и улыбается. Вбегает дорогая собака, вертит хвостом. Звезда смеется и продолжает говорить. Это этот? Ну да, этот. А че происходит-то? Ничего не происходит - просто звезда.
Государственная дума, ну это ваще! Сейчас подерутся. Нет, ничего такого. Встают, садятся, бу-бу-бу, законопроект, тзаконопроек, ктзаконопрое. Кто-то на рысях, другой ему машет, объясняет всем - знакомый пробег. Триста - за, два - против - звонкувохребет принят. А где этот лысый-то? Не каждый раз.
Вышли на демонстрацию протеста.
Выжгли свое имя на двери дома Джульетты. Двояковыпуклой линзой. В Вероне.
Сошли с дистанции за двадцать метров до финиша.
Выжили на льдине, унесенной к Шпицбергену.
Вошли в правительство с ценным предложением.
Нашли сто безымянных могил в Хасавьюрте. В деревне Ма-джонг. Пном-чир. Фа-хван. На берегу Амазонки. В центральном сквере Багдада. В саду Семирамиды. В ста километрах от Челябинска. В тундре. В Турции. В Антарктиде.
У Фатимы Кабировой родилось в один присест четверо младенцев. У Пиалы Абу-Самад пятеро. У Анны Хуанны шесть. У Индиры Рамашпрачендры семь. Все живые. Двое сразу умерли. Сама жива. Умерла. Чувствует себя хорошо. Великолепно. Удовлетворительно.
Запуск космического снаряда. Как в воде, только без воздуха. Ну это ваще! Погоди, может, разобьются. Разобьются, и что? Погоди, может, при посадке. При посадке, и что?
Вышла замуж. Подала на развод - потому что вышла замуж, а с него сошла кожа. Стала сходить. Восемнадцать миллионов. Ну и что такого. Сто восемнадцать. Ну и что такого. Как "что такого"? Вышла же замуж. Разводится же. Требует отступного... Вот именно, нич-чего такого: замужество, развод, дележ холодильника.
И так далее... Далее - все то же. Первые дни работы Би-би-си как широковещательного радио. Час новостей, диктор объявляет: сегодня новостей нет. Ничего не случилось. Не было событий, не о чем говорить. Как в деревне. Коршун утащил цыпленка. И только через месяц Колька по пьяни избил Нинку. И только через год полез чинить трансформатор, и его убило током. И даже не скажешь, какое из событий сильнее захватывает. Коршун с распластанными крыльями в небе висит, висит, вдруг их складывает, камнем вниз, кво-ко-ко, и на этих же крыльях, черных, огромных, шорх-шорх, мимо ольхи, над забором, над березой и к лесу. А у тебя у самого пять кур, десять цыплят. И у Кольки с Нинкой. Ты с ним начинаешь при ружьеце по очереди дежурить. По очереди промахиваетесь. Но после третьего-четвертого выстрела перестает злодей висеть, улетает на распластанных крыльях в Старки. А Нинка в рваной рубахе с распущенными волосьями по снегу мотается - очень даже завлекательно. И Колька - почерневший, оскаленный, скрюченный, так что в гроб еле-еле затолкали, и поминки нон-стоп до девятого дня и на сороковой трое суток.
Что этому равно? Карибский кризис - безусловно. Корабли плывут, бомбардировщики летят, ракеты торчат, Фидель - свое, Никита свое, Кеннеди снимает кольт с предохранителя, детишки в Нью-Йорке лезут под парты, Европа ломает руки, сейчас жахнет. Нам, правда, до фени, от нас ничего не зависит: так - так, эдак - эдак, как в Кремле решат. Но по величине, энергии, градусу, действию - событие! Смерть Виссарионыча - безусловно. Конец Никиты - самое настоящее. Чернобыль - в общем, да, хотя и невнятно как-то. Путч, Елец на танке, стрельба по Белому дому - оно! А уже смерть Брежнева, уже Беловежская пуща, уже подлодка "Курск"... Да и те же взрывы домов... Не говоря - выборы-перевыборы, Березовский, Путин, МММ, женитьба Киркорова на Пугачевой... Не тянет это на пикирующие когти, на пышную бабу, вылезающую из сугроба: ой, не буду! На синий разряд, треск, запах жареного - посреди деревеньки в пятнадцать дворов. В которой весна, копка грядок, поливка, урожай, черника, грибы, гроза, буран, тридцать градусов мороза, оттепель, взлом соседской избы событием не считаются. НЛО в небе - не считается.
