точно за тѣмъ только, чтобы уступить мѣсто Бенескриптову.
— Да вѣдь и онъ также будетъ пить?
— Не будетъ! Намъ бы только его вонъ изъ Петербурга.
Они возвращались домой улыбающіеся и беззаботные. Успѣхъ перваго шага по пути на сцену сдѣлался не только для Карпова, но и для Зинаиды Алексѣевны какъ-то особенно знаменательнымъ и ихъ такъ и подмывало кинуться поскорѣе вонъ изъ Петербурга, поскорѣе испробовать существованье «перелетныхъ птицъ», подышать воздухомъ актерской безшабашности…
— Ну, батюшка, Ѳедоръ Дмитричъ! — вскричалъ Карповъ, влетая съ Зинаидой Алексѣевной къ себѣ въ нумеръ, гдѣ Бенескриптов уже давно ждалъ его и не одинъ. — На этой же недѣлѣ айда изъ Петербурга. Мы первыми любовниками, вы — суфлеромъ!
Бенескриптовъ нѣсколько сумрачно усмѣхнулся и указалъ рукой на рослаго черномазаго парня съ носомъ и губами, обличающими духовное происхожденіе, въ длинноватомъ черномъ сертукѣ.
— Вотъ мой товарищъ, регентъ Дезидеріевъ, — проговорилъ онъ съ передышкой — будетъ весьма радъ служить.
— Это насчетъ нашего законнаго брака?
— Именно-съ, — пробасилъ регентъ придавленнымъ и сиповатымъ голосомъ.
— Много вамъ благодаренъ.
Карповъ протянулъ регенту руку. Тотъ не пожалъ ее, а подалъ свою руку ребромъ широчайшей ладони, причемъ рука у него двигалась точно на шарнирахъ.
— Въ какой же день прикажете? — спросилъ онъ.
— Въ понедѣльникъ. Вы знаете, гдѣ?
— Извѣщенъ-съ, — пробасилъ регентъ, послѣ чего тотчасъ же взялся за шляпу, опять протянулъ ребро ладони Карпову, а затѣмъ Бенескриптову, и вышелъ, не сгибая колѣнъ.
— Ну, что же, скажете, Ѳедоръ Дмитричъ? — весело обратилась къ нему Зинаида Алексѣевна.
— Да какой-же я суфлеръ? — усмѣхнулся онъ.
— Что это? — спросилъ Карповъ, подступая къ Бенескриптову: — вы брендить изволите? А кто намъ давалъ торжественное обѣщаніе изображать даже Ляпунова, если понадобится, только-бы не разставаться?…
— Я нѣшто отказываюсь? — заговорилъ жалобнымъ тономъ Бенескриптов: — куда хотите, туда и тычьте меня… Что я!…
— Ну, пожалуйста, Ѳедоръ Дмитричъ, — остановила его Зинаида Алексѣевна, безъ — самобичеваній! Я сегодня дѣвичникъ свой спрявлять хочу. Поѣдемте-ка всѣ трое на взморье и тамъ намечтаемся всласть…
Такъ и сдѣлали.
Три дня до свадьбы прошли у нихъ въ хлопотахъ по театральству.
Тотъ «Михаилъ Ивановичъ», о которомъ такъ много говорилъ агентъ, оказался весьма мягкимъ старцемъ. Онъ «обласкалъ» Зинаиду Алексѣевну и началъ всячески ее поощрять. Внѣшностью Карпова онъ остался тоже доволенъ и все повторялъ: «я не боюсь студентовъ! Милости просимъ».
Съ господиномъ Пшенисновымъ чета сценическихъ новобранцевъ покончила миролюбиво и получила отъ него въ напутствіе нѣсколько «добрыхъ совѣтовъ», какъ держать себя въ труппѣ и какъ себѣ набивать жалованье, «не даваясь въ лапы инымъ антрепренерамъ».
Наканунѣ дня свадьбы Карповъ ѣздилъ провѣдать Прядильникова. Къ нему докторь не допустилъ его, но на этотъ разъ говорилъ о больномъ съ гораздо большей надеждой на выздоровленіе.
— Оставьте мнѣ вашего друга на полгода, и вы найдете его не такимъ, какимъ онъ поступилъ ко мнѣ.
Таковы были заключительныя слова психіатра. Въ другое время они бы не особенно успокоили Карпова, но теперь они его чрезвычайно оживили. До поздней ночи проболталъ онъ съ Зинаидой Алексѣевной, не строя воздушныхъ замковъ, но бодро заглядывая въ будущее. Уже имъ видѣлось, какъ они, по возвращеніи съ сезона, возьмутъ Николаича совсѣмъ здороваго съ собой и поѣдутъ съ нимъ опять въ провинцію, увеселять его своимъ «лицедѣйствомъ».
