class="p1">– Николь побудет с тобой, – строго добавляет он, явно не собираясь выслушивать препирательства ни от одной из нас.
Николь не одобряет план Найджела – это написано на ее лице, но не протестует. Она просто сползает на пол, притягивает колени к груди и кладет на них голову. Входная дверь хлопает, и мы с Николь остаемся одни. Проведя двадцать минут или около того, глядя на ее скальп, я сдаюсь и молча сажусь на пол рядом с ней. Время движется словно в замедленной съемке.
– Это правда, – запинаясь произносит Николь, прерывая тишину, царящую в комнате.
Я игнорирую ее.
– Ты ездила в Нью-Йорк не для того, чтобы воплотить в жизнь американскую мечту. Ты бежала от ирландского кошмара.
Я зажмуриваю глаза и пытаюсь отгородиться от звуков ее голоса.
– Когда ты сбежала из больницы, никто не знал, где ты. Марк места себе не находил от беспокойства.
– Уверена, у него была ты, чтобы о нем позаботиться, – рычу я.
– Врач предупредил, что ты можешь представлять опасность для самой себя. А потом Найджелу позвонили из того отеля, в котором мы работали в последнее лето в колледже. Они сказали, ты появилась там и искала его.
– Он живет в отеле. Я видела пентхаус. О чем ты вообще говоришь?
Мне не хочется доставлять Николь удовольствие, задавая вопросы, но мне интересно, где она взяла эту нелепую сказку.
– Он снимает уютную квартиру с двумя спальнями в Квинсе. Это тебе не чертова «Плаза» [29].
Я отползаю в дальнюю часть комнаты и сворачиваюсь маленьким клубочком. Я не выдержу находиться рядом с ней. Я больше не могу выслушивать эту ложь. Николь такой же хороший игрок, как и парни. Теперь я это вижу. Марк, очевидно, хорошо ее натаскал.
Найджел и Марк отсутствовали по меньшей мере пару часов. Как только послышался скрип входной двери, Николь вскочила на ноги, побежала в коридор, бросилась Марку на шею и поцеловала его в щеку.
Я поднимаюсь на ноги вслед за ней и несусь к двери с распростертыми объятиями. Я не могу сдержать эйфории от предвкушения того, что снова увижу своих малышей. Но где-то по пути я чувствую, как сердце уходит в пятки и его придавливает к земле.
Нет никаких признаков детей. Вместо них на открытом крыльце стоит доктор Хэммонд. У него на лице застыло все то же холодное, неумолимое выражение, которое я привыкла ненавидеть.
– Думаю, вам лучше поехать со мной, – спокойно предлагает доктор Хэммонд, протягивая мне руку.
Я со всей силы отталкиваю ее, чуть не сбив его с ног.
– Где дети? – спрашиваю я, глядя, как Найджел спешит помочь доктору восстановить равновесие.
– Какие дети? – спрашивает доктор Хэммонд.
– Мои дети, – визжу я.
Я не знаю, искренен ли его вопрос и он действительно не знает, что мои дети пропали, или он просто играет в ту же отвратительную игру, что и остальные.
Доктор Хэммонд мрачно качает головой:
– Ваша малышка погибла в автокатастрофе. А других детей у вас нет.
Я не могу заставить себя взглянуть на мужчину, пока он говорит. Интересно, сколько Марку пришлось ему заплатить, чтобы втянуть в свою игру. Может, он даже не настоящий врач.
– Ты ублюдок, – кричу я, когда Марк закрывает машину и идет к дому. – Ты провел меня. Ты жестокий, жестокий ублюдок.
Марк снова и снова повторяет одни и те же два слова:
– Прости меня!
Уже поздно извиняться. Я его презираю. Он уничтожил меня, и я ни за что не смогу его простить. Я смотрю на лица четырех человек, окружающих меня. Я в ловушке. Марк победил.
Я разворачиваюсь и несусь к задней двери. Мои ноги поскальзываются на плитке, когда я набираю скорость. Я почти дотянулась до ручки, когда чувствую, что сильная рука Марка обвивает меня за талию и оттаскивает назад.
– Тебе нужна помощь, – тихо шепчет он мне на ухо. – Прошу, позволь нам помочь тебе.
Я, обезумев, отбиваюсь от него, но слишком измотана и не могу противодействовать его силе.
– Я ненавижу тебя! – кричу я Найджелу, который не смеет поднять на меня глаза. – Мы с Эйвой доверяли тебе, а ты предал нас.
Руки Марка держат меня так крепко, что сдавливают мне ребра. Мои ноги больше не касаются земли.
– Сюда, – говорит Марк, вытаскивая меня на улицу, где, мигая голубыми огнями без сирены, ждет скорая помощь.
– Я люблю тебя, – шепчет Марк, целуя меня в щеку.
Его губы кислотой прожигают мне кожу. Я ненавижу его, но не стану устраивать сцен. Это сыграет против меня. Истеричка – с недосыпом и подверженная эмоциям – хрестоматийный пример невротички. Я не доставлю им такого удовольствия. Вместо этого я веду себя сдержанно и сдаюсь по собственной воле. Я знаю, что единственный вариант для меня – пойти с врачом. Я боюсь того, что они могут сделать, если я не пойду, но это еще не конец. Я сбегу. Я уже сбегала раньше и смогу сделать это снова. Я дождусь удобного случая и уйду, и на этот раз они уже не найдут ни детей, ни меня. Хорошо смеется тот, кто смеется последним.
Шесть месяцев спустя
Мне нравятся новые шторы, которые я купила сегодня в городе. Они вписываются идеально, величественно свисая с окна в нише. Я дважды чуть не падаю со стула, возясь с крючками и карнизом в попытке убедиться, что оба края висят ровно. Дети находят мою возню забавной.
Я умоляю их быть аккуратнее с деликатным мягким сатином, но знаю, что они пропускают мои мольбы мимо ушей. Мои прекрасные кремовые с лавандовым принтом шторы к концу недели наверняка превратятся в туманно-серые с принтом в виде шоколадных отпечатков пальцев, но, честно говоря, мне все равно. Да, мне нравится иметь в доме красивые вещи, но самые мои красивые вещи сейчас глядят на меня тремя парами прекрасных больших голубых глаз.
– Обещаю в следующий раз вытирать нос платочком, тетя Лаура, – говорит Лоркан, припоминая мой небольшой нервный срыв из-за недавнего инцидента с сопливым носиком и старыми шторами.
– Спасибо, милый, – улыбаюсь я, с любовью взлохмачивая волосики своего племянника.
– Я тоже, – соглашается Бобби, не совсем понимая, на что подписывается.
Кэти уже проводит боевое крещение одной из штор, используя содержимое своей перевернувшейся бутылочки,
