больший вызов. Кроме того, у моей стойкости могла быть и практическая сторона. Ему вот-вот должно было исполниться пятнадцать. Он ни разу не заговорил о колледже; он вообще никогда не говорил о своем взрослом будущем и никогда не выражал ни малейшего интереса к какому-нибудь ремеслу или профессии. Не знаю, может, он вообще придерживался данной в пятилетнем возрасте клятвы жить на пособие. Но теоретически примерно через три года наш сын должен был покинуть дом. После этого остались бы только ты, я и Селия, и тогда мы бы позаботились об этой твоей счастливой семье. Эти три года к настоящему моменту почти прошли, и даже если они оказались самыми долгими в моей жизни, в то время я никак не могла подобного ожидать. Наконец – и это может поразить тебя как нечто совершенно простое – я любила тебя. Я любила тебя, Франклин. Я до сих пор тебя люблю.
И все же я чувствовала себя в осаде. Дочь наполовину ослепла, муж сомневался в моем психическом здоровье, а сын глумливо демонстрировал мне свой намазанный сливочным маслом пенис. На меня словно нападали со всех сторон, и, решив посодействовать этому чувству, Мэри Вулфорд выбрала именно это время, чтобы нанести первый негодующий визит к нам домой – и последний, если вдуматься, потому что в следующий раз мы с ней встретимся в суде.
Она в то время была еще худой, как гончая, волосы были угольно-черными от самых корней, так что я и не знала, что она их красит, и она несколько сурово закалывала их наверх. Даже ради этого соседского визита она была безупречно одета в костюм от «Шанель», на лацкане пиджака поблескивала, излучая респектабельность, брошь в виде веточки из драгоценных камней. Кто бы мог подумать, что всего три года спустя она в мятой одежде будет шаркающей походкой передвигаться по супермаркету и бить сырые яйца, лежащие в тележке другой женщины.
Она коротко представилась и, несмотря на прохладную погоду, отклонила приглашение войти в дом.
– Моя дочь, Лора, очень красивая девочка, – сказала она. – Для матери естественно так думать, но мне кажется, что ее привлекательность также очевидна и для других людей. За двумя важными исключениями: самой Лоры и этого вашего молодого человека.
Я хотела уверить эту женщину, что в большинстве случаев мой угрюмый сын не видит привлекательности ни в ком, но я почувствовала, что это лишь преамбула. Это прозвучит жестоко, если учесть, что через год с небольшим мой сын убьет дочь этой женщины, но боюсь, Мэри Вулфорд мне сразу не понравилась. Движения у нее были порывистые, а глаза метались туда-сюда, словно ими управляла какая-то постоянная внутренняя суматоха. Некоторые люди лелеют собственные несчастья так, как другие балуют маленьких породистых собачек, кормя их консервированным паштетом. Мэри сразу же произвела на меня впечатление именно такого человека – у меня для данного типа было сокращенное название «искатель неприятностей»; я всегда считала, что напрасно применяю свои детективные способности, поскольку из своего опыта могу сказать, что большинство неприятностей находят тебя сами.
– В течение примерно года, – продолжила Мэри, – Лора страдает от заблуждения, что у нее есть лишний вес. Я уверена, что вы слышали об этом расстройстве. Она пропускает приемы пищи, выбрасывает завтрак в мусорное ведро и врет, что поела у подруги. Злоупотребление слабительным, таблетки для похудения – надо ли говорить, что все это очень пугающе. В сентябре прошлого года она так ослабела, что ее положили в больницу и делали ей капельницы, которые она вырывала из вены, если за ней не следили круглосуточно. У вас складывается какое-то представление о ситуации?
Я пробормотала что-то вяло-соболезнующее. Обычно я с сочувствием выслушивала подобные истории, но в тот момент я не могла не думать о том, что моя дочь тоже в больнице, и не потому – в этом я была неистово убеждена – что она сама сотворила с собой что-то глупое. Кроме того, на родительских собраниях в школе я слышала слишком много историй в духе Карен Карпентер [240], которые часто походили на хвастовство. Казалось, престижного диагноза «анорексия» жаждали не только ученицы, но и их матери, которые словно соревновались, чья дочь меньше ест. Немудрено, что бедные девочки были в раздрае.
