билась в истерике, не стенала о несправедливости жизни. Она вела себя тихо, будто ее и не было здесь, и только когда их взгляды пересекались, Шубейко видел глаза человека, в котором все оборвалось, умерло. И ему становилось страшно смотреть в них. Ибо он во всей полноте сознавал: произошла трагедия. Молодая беременная супруга потеряла мужа, который был для нее смыслом жизни. И он, Шубейко, виновен в этом. Есть полные основания для угрызений совести.
Лена плохо запомнила этот день. Она скорее гуляла по кольцам Сатурна, чем находилась на Земле. Утрата мужа слишком сильно выбила ее из колеи. Мир воспринимался ею как болезненный, не прекращающийся кошмар.
Лунь спала, как убитая, будто под долгим наркозом, а проснулась от страшных резей внизу живота. Тело согнулось пополам, как надломленная проволока. Одежда, ноги, простынь – все было в багровых пятнах и темных сгустках. Лунь закричала, и страха в этом крике было больше, чем боли. В больнице сообщили, что она потеряла ребенка.
Выкидыш стал вторым ударом, не менее сокрушительным. Жизнь совершила круг, цикл замкнулся в кольцо, все вернулось в изначальное положение. В одночасье Лена потеряла и любимого человека, и ребенка от него. И осталась ни с чем, как и жила раньше. Дали погремушку – на, поиграй, узнай, что такое счастье, поверь, что это происходит с тобой. Ну как, нравится? А теперь – отдавай.
И погремушку оторвали вместе с руками.
Жизнь уже не представляла никакого интереса. Лена не знала, зачем ей жить, остались ли причины. Книги, известность, гонорары – вся эта шелуха терялась на фоне черного облака, затмившего небо до самого горизонта. Если бы в первые дни после потери плода девушка могла ходить, не испытывая болей в чреслах, она бы выбросилась в окно больничной палаты и, падая с восьмого этажа, не пожалела об этом решении, даже вспомнив о брате. Теперь о нем было, кому позаботиться.
Лунь и не думала винить Шубейко в случившемся. Уж кто и был виноват, так это она. Именно она уговорила мужа на этот «последний раз», и хорошо понимала свою причастность. Ей только и оставалось, что изъедать себя самобичеванием и срывать злость на близких.
Выписавшись из больницы и более-менее оклемавшись, Лена захотела перебрать старые вещи, оставшиеся в коробке с самого переезда. Там она и нашла свой старый дневник записей, который перестала вести с тех самых пор, как Илья признался ей в любви. Илья… он любил ее больше, чем кто-либо в жизни, на руках носил, готов был на все, и не верилось в то, что такой, как он, может полюбить такую, как она. Илья был прекрасным человеком, большим ребенком, умным, талантливым, искренним. А теперь – его нет. Смерть забирает самых лучших из нас. И ребенка тоже нет. И во всем виновата Лунь.
Перелистывая страницы дневника, Лена погружалась в те периоды своего прошлого, когда была безутешной от безответного чувства девушкой, и грустно усмехалась. Вообще-то все до смеха закономерно. Ей дали и отняли, так было всегда. И когда отнимали, уже не верилось, что в будущем дадут снова, и гораздо больше.
Однажды Лена увидела Илью Алексеевича в кафе с другой женщиной, увидела, как они счастливы, и ей не на что даже надеяться, и тогда ей, как и сейчас, казалось, что ее жизнь кончилась. История повторялась в иной вариации. Все новое – это хорошо забытое старое. А потом они с Ильей поженились. Так, может быть, жизнь отнимает у нас что-то, чтобы взамен дать еще больше?.. А мы всегда слишком слепы, чтобы увидеть истинную причину нашего несчастья.
Но Лене не нужно было большее – она ценила то, что имела. Ей нужно было прежнее простое семейное счастье с Ильей. Но она не верила в то, что муж чудесным образом воскреснет. Его не было в живых. Тут и говорить не о чем. Иначе его бы уже нашли. Луни хотелось бы верить в чудо, но после всего случившегося это не представлялось возможным.
Девушка раскрыла дневник на пустой странице и записала:
«Карма, вот как это называется. Разрушила чужую семью – получай бумеранг. Ничего не пропадает бесследно. Заставила страдать человека, а сама была счастлива – теперь пострадай и ты. Закон возмещения. А иначе и не бывает. На чужом несчастье действительно не простроить собственного благополучия. Даже если любишь и любим. Даже если поначалу все хорошо. Вам не позволят быть счастливыми без оглядки на прошлое. Нечто свыше будет против этого».
Крупные слезы капали на тетрадь. Чернила расплывались.
«Конечно, все это – гибель Ильи, выкидыш – воздаяние за содеянное, взимание процента за все пролитые слезы и бессонные ночи Ксении. Теперь у нас обеих нет Ильи, и кому от этого стало легче? Так не доставайся же ты никому? Это почти то же самое, что Медея, убивающая детей, чтобы отомстить Ясону. Она любила их, но ненавидела мужа за то, что он бросил ее, и только так могла сделать ему больно, сделав больно и себе самой. Бессмысленная, страшная месть».
И тут Лену осенило. Она знала, что ей нужно сделать немедленно. Схватив дневник, выбежала из дома и быстрым шагом направилась по давно известному маршруту.
Вот и показались впереди те самые черные кованые ворота, при виде которых у Лены когда-то тряслись поджилки. Сейчас ей с трудом удавалось сдерживать клокочущие в горле рыдания. Чем ближе она подходила к дому, тем тяжелее ей было держать себя в руках.
Но когда Ксения отворила дверь, изможденная, с красными глазами, Лунь больше не могла сдерживаться и разрыдалась прямо на пороге. Бывшая жена в недоумении смотрела на молодую вдову. Две женщины, любящие одного мужчину, которого больше нет в живых.
Лена упала на колени, содрогаясь от спазмов в груди и горле. Ей не хватало воздуха, чтобы просто вдохнуть. Она закрывала лицо трясущимися руками. Ксения наклонилась, взяла ее под локоть, помогла подняться и завела в дом, поддерживая на себе. Это была абсолютная капитуляция.
Они сели на кухне, где всегда сидели с Ильей две молодые студентки, и Ксения достала две рюмки, затем – бутылку виски, разлила по чуть-чуть.
– А ну. Пей, – приказала она.
Женщины выпили, не чокаясь. Потом по второй и по третьей, пока боль не отступила и в голове не зашумело. На кухню вбежал Глебка, увидел маму вместе с Леной, широко распахнул глаза. Он хорошо помнил, что мама ненавидит эту девушку, которая не сделала лично ему ничего плохого. Но сейчас что-то было иначе, чем всегда. Они сидели вместе и даже не ругались. И, кажется, обе плакали.
– Что, сынок?
– Ничего, мам.
– Ты что-то хотел?
– Нет, я просто пришел посмотреть, кто
