И выставил свои сандалии старец Вендимиан у порога жилища и уснул умиленный.
Просыпаясь ночью, дважды слышал он шаги прохожих, и тихий говор, и шорох у дверей и радостно улыбался.
И, когда утреннее солнце закружевило тонким золотом тростниковые стенки, встал Вендимиан и, улыбаясь, перешагнул свой порог.
Сандалий на том месте, где он поставил, не было. Но он быстро нашел их. Одна висела на дереве, другая, перевернутая подошвой вверх, валялась на дороге.
В той, что висела, оказалась дохлая полевая мышь. А в той, что валялась, ничего не было, если не считать, что кто-то плюнул в нее.
Понурив голову, понес старец в свою хижину дары ближнего и тихо, без пищи и движения, просидел до вечера.
– Что сделал я? – думал он. – Не искусил ли брата своего на грубый поступок?
А вечером, сидя на пороге хижины и глядя, как медленно погружается солнце в закатно-алые пески пустыни, он уже чувствовал в душе вечернюю тихость и думал, улыбаясь:
– Почему огорчился я? Судьба так разнообразна в своей щедрости, что вместо одного счастья дала мне другое. Чего желал я? Я желал дать брату моему возможность сделать доброе дело и тем подарить ему радость праздничную. И вот один подсунул мне дохлую мышь, а другой плюнул в сандалию. Но разве оба они не побежали потом домой, смеясь при мысли, как утром огорчусь я? Разве не подпрыгивали они, веселясь и ликуя, что смогли обидеть меня? И не должен ли я, слабый и нищий старик, быть бесконечно счастливым, что мог подарить брату своему хотя минуту светлой радости на его печальном жизненном пути?
Так думал благочестивый старец, и, когда упало солнце в злато-пурпуровое ложе свое, и, побледнев, погасли алые пески, встал Вендимиан, спокойный и радостный, и, воздев руки, благословил вселенную.
Выработали программу, назначили гонорары, составили приблизительно первый номер, поздравили друг друга с основанием нового журнала, попили чаю с бутербродами и уже собирались разойтись по домам, как вдруг издатель спросил:
– Да, а как же насчет названия?
Все переглянулись.
– Как мы окрестим наш журнал? – повторил издатель.
Редактор почесал карандашом в бороде, но это не помогло.
Тогда он тем же карандашом почесал левую бровь, но и это тоже не помогло.
Он вздохнул и сказал:
– Название – это пустяки. Название мы живо придумаем.
Издатель посмотрел на него пристально.
– Я вполне уверен, что вы придумаете хорошее название, но прошу вас об одном, только об одном, понимаете, – чтобы название это не касалось никаких явлений природы. На явления природы я не согласен. В особенности я против солнца. Чтобы даже самого легкого намека на солнце не сквозило. И без звезд.
– Ну, разумеется! – согласился редактор и, повернувшись к секретарю, прибавил:
– Вот Иван Сергеевич нам поможет. Он – человек молодой, фантазии не занимать стать.
Польщенный секретарь приятно покраснел.
– Да, это, конечно, дело не трудное… Я вам к завтрашнему утру представлю на выбор названий сто, полтораста.
– Достаточно и пятидесяти, – сказал издатель.
Но редактор поощрил рвение:
– Ничего, пусть старается. А я со своей стороны кое-что придумаю.
Разошлись.
Секретарь, вернувшись домой, заперся у себя в кабинете.
– Название… гм… – думал он. – И – непременно, чтобы без явлений природы… Гм… А если назвать «Восход»? И красиво, и идейно. Запишу «Восход». Стоп! Восход-то чего – солнца? Н-да. Досадно! А если восход луны. Впрочем, и луну нельзя: тоже природа. А если человек на гору лезет? Разве это не восход? Так и назвать: «Восход человека». Ну и глупо. Очень глупо.
Он вздохнул, потер лоб:
– Какие еще такие названия бывают? Ну, скажем – «Звездочка»… Гм… нельзя… «Луч»? Ах, да, опять. «Гроза». Чудесно. «Гроза»… Ах, да, явление природы. Что же это такое, наконец? Неужели же я ничего кроме природы не знаю? Нечего сказать! Интеллигентный человек! Культурная бестия!
Он горько усмехнулся.
– Однако, все-таки, придумывать-то надо. Гм… «Солнце Жизни»… Опять! «Луч Правды»… Гм… «Под Солнцем»… Господи! Да так с ума сойти можно!
Он приоткрыл двери и робко позвал:
– Маня! Манек! На минуточку!
– И-ду-у-у!
И Манек, секретарева жена, напевая фальшивым голоском «матчиш», прибежала на зов.
– Ну что? Кончил свои дела? Теперь можно поцеловать за ухом?
Но он был сух и официален.
– Подожди! Прежде всего, садись и слушай.