– У нас были подвижки, – продолжала Мэри. – В последние несколько месяцев она согласилась съедать скромные порции еды, сидя за столом вместе с семьей – к этому мы ее обязали. Она наконец набрала немного веса – и ваш сын Кевин очень активно и настойчиво ей на это указывал.
Я вздохнула. По сравнению с нашей посетительницей я, должно быть, выглядела измученной. Но я точно не выглядела удивленной, и наверное, то, что я не ахнула: ах-ты-боже-мой-что-опять-натворил-этот-мальчишка, заставило ее прямо-таки воспламениться.
– Вчера вечером я застала свою красавицу дочь выблевывающей свой ужин! Я также заставила ее признаться в том, что в течение всей последней недели она вызывала у себя рвоту. Почему? Один мальчик в школе все время говорит ей, что она жирная! Она весит меньше 45 килограммов, а ее мучают, называя откормленной свиньей! Было нелегко вытянуть из нее его имя, и она умоляла меня не приходить к вам. Но я так считаю, что пора нам, родителям, начать брать на себя ответственность за деструктивное поведение наших детей. Муж и я делаем все, что в наших силах, чтобы не позволить Лоре причинить себе вред. Так что пожалуйста, вы и ваш муж – вы тоже не позволяйте вашему сыну причинять ей вред!
Моя голова дернулась вверх, как у собаки в окне проезжающей машины.
– Ка-а-к? – протянула я. Наверное, она решила, что я пьяна.
– Мне все равно, как!
– Вы хотите, чтобы мы с ним поговорили?
Мне пришлось напрячь углы рта, чтобы мои губы не скривились в недоверчивой ухмылке, которая слишком напоминала бы самого Кевина.
– Полагаю, да.
– Чтобы мы сказали ему, что нужно проявлять деликатность к чувствам других людей и помнить золотое правило? – Я прислонилась к дверному косяку и смотрела на нее почти зло, так что Мэри в тревоге сделала шаг назад. – Или может быть, мой муж мог бы поговорить с ним по-мужски и научить нашего сына тому, что настоящий мужчина не жесток и не агрессивен – настоящий мужчина умеет проявить нежность и сочувствие?
Мне пришлось ненадолго замолчать, чтобы не рассмеяться. Я внезапно представила, как ты неспешно входишь в кухню и сообщаешь: Что ж, дорогая, все это было большим недоразумением! Кевин говорит, что эта несчастная Лора Вулфорд – кожа да кости! – просто неправильно услышала его слова! Он не называл ее жирной, он назвал ее мирной! И он не говорил, что она «откормленная свинья» – он сказал, что у нее отличная семья! Должно быть, помимо моей воли усмешка все же просочилась на мое лицо, потому что Мэри побагровела и взорвалась:
– Я никак не могу понять, почему вам кажется, что это смешно!
– Миссис Вулфорд, у вас есть сыновья?
– Лора – наш единственный ребенок, – ответила она благоговейно.
– Тогда я напомню вам школьные годы и стишки, которые читали в школьном дворе про то, «из чего сделаны мальчики». Я бы хотела вам помочь, но на практике, если Франклин и я скажем что-нибудь Кевину, то последствия для вашей дочери в школе будут только хуже. Может, вам лучше научить Лору… как там говорят дети? «Терпи и не жалуйся».
Позже я поплачу́сь за этот приступ реализма; но откуда мне тогда было знать, что тот мой жесткий практический совет будет повторен в показаниях Мэри на суде через два года и к тому же будет приукрашен парочкой едких замечаний.
– Что ж, спасибо за то, что не помогли!
Глядя, как Мэри, фыркая, шагает по мощеной дорожке, я раздумывала о том, что ты, учителя Кевина и теперь еще и эта Мэри Вулфорд то и дело потчевали меня утверждением, что я, как мать, должна брать на себя ответственность. Справедливое замечание. Но если я была такой, черт побери, ответственной, то почему же я все равно чувствовала себя такой беспомощной?
Селия вернулась домой в начале марта. Кевин ни разу не навестил ее в больнице; желая ее защитить, я его к этому не побуждала. Ты как-то раз предложил ему поехать туда с тобой, но дал задний ход, принимая во внимание его травму. Знаешь, он ведь даже ни разу не спросил, как у нее дела. Если бы кто-то
