больше некуда идти. Рыдание вырывается наружу, как только я покидаю дом Мейкона. Он стал и моим домом тоже. Я понимаю, что он зол и хочет побыть один, но оставить его в одиночестве — сродни предательству. Часть меня хочет развернуться и сказать ему: «Я никуда, черт возьми, не уйду». Но я причинила ему боль, и, если он хочет побыть один, я дам ему это.
Мама принимает меня без вопросов, хотя я знаю, что она видит, что я плакала. Она молча моет посуду, предоставляя мне минутку уединения.
Я сижу на своем обычном месте за столом, чувствуя себя двенадцатилетней. Меня так и подмывает попросить печенье с арахисовым маслом. Меня успокаивают знакомые звуки уборки и слабый аромат лимона, исходящий от дубового стола.
— Итак, — говорю я с дрожью в голосе. — Я снова здесь.
— Итак, — говорит она, откладывая тряпку для мытья посуды. — Что все это значит?
— Мейкон… — это все, что я могу выдавить, прежде чем расплакаться.
Когда слезы наворачиваются на мои глаза, мама ахает и садится рядом со мной, обхватывая своей холодной рукой мою.
— Он сделал тебе больно? — мягко спрашивает мама, но в ее голосе слышится намек на то, что она спустит шкуру с Мейкона, если это правда.
Мои губы дрожат в короткой улыбке.
— Нет. Вовсе нет. Он был… — подарком свыше — чудесным. Мы начали встречаться, и все было замечательно. Идеально. А потом появилась Сэм.
Мама изящно вскидывает свою седую бровь.
— Сэм? Значит, она наконец вернулась? Во что это девчонка ввязалась на этот раз?
— О, мама… — я прижимаю руку к своему разгоряченному лицу. — Во многое.
Мое признание приходит в виде нескончаемого потока слов, которые я быстро выплескиваю, чтобы скорее покончить с этим. Я рассказываю все, начиная с сообщения и заканчивая появлением Сэм в доме Мейкона. Я не раскрываю подробности того, за чем она нас с ним застала, но и не скрываю своей вины.
Когда я заканчиваю, то убираю руки с глаз и смотрю на маму.
— Ну и черт с этим, — говорит она. Я давлюсь смехом, и она выгибает бровь. — Некоторые ситуации необходимо проклинать. И эта одна из них.
— Ты права насчет этого. — Я прерывисто вдыхаю и пытаюсь сдержать слезы. Я похожа на протекающий кран. Вся жизнь, прожитая без слез, разрушилась за одну ночь. — Мейкону было неприятно, что я не сказала ему о звонке Сэм. И он зол, что я всегда пытаюсь прикрыть ее.
Мама кладет руку поверх моей.
— Делайла, дорогая, в его словах есть смысл. Почему ты предложила отработать ее долг? Ты не должна была этого делать.
— Он сказал, что позвонит в полицию. Если бы она отправилась в тюрьму… твое сердце…
Лицо мамы мрачнеет, в глазах собираются грозовые тучи.
— Делайла Энн, ты хочешь сказать, что посчитала меня настолько ранимой, что я не смогла бы справиться с ужасным поведением собственной дочери?
— Да.
Она вновь вскидывает свою седую бровь. На этот раз в предупреждении.
Мои плечи опускаются.
— Я боялась. Я не хочу потерять или видеть тебя расстроенной.
— Милая. — Ее рука возвращается к моей. — Что на самом деле тебя беспокоит? Почему ты чувствуешь такую необходимость защищать нас?
— Вы с папой выбрали меня, хотя не были обязаны. — Слезы снова наворачиваются. — Как я могу не отплатить тебе, изо всех сил стараясь защитить нашу семью?
— Отплатить мне… — тихо повторяет мама, прежде чем ее щеки заливает румянец и она притягивает меня ближе. Ее тонкие руки обхватывают меня, как стальные обручи. — Дорогая. Нет-нет. Скажи мне, что ты так не думаешь.
Я рыдаю навзрыд, полностью подавленная. Слова вырываются из глубины души, приглушенные ее плечом.
— Я была таким неуклюжим ребенком, творила полную неразбериху большую часть детства. Я хотела, чтобы ты гордилась…
— Я горжусь. — Она хватает меня за плечи и тянет назад, чтобы заглянуть мне в глаза. Ее полны слез. — Слушай меня внимательно, Делайла Энн. Ты выбрала нас. Я полностью уверена в этом. И в ту секунду, когда я увидела тебя, ты стала моей дочерью во всех отношениях.
— Мама…
Она слегка трясет меня.
— Во всех отношениях. Ты слышишь?
— Да. — Я тру свои слезящиеся глаза, чувствуя себя опустошенной.
Мама хватает салфетку и протягивает ее мне, но не отпускает меня, а прижимает к себе и качает, как делала в детстве.
— Ты всегда с полным отчаянием защищаешь нас, детка. И всегда так делала. В этом нет ничего плохого. Но не позволяй Сэм воспользоваться твоей любящей натурой. Таким образом она ничему не научится. Честно говоря, она слишком любит манипулировать.
— Мама, она твоя дочь.
Мама пожимает плечами.
— Я люблю своих девочек, но я ясно вижу недостатки в вас обеих.
— У нее случилась истерика, когда она узнала о нас с Мейконом.
— Тебя это так сильно волнует?
Я отстраняюсь от матери и сажусь, вытирая щеки. Небольшая вызывающая улыбка щекочет мои губы.
— Нет, не совсем.
— Хорошо. И она это переживет. — Мама быстро сжимает мои руки. — Ей придется, потому что у меня есть подозрение, что ни ты, ни Мейкон не забудете друг друга.
Я делаю глубокий вдох и смотрю на стол.
— Он сказал мне уйти. Сказал, что ему надо проветрить голову.
Голос мамы мягкий и нерешительный, когда она произносит:
— Ты любишь его?
Любовь. Мое сердце грохочет. Всю свою жизнь я избегала любви. По логике вещей я не должна была этого делать. Я знала, как выглядят счастливые, здоровые отношения. Брак моих родителей был идеальным. И все же всякий раз, когда я думала о том, чтобы влюбиться, то чувствовала некую боль, нерешительность. Любовь — риск. Для меня согласиться на риск означало стать уязвимой перед болью.
— Ты не должна говорить мне, что чувствуешь к Мейкону. Ты должна сказать ему. Ты сражаешься за всех, кого любишь. Может, пришло время показать Мейкону, что ты будешь сражаться и за него.
Сражайся за Мейкона. Я не думала о наших отношениях в таком роде. Неужели он этого хотел от меня? Я помню выражение его глаз, когда сказала, что ухожу. Он был потрясен. Даже разочарован.
Я устраиваюсь на ночь в гостевой кровати, боль в сердце становится такой глубокой и мощной, что я едва могу дышать. Одно можно сказать наверняка: мама была права, когда сказала, что я никогда не забуду Мейкона.
Мейкон
Свет от экрана мерцает в темном кинозале. Я смотрю на проплывающие