Манек притихла, села и выпучила глаза.
– Слушай. Как тебе уже должно быть известно, мы издаем журнал, приступаем к журналу, и вот на меня возложена миссия придумать журналу название. Но у меня – ты сама знаешь – такая масса дел, а название придумать – сама знаешь – сущие пустяки. Так вот я хотел, чтобы ты придумала.
– Я? Для журнала? Изволь. Назови «Звезда». По-моему, чудесно: «Звезда»!
– Нельзя! – устало сказал секретарь. – Нельзя никакую природу.
– Нельзя природу? Так бы и говорил. Тогда назови… назови «Большая Медведица». По крайней мере, оригинально.
– Нельзя никаких звезд!
– Ах, да! Ну, в таком случае назови… назови «Сириус».
– А Сириус, по-твоему, что? Собака?
Манек обиделась.
– Какой ты грубый! Незачем было меня звать, если ты намерен издеваться.
Секретарь извинился. Он был очень расстроен.
– Подожди, Манек. Давай сосредоточимся. Зачем же непременно лезть на небо? Ведь есть же предметы и на земле. Например… например…
– Булка! – печально подсказала Манек.
– Булка? Ну, ведь, сама же понимаешь, что булка не годится Неужели же ничего нет на земле, кроме булки? Ну, подумай хорошенько.
– Компресс.
– Что?
– Я не могу думать, когда ты такой бешеный. Думай сам. Я тебе не кухарка!
– Ради Бога, не сердись! Манек, дорогая, как же быть?
– Подожди! Я придумала! Позвоним к Жене. Она всегда в деревне всем лошадям имена придумывала. Так она живо! Вот увидишь.
– Ну, звони.
– 110-02! Женя, ты? Голубчик, выручи! Придумай скорее название для журнала, только без сил природы. А?
– Что она говорит? – взволновался секретарь. – Она говорит: «Звездочка».
– О, Господи!
– Она говорит: «Луч»!
– С ума сойду! С ума сссойду!
– Она говорит: «Заря».
– Дай отбой! Дай отбой! Уф!
Сели, надулись, отвернулись в разные стороны.
– Не надо было беспокоить Женечку, если тебе ничем нельзя угодить!
– Боже мой! Боже мой! – стонал секретарь. – А время все идет и идет.
– А что, если назвать «Зарница»?
– Гм… пошловато. Но все-таки хоть одно придумали. Запишу: № 1 – «Зарница».
– Видишь, ты все бранишь меня, а я же и придумала. Небось сам не мог!
– Ну, нечего, нечего! Велика важность – одно название придумала, а я обещал полтораста.
– Ну, теперь уж легче пойдет. Лиха беда – начало.
– Ну?
– Да что ты все понукаешь! Я тебе не лошадь. Выдумывай сам – теперь твоя очередь.
– Легко сказать… Гм… Какие предметы бывают на земле?.. Булка…
– Я уже говорила булку.
– Подожди, не перебивай! Булка… гроб… чулки… Тьфу! Ничто не годится! А редактор, наверное, за это время сотню придумал.
– Уж и сотню! Спроси у него по телефону.
Секретарь позвонил.
– Это вы, Андрей Петрович? Виноват, я только хотел спросить, как у вас насчет названий? Я уже придумал несколько, но до полутораста еще далеко. Может быть, у вас что-нибудь есть.
– Гм… да-м… – загудел в ответ сконфуженный бас. – У меня, конечно, есть, кое-что надумано…
– Много?
– Гм… да-м… порядочно… То есть, по правде сказать, одно.
– А какое? Не секрет?
– Извольте. Несколько, положим, экзотическое, да ведь я и не настаиваю: «Солнечное Сияние».
Сердце секретаря сжалось завистью, но вдруг он воспрянул:
– Андрей Петрович! – закричал он радостно. – Да ведь это же нельзя! Ведь это же про солнце!
Трубка около секретарского уха долго, тяжело сопела и, наконец, передала фразу:
– Н-да, пожалуй, вы и правы. Да мне, знаете ли, некогда было. Ну, а у вас что? Прочтите ваши?
– У меня не особенно много… то есть довольно мало… у меня одно.
– Негусто Но зато, может быть, хорошее.
– «Зарница»! – Что?
– У меня «Зарница». «Зарница»!
– Скажи, что я придумала, – запищала жена. – Рад чужими лаврами!
– Подожди, не мешай! Здесь серьезно, а она… Андрей Петрович! Вы слышите? «Зарница»!
Трубка гулко ухнула, вздохнула.
– Слышу, дорогой мой! И очень горюю. «Зарница» есть тоже явление природы.
Секретарь выронил трубку и посмотрел на жену с тоскою и ужасом.
Но Манек выбежала, хлопнув дверью, и уже из гостиной закричала тонко и звонко:
– Подлый хвастун! Чужими лаврами!