Событие - не содержание, событие - выразительность. В экономике не может быть событий, принципиально. Только ограбление банка, да и то изобретательное либо кровавое. В Думе, в Совете Федерации, в администрации Президента - ни единого, даже мордобой. Проходная махаловка на вокзале в сто раз интереснее. Жилищно-коммунальная реформа, реформа РАО ЕЭС, госбюджет, рост-спад валового продукта - никакие не события. Так, новые декорации над прессом, жмущим из нас сок. В науке - нет: потому что надо верить на слово. В промышленности могло бы быть разве что одновременное закрытие ВАЗа и ГАЗа. В армии - разве что побег из части, причем только удачный, неудачные надоели. Перестрелка между соседними блок-постами одного батальона. Угон фургона с контейнером обогащенного урана. Чтобы было, за что болеть. Событие всегда больше представления о нем. Футбол "Реал - Манчестер Юнайтед" в 2003 году - вот событие! Футбол сборной России - отнюдь: как мы себе представляем, так она и играет.
2. Скучные люди.
"Меня зовут Бонд. Джеймс Бонд".
А вот это премьер-министр. Улавливаете разницу? Впрочем, премьеру и не положено быть таким увлекательным и элегантно крутым, как агент 007. Правда, в число требований, которым должен отвечать премьер, не входит и быть таким стертым. Хрущев не был. Уинстон Черчилль, мало сказать, был не стертый, а очень, исключительно яркий тип. Шарль Морис Талейран, граф Перигор, князь Беневенто, по бессчетным свидетельствам очевидцев и его собственной книге нехвастливых мемуаров, притягивал к себе всех, от королей и Наполеона до последнего лакея. Иосиф Прекрасный, премьер-министр фараона, отличался привлекательностью и умом фантастическими. Теперь представляем себе, что нам надо ехать поездом из Москвы во Владивосток и перед нами выбор: провести все эти сутки вдвоем в купе с нашим премьером - или в одиночестве? Да в тамбуре поеду, чтоб от скуки не околеть.
Политтехнолог в очках и свитере - знак недавних хипповости и диссидентства. Но временами уже и в шелковом салопе - знак нынешнего преуспеяния. Запросто может любого провести в президенты. Этого, дескать, уже провел. Вся политтехнология - в единственной концепции: что избиратели быдло. По-латински электорат. Всех дел - перекрыть поступление крови в один участок мозга и наладить прилив в другой. Работает безошибочно. Проголосуют, никуда не денутся. Что да, то да: проголосуем. А не проголосуем, задействуют другую технологию. Толково. Толково, но тоскливо. Тоска: убедительные речи, выражение глаз, уверенность в себе - тоска.
Поэт - и видно, что поэт. Астеничный, надмирный. Но и громкий, но и лохматый. Его несет - и он. Что-то на тему, но главное - всё и разом. Интересно. Интересно, как в передачах советского времени "Встреча с интересными людьми". О вдохновении свыше - об участии в международном фестивале. О поэзии - о своей профсоюзно-административной премии. Ну-ка скажи о премии нескучно. Положим, Гомер, или Шекспир, или Лермонтов: я лауреат думской премии. Или Мандельштам. Премия за поэзию... Списочно премируемая Думой поэзия. Верится, но не до конца. Поэт этой поэзии: все в порядке, сомнений, что поэт, не возникает. Такая профессия и должность. Искрометная скука.
Люди искусства. Ах! Им уже не надо никому ничего доказывать, уже на них не рубашки, платья, а кафтаны, сари, не в горошек, в клеточку, а набранные мозаикой, уже волосы жемчужны, пальца унизаны больной бирюзой с раскопок, ноги окунуты в замшевые чуни на платиновых шпильках. Уже со своей интонации раз навсегда съехано, другой не найдено, смеяться забыто как. Уже трубят: хоботы, обернутые в золотую фольгу. Мамонты, восстановленные по ДНК. Говорить - нет; делиться мыслями - да. Тяжелее всего - шутить. Возникает путаница: юмор? наезд? А наезд и есть самый юмор, врубись! Не Оскар Уайльд, нет-нет, не Обри Бердслей, не-не-не. Проще.
...Что это вы, господин Каблуков, такой язвительный и высокомерный? Все не по вам. Сами-то вы... Сам-то я тоже не по мне, но людей увлекательных, забористых, даже в унынии не скучных встречал. Одного, например, такого брюнета выше меня на полголовы, на два пуда толще. Целый день можно было провести - и весь день не буднично. Авантюрно. Весело. Одного рыжего, картавого, на полголовы меня ниже. С ним говорить!.. С ним говорить - каждую минуту узнавать, что ты, выходит, можешь не только ля-ля и бу-бу, и кто чего, и как оно вообще. Чего-то он фыр-фыр, тум-тум - и распахивает в тебе закупоренные, в затхлости и пыли слежавшиеся углы сердца и разума. Встряхивает, проветривает - и ты легко и свободно выговариваешь, про что как будто и сам не знал, что знаешь, не думал, что думаешь. Одну седую, грузную - у которой, как в школе учили, и лицо, и одежда, и душа, и, не помню, то ли мысли, то ли руки, и, прибавлю, всякий жест, и смех, и знаменитое молчание - все великолепно. А главное, абсолютно подлинно. Еще несколько человек - по сю пору живых. И, уверен, еще несколько - с которыми не встретился.
