этом кажется столь хрупкой и уникальной, будто я должен защищать ее, будто должен гордиться тем, откуда родом, и тем, кем мы с Делайлой являемся.
А затем передо мной ставят новое блюдо. Официанты подают то, что, по словам Делайлы, — треска, запеченная в масле, с картофельной галетой и эмульсией из моллюсков, усыпанная лепестками манго и персика. Чистый вкус моря; маслянистый бархат на языке, яркие всплески сочных фруктов. Под всем этим скрывается хрустящий и воздушный вариант того, что гурманы называют деликатесом.
Эротический вкус. Жар и похоть захлестывают меня волной, от которой мои яйца сжимаются, а член напрягается. Сначала я не могу понять почему. Но затем осознание поражает меня как удар молнией. Эти блюда — творение нас. Безумные поцелуи на пляже, поедание сочного манго на рынке, персики и картофель. Она создала нас. Соединила все, что ей дорого.
Из меня вырывается смех, и все смотрят в мою сторону.
Норт уставился на меня как на сумасшедшего. Делайла вскидывает бровь, но не говорит ни слова. Я понятия не имею, о чем шла речь, пока я был поглощен ее едой. Проклятие.
— Простите. Самопроизвольный смех. — Я прочищаю горло, чувствую себя полным придурком. — Так всегда происходит, когда я наслаждаюсь едой.
Тишина оглушает. Ронан подавляет смех кашлем. Делайла чуть-чуть прищуривается. Я смотрю на нее невинным взглядом. Но в голове думаю о ее блюде. Отчего похоть и потребность вновь охватывают меня, требуя утолить эту жажду. Однако их быстро подавляет другое чувство, которое мне пока не хочется называть. Но оно реально, и я нуждаюсь в нем.
Не знаю, что она видит в моих глазах, но она качает головой и слегка смеется.
— Я приму это как комплимент.
— Так и есть. — Я хочу поцеловать ее. Прямо здесь. Притянуть через стол, накрыть ее губы и рассказать обо всем. — Это лучшая еда в моей жизни.
Норт отводит взгляд, будто борется со смехом. А вот Ронан, который нравится мне все больше и больше, откидывается назад и кивает.
— Я должен согласиться с Мейконом. Честно говоря, я приятно удивлен. Блюда не претенциозные и не эффектные, но в этом и есть суть. Я не думаю о том, что ем, а просто наслаждаюсь каждым кусочком и удивляюсь тому, как раньше я не понимал, насколько хороши обычные ингредиенты.
Делайла мило краснеет. Из-за него.
— Благодарю вас. А вот и десерт.
После этого нам подают пироги. Банановая тарталетка с кремом и горьким шоколадом. Я ухитряюсь откусить кусочек лучшего пирога в своей жизни. Пышный крем и сладость — воплощение Делайлы; насыщенная, богатая горечь шоколада, грубо проталкивающаяся сквозь нежное лакомство — я. Секс и искупление на одной тарелке. Я не выдерживаю.
Со стуком бросаю вилку на тарелку, прерывисто дыша. Кровь приливает к ушам, и я отодвигаюсь от стола.
— Мы отойдем на минутку. — Я хватаю Делайлу за руку и тяну за собой. — Нам надо поговорить.
Я вытаскиваю нас из комнаты, пока не выставил себя еще большим дураком.
Делайла
— Мейкон, — шиплю я, как только мы выходим из столовой. — Какая муха тебя укусила?
Он вел себя странно и рассеянно весь ужин и не вымолвил ни слова. Честно говоря, это разозлило меня и причинило боль, поскольку я не ожидала такого.
Он не отвечает, лишь тащит за собой, идя размашистыми шагами, заставляя меня топать за ним на своих высоких каблуках. Я охотно следую, поскольку не собираюсь устраивать сцену, в отличие от него. Еще одна вспышка ярости обжигает как огонь. Как он смеет так поступать сейчас? Это была идеальная приманка на живца.
— Ты под кайфом? — я не могу сдержать крик. — Серьезно, ты что-то принял перед ужином?
Мейкон останавливается и оттесняет меня в затененную нишу в конце лестницы в холле.
— Я знаю, что перегнул палку. Я… — Он проводит рукой по волосам так сильно, что короткие пряди встают дыбом. — Мне нужно было поговорить… я больше не могу сидеть и молчать… черт.
Теперь я понимаю, насколько Мейкон хороший актер. До сих пор он казался таким спокойным, как море, в котором едва заметно волнение. Сейчас же он на взводе. И он не бесстрастный и собранный. А нервный.
— Хорошо, — говорю я спокойно, потому что теперь он выводит меня из себя. — Мы одни. Скажи мне, что не так.
Темный взгляд Мейкона изучает мое лицо.
— Еда. Через нее ты рассказала нашу историю.
Мое сердце переворачивается в груди, и я делаю вдох, ошеломленная тишиной.
— Это были мы, — говорит он. — Каждый кусочек. Наше детство. Ты и я. Манго на рынке, поцелуи на пляже, банановый пирог с кремом… — Он подходит ближе, вскидывая подбородок, будто готовится к спору. Но в его глазах столько теплых эмоций, что у меня пересыхает во рту. — Скажи мне, что я ошибаюсь.
— Я не думала… — Я замолкаю, прижимая ладонь к горячему лбу. Да, я рассказала свою историю через блюда, и он прав, в них также было и о Мейконе. О нас. Потому что — он часть моей истории. Всегда был. Я сталкиваюсь с ним взглядом. — Ты понял это, просто попробовав?
Его ноздри раздуваются, когда он коротко кивает.
— С каждым укусом. Ты заставила меня вспомнить. Втянула в эти воспоминания. — Мейкон наклоняет голову, его дыхание касается моих губ. — Ты заставила меня полюбить это.
Я не знаю, что сказать. Я разоблачена. Полностью. Мы оба.
— Ты действительно это имела в виду? — спрашивает он, глядя на меня напряженным взглядом. — Все те чувства, которые ты вложила в еду. Были ли они искренними?
Он знает ответ. Ведь он попробовал их. Хорошая еда вызывает воспоминания. Я неосознанно выложила свое сердце на гребаную тарелку и не уверена, что испытываю по этому поводу. Говорить так откровенно в новинку для меня.
— Мейкон…
Он вовлекает меня в поцелуй, зарываясь руками в мои волосы. С полной решимостью завладевает моим ртом, как будто владеет им. Поглощая меня так же жадно, как и еду. И я позволяю ему это. Я тоже ощущаю отчаянную потребность в нем, из-за страха, что, возможно, больше у меня не будет шанса прикоснуться к нему.
А потом этот страх превращается во что-то мягкое и тающее. Я таю вместе с ним, утопая в Мейконе. От него у меня подкашиваются ноги и учащается пульс. Наверное, я то же самое творю и с ним, потому что он немного спотыкается, ударяясь спиной