Бенескриптовъ не участвовалъ въ этой полуночной бесѣдѣ. Онъ нарочно легъ пораньше спать, чтобъ на другой день встать чѣмъ свѣтъ, хотя на это не было никакой надобности. Но онъ готовился къ вѣнчанью Карпова съ торжественностью и весьма огорчился, когда женихъ объявилъ ему, что вѣнчаться будетъ въ визиткѣ, запросто. Ѳедоръ Дмитріевичъ досталъ гдѣ-то фракъ и бѣлый галстухъ; надо было отказаться отъ фрака, но бѣлый галстухъ онъ рѣшился сохранить. Онъ самъ вызвался взять на себя хлопоты по пріобрѣтенію брачныхъ принадлежностей: колецъ, свѣчей и атласу для «подножекъ».
Насталъ и роковой понедѣльникъ. Бенескриптовъ въ восемь часовъ утра стучался уже къ Карпову, а. потомъ и у Зинаиды Алексѣевны. И тотъ и другой много смѣялись, узнавъ, что усердіе Бенескриптова подняло ихъ спозаранку, а вѣнчаніе было заказано къ часу по полудни. Четырехмѣстную карету Ѳедоръ Дмитріевичъ снарядилъ тоже «загодя», какъ онъ выражался, т. е. съ десяти часовъ. Насилу его уломали сѣсть въ карету. Онъ все повторялъ, что обомнетъ платье Зинады Алексѣевны. А на ней было самое простенькое батистовое платье и соломенная шляпа съ китайской розой. Костюмъ Карпова не измѣнился ни въ чемъ противъ того, въ какомъ онъ ходилъ къ господину Пшениснову. Только Ѳедоръ Дмитріевичъ въ своемъ бѣломъ гастухѣ напоминалъ о какомъ-то празднествѣ.
Извощичья пара, раскачиваясь в разныя стороны, еле тащила карету, по женихъ съ невѣстой не выказывали признаковъ нетерпѣнія; одинъ только Бенескриптовъ волновался и то-и-дѣло поглядывалъ на часы…
— Ваши свидѣтели налицо! — радостно объявилъ онъ, увидавъ у паперти двухмѣстную карету.
Свидѣтели дѣйствительно были на-лицо. Карповъ представилъ ихъ невѣстѣ. Дровяникъ смотрѣлъ артистомъ; другой, «бившій баклуши», по характеристикѣ Карпова, имѣлъ, напротивъ, чрезвычайно дѣловую внѣшность.
Церковь была совсѣмъ пуста. Бенескриптов оглядѣлся кругомъ съ озабоченнымъ видомъ и тотчасъ же пошелъ на клиросъ, откуда и притащилъ псаломщика съ книгой.
— Напоминаетъ старое? — спросилъ его Карповъ.
— Тутъ мнѣ, видно, и оставаться надлежало, — проговорилъ, тряхнувъ головой, Бенескриптов и добавилъ: — ужь пѣніе будетъ не ахти! я Дезидеріева просилъ подтянуть. Онъ распишется да и на клиросъ.
Регентъ исполнилъ все по программѣ, предписанной ему Бенескриптовымъ и, расписавшись въкнигѣ «по женихѣ», скрылся за образомъ, прикрывавшимъ правый клиросъ. Безъ публики дѣло однако не обошлось.
Въ началѣ вѣнчанья явились барышни въ коротенькихъ пальтецахъ и, зайдя за печку, выстояли тамъ до конца.
Когда старичекъ священникъ, съ Анной на шеѣ, сказалъ Карпову картавымъ голосомъ: «Теперь поцѣлуйте вашу супругу», молодые разомъ улыбнулись.
— Ѳедоръ Дмитричъ! — крикнулъ Карповъ Бенескриптову, выходя изъ церкви: — повѣрите-ли вы, что я сегодня въ первый разъ поцѣловалъ Зину?
— Вѣрю, ибо вы раскаявшійся женолюбецъ!
И всѣ трое со смѣхомъ сѣли въ карету.
XI.
Газетное извѣстіе объ увольненіи дѣйствительнаго статскаго совѣтника Саламатова могло попасться на глаза Надеждѣ Аполлоновнѣ. Вотъ этого-то и не желалъ ея мужъ.
Въ самый день выхода того нумера, который такъ возбудилъ Малявскаго и Воротилина, Борисъ Павловичъ, вставъ раньше обыкновеннаго, перешелъ на половину Надежды Аполлоновны.
Онъ былъ въ этотъ день необычайно свѣжъ, розовъ и легокъ въ движеніяхъ. Наканунѣ портной Шармеръ привезъ ему новый домашній костюмъ изъ китайской шелковой матеріи: синій пиджачекъ и тѣлеснаго цвѣта шаровары. На шею повязалъ онъ креповый галстучекъ.
Супруга Бориса Павловича вела жизнь строгую и вставала рано. Съ утра занималась она сведеніемъ счетовъ и корреспонденціей съ кузинами, проживавшими: иныя въ По, другія въ Ниццѣ, третьи въ Монтре.
Когда Борисъ Павловичъ
